НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Трешка

Виктор Мартинович. Озеро Радости: Роман. — М.: Время, 2016. — 416 с.

Замечательно написанное и чрезвычайно печальное повествование. В иные его моменты название книги кажется почти глумливым; тем не менее оправдывается: Озеро Радости живет в душе главной героини и ведет ее к себе, хотя всегда и остается недостижимым. Роман — о маленьком человеке, о его надеждах и безнадежности его пути, о преследующих его, будто задавшихся целью погубить его/ее бедах и невероятной стойкости, почти неуязвимости (непотопляемости): всякий раз героиня оправляется от очередного удара и начинает заново.

Роман почти весь выдержан в настоящем времени. Роман-сценарий (или кинороман). Точно на наших глазах снимается увлекательное и грустное кино. Роман становления: среди всех бед и неприятностей героиня взрослеет, формируется, вырабатывает формы поведения в борьбе с наступающим на нее миром.

И одновременно — почти роман-путешествие. Сам заглавный образ Озера Радости — ориентир, цель движения. Но и во внешнем мире героиня передвигается. Замечательны описания городов: героиня открывает их для себя — дома, улицы, площади, памятники, людей. В каждом городе — своя толпа и «свой» отдельный человек, которого она выделяет среди толпы.

Яся (так ее зовут) — дочь одного из самых богатых людей Беларуси. В конфликте ее с расчетливым, безжалостным и циничным родителем автор на частном материале показывает сущность общества и государства, равнодушного к согражданам. Это государство не убивает людей, а оставляет их на произвол судьбы. Вялый тоталитаризм — с миллиардерами, коррупцией, общей трусостью и холуйством, с нелепыми законами.

Героиня переживает и оставленность отцом, и судебное преследование, и измену или исчезновение возлюбленных, и постоянную бедность… Но и всегда среди равнодушия и зла она встречает людей, которые помогают ей. Будто бы кто-то невидимый оберегает ее среди бед.

Первый сквозной таинственный образ романа — то ли дева, то ли мать, царица — заступница тех, кого больше некому жалеть. Ее отождествляют то с Царицей Небесной и Земной, то с различными реальными героинями истории, судьба которых сложилась печально. Однажды Яся видит тело царицы, сохранившееся в янтаре (его находят археологи).

Другой сквозной образ — дерево желаний. На теле дерева местные жители пишут свои пожелания. Дерево уничтожает глава местной власти. (Конфликт небесной и земной мирской власти.) В дальнейшем это дерево Яся то узнает в печной трубе, которой поклоняется, восхищаясь совершенством ее конструкции, ее друг, дизайнер, то видит среди татуировок на теле приятеля. Это Мировое древо, вертикаль, соединяющая небо и землю. И значит, героиня не одна.

И заглавный образ: Озеро Радости, о котором героиня впервые узнает в детстве, а после постоянно ищет его. Это Озеро расположено на Луне, среди прочих тамошних водоемов, между Морем Спокойствия и Морем Ясности, и плыть надо к нему в лодке от Озера Сновидений, да так, чтоб не сбиться и не попасть в Озеро Печали. Между этими двумя озерами — Печали и Радости — колеблется путь героини. Роман заканчивается — но путь продолжается.

Мария Загайнова. Два майдана. Роман. — М.: Издательские решения, 2016.

Внешне роман очень простой, поступательный, очень традиционный: то ли семейный, то ли любовный. Любовная связь европейца (в данном случае — украинца, дипломата) с мусульманкой легко становится темой произведения для массового чтения. Но здесь все не так просто, и книгу стоит прочитать.

Прежде всего — название. Майдан, согласно автору, — площадь и по-арабски, и по-украински. Каир, место действия первой половины романа, и Киев, куда оно переносится позже, неожиданно рифмуются. Как рифмуются и отдельные повороты жизни героя и героини в Киеве и Каире. Возникает единое пространство, очень зыбкое, неласковое, наполненное взаимной непримиримостью, где люди не могут быть счастливы.

Время действия романа — 2013 год. То есть, сразу же после волнений в Египте и накануне, а потом и во время митингов в Украине. И тем и другим событиям герой и героиня становятся свидетелями: они оказываются как бы между двумя майданами, как между жерновами. Не то чтобы политика в романе занимала много места, но она окружает героев, вносит в их и так беспокойные жизни новые тревоги и страхи.

Как семья Моны (египтянки) не принимает ее выбор (христианин, неверный), так и мать Сергея не желает никакого внука от инородки. И те, и другие демонстрируют одинаковое равнодушие к интересам другого человека. И если отец Моны преследует ее и готов применить любое насилие, то мать Сергея интригует и затевает целую компанию, чтобы расстроить брак. В определенном смысле, первое — честнее.

Роман — о Востоке и Западе, об их противостоянии и о том, что им не сойтись. Отношения Сергея и Моны обречены с самого начала. В романе есть любопытный персонаж — Линда, англичанка, подруга главной героини, вышедшая замуж за мусульманина. И они счастливы. Всем повествованием автор ведет к тому, что обратное невозможно. Мусульманка, оказавшаяся в западной стране (Украина, конечно, условный Запад), непременно будет выкинута, в то время как женщина, попавшая на Восток, может прижиться. Арабский Восток, с его откровенным подчинением личности семье и религии, оказывается в чем-то человечнее. Если человек уже попал сюда, то он защищен, как бы на него ни косились окружающие. В Украине Мона беззащитна совершенно.

Роман очень неторопливый, обстоятельный, постепенно и медленно усиливающий драматичность, чтобы затем все закончилось катастрофой. Первый брак Моны, разлад с мужем, отношения со свекровью (и отношения с украинской свекровью — точно калька с этих), платонический роман с молодым дипломатом, разрыв с мужем и развод, разрыв с семьей, связь с Сергеем, полуофициальный брак в Каире, переезд в Украину, возвращение в Египет, рождение ребенка, разрыв с новым мужем, одиночество героини… И между этими этапами — масса эпизодов, описаний, картин и портретов (и Каир — один из персонажей). Но, несмотря на эту множащуюся драму, безрадостного впечатления роман не оставляет. Характер героини формируется, она становится сильнее и самостоятельнее. Не покидая мусульманского мира, она вносит в него все возможные элементы свободы и независимости.

Владимир Лидский. Сказки нашей крови. Метароман. — М.: Рипол-Классик, 2017.

Очень живое и естественное, то трогательное, то трагическое повествование, несмотря на, казалось бы, искусственное, нарочитое его оформление: весь роман представляет собой одно предложение, разделенное (или скрепленное), помимо запятых (вариант — точка с запятой), обилием многоточий. Многоточие здесь — примета недостаточности любого повествования, за пределами которого всегда многое остается. В этих скрепляющих (или разделяющих) зияниях тайно происходит то, о чем в тексте не говорится, но что существует вне его. А роман — о целостности, принципиальной незаконченности и мучающей вариативности мира. Непрерывно текущая фраза-роман (роман-предложение) соответствует непрерывному и капризному течению жизни, охватывающей весь мир сложными переходами родства и близости (как сеть рек на карте).

Роман — о всеобщей родственности, так что отдельный человек оказывается связанным не только со своими очень дальними предками, но через них — и со множеством других людей и событий, которые он словно бы носит в себе. В нем, в его сознании (а на языке романа — в его крови) живут десятки лиц и происшествий, свидетелем (зрителем) и участником которых он становится.

Герой — грезящий: видит то, что происходило в различные времена. Это-то и дает такую искренность и силу его переживаниям, связанным с гибелью или тяжелыми испытаниями его предков, их знакомых и соратников, покровителей или противников. Потому что врагов тоже жалко. Роман пронизан состраданием.

Да, роман — и о времени. Точнее — о том, что времени нет (это — открытие героя). Любые различения прошлого, настоящего, будущего придуманы. Все существует здесь и теперь, бесконечно повторяясь. И если все-таки использовать термин «время», то оно не поступательно, а циклично, не уходит, а вращается. Композиционно в романе это выражается повторами и переписываниями эпизодов из далекого и не очень прошлого.

И оттого, что время не уходит, а воспроизводится, в нем нет ничего раз и навсегда заданного. Эпизоды повторяются с вариациями, одна и та же история может быть рассказана (а значит, и случиться) по-разному. Рассказанное становится и существующим. Поэтому — «сказки». По сюжету, их рассказывает бабушка героя: это истории из жизни их рода. Но она и сама активно участвует в существовании этих историй, видоизменяет их, сочиняет, предлагает невероятные версии известных событий. В этих историях, которые то рассказываются, то грезятся, фантастическое и гротесковое соседствует с реальным и легко представимым.

Однако и реальное переполнено драмами, трагедиями, обманутыми надеждами, погибшими героями, торжествующими палачами... И удивительно, что в этом прихотливом и почти неуправляемом повествовании все множество отдельных и здесь вместе собранных сюжетов, прерывающихся, продолжающихся, пересекающихся, сохраняют свою ясность и выразительность, заставляют сопереживать, характеры персонажей тщательно выписаны, а этот стремглав несущийся текст доставляет удовольствие самим своим бегом.

Олег Дарк