ОБРАЗ ЖИЗНИ

От автора | Перед вами путевые заметки читателя газет, глотателя информационных пустот. Поглощение их, как и пустот в пространстве, — неплохой способ заметить, как времена меняются.

Лев Симкин

Времена меняются

Бессонница. Июнь. Дождливы небеса

Я список адресов прочел до середины... Успел понять, что по собянинской Москве, превращенной в ударную стройку, будет и вовсе невозможно проехать, как вдруг наткнулся на знакомый адрес…

Блюз, как известно, — это когда хорошему человеку плохо. А когда плохому хорошо — это рэп или попса… В шестидесятых ни того ни другого еще не было, а блюз был и, на наше счастье, уже плавно переходил в рок.

Его звали Чак Берри. И это счастье на рентгеновской пленке можно было купить в студии звукозаписи на улице Горького за рупь с копейками — цену десяти школьных завтраков. В виде так называемого «звукового письма». И потом крутить до посинения, поставив проигрыватель на подоконник, чтобы на весь двор... Чака Берри больше нет, ушел этой весной. Тот двор моего детства пока есть, но уже в списках...

В 1966 году подошла наша очередь на квартиру. Хрущева уже два года как сняли, но хрущевки еще строились, и москвичей туда переселяли из коммуналок. Летом.

А весной в Ташкенте случилось землетрясение. В райисполкоме отца спросили, не стыдно ли нам будет жить в хоромах, когда у узбекских детей нет крыши над головой. Он устыдился и согласился на двухкомнатную вместо обещанной «трешки», несмотря на «разнополых» детей.

Никто не роптал.

В нынешнем юбилейно-революционном году лето отменили, но пространство пока не перекрыто. Самое время куда-нибудь ехать и размышлять о хронотопе…

В ногу со временем

Переключая в машине каналы, наткнулся на знакомый до боли гнусавый голос. Неужели? Тот самый Леонид Володарский, который озвучивал пиратские видеокассеты восьмидесятых и девяностых? Времена изменились, пришлось переквалифицироваться в пропагандисты. Нахваливал Сталина наперебой с гостем радио «Говорит Москва», косноязычным историком из нынешних, толковавшим (на полном серьезе) о заговоре Тухачевского.

Есть нечто схожее в манере теле- и радиоведущих, безотносительно того, из охранительных они медиа или из либеральных. И те и другие, говоря с единомышленником, милеют к нему людскою лаской. И, напротив, имея дело с оппонентом, представителем иной точки зрения, как бы посылают нам — зрителям и слушателям — невидимый сигнал: «Мы-то с вами понимаем, что собеседник дурак». Разница лишь в том, что первые не дают ему слова сказать и разговаривают на манер шпаны — с оттяжкой; а вторые, напротив, вежливо выслушивают, выражая свое отношение к собеседнику ироническими репликами и ухмылками.

Там, где был я вчера

На презентации ежегодного доклада о свободе совести в России его автор выделила меня среди присутствующих и обратилась с такими словами: «Вот вы в прошлом году спрашивали, чем отличалась тогдашняя ситуация от той, что была годом раньше, а я не знала, что вам ответить, — вроде все одно и то же... Так вот, в 2016 году изменения по сравнению с предыдущим годом есть — все стало гораздо хуже».

«…Мы тогда вообще очень много смеялись, — пишет в Фейсбуке Александр Тимофеевский. — Этим, собственно, советское время отличается от нынешнего. Все остальное, ну почти все, уже вернулось»...

Кто это «мы»? Молодые люди, какими мы тогда были? Думаю, не в том дело. Смех — показатель внутренней свободы.

«Им всегда смешно, им хочется, чтобы было смешно, — сказал мне литературный критик Л.А. о ненавистных ему либералах (хотя сам из них вышел). — А мне — нет»…

Век живи — век учись

Нас так долго учили, что Февральская революция — плохая, а Октябрьская — хорошая…

В девяностые учили иначе: Октябрьская революция — плохая, и вообще никакая не революция, а переворот, а вот Февральская, натурально, — хорошая...

В нулевые стали учить, что все революции плохие.

В десятые говорят что-то невразумительное: вроде это была одна революция, да еще великая... Получается, все хорошие.

Век живи — век учись.

…Советская власть была разной: в 37-м — ужасной, в 57-м — много лучше, в 77-м и далее, глазами моего поколения, — вполне пригодной для жизни. Одно только было неизменным — ложь. Хотя процент ее, разумеется, в разные годы различался.

Читая воспоминания Антонины Пирожковой, вдовы Бабеля, проследил: в 1954 году ей выдали справку о его реабилитации и устно сообщили о его смерти 17 марта 1941 года от паралича сердца. До этого она из года в год получала официальные ответы из МГБ, что он «жив и содержится в лагерях». После обращений к Фадееву и Ворошилову ей наконец выдали свидетельство о его смерти. Она не поверила дате, поскольку приговор был вынесен 26 января 1940 года и означал расстрел («десять лет без права переписки»). В 1984 (!) году Политиздат выпустил отрывной календарь, где годом смерти Бабеля был указан 1940-й. В ответ на запрос Пирожковой там сказали, что дата получена из официальных источников…

Да, забыл сказать: пять папок рукописей Бабеля, изъятых при аресте, так и не нашлись.

Времена меняются — 1

Слушая возобновившиеся разговоры о дворцах премьера: ясное дело, никто ничего не докажет — не его это дворцы, ну никак не могут они принадлежать ему на праве собственности. Это вам не кроссовки…

Похожая ситуация была когда-то в Советском Союзе: сталинской номенклатуре не принадлежали огромные квартиры в том же Доме на набережной. На каждом стуле и столе в этих квартирах висели инвентарные бирки.

Чиновники знали, что в любой момент могли всего этого лишиться. Поэтому старались по возможности отовариться в спецраспределителях — в некоторых квартирах и на казенных дачах были залежи дефицитных ковров, шуб, всякой обуви — хотя не всякой, конечно, кроссовок тогда еще не выдумали…

Все это понятно: потеряв должность, из квартиры и дачи придется убраться, но нажитое непосильным трудом добро унести разрешалось...

А от любви до ненависти один шаг. Длиной в пять лет. На Болотную и Сахарова выходили в том числе за то, чтобы Медведев оставался президентом.

Ты старомоден, вот расплата / За то, что в моде был когда-то…

«Культура» и «Первый»

Как-то по «Культуре» академик Кома Иванов в фильме Елены Якович рассказывал, как в голодном 1946-м Зощенко лишили хлебных карточек. Это, по словам Иванова, в какой-то мере послужило причиной заболевания, в конце концов приведшего его к смерти, — с какого-то момента он физически не мог есть и умер от голода. На экране — то самое постановление ЦК с именем его гонителя Андрея Жданова.

Это, как грится, с одной стороны.

А с другой — цикл «Страна Советов. Забытые вожди» по Первому каналу в воскресенье, в прайм-тайм, идет как многосерийный фильм, одна серия в неделю.

Начался цикл с Берии, оказавшемся очень даже неплохим человеком и отличным работником.

«Забытым вождем» номер два оказался Молотов, и теперь уже я не знаю, кого в мире можно поставить рядом с ним. Думаю, некого. Разве что номер первый — Берию.

Он ведь мало в чем Берии уступал. Скажем, расстрельных списков подписал больше, чем даже Сталин, не говоря уже о других «забытых вождях», — триста семьдесят два. Всего эти списки включали сорок четыре тысячи пятьсот имен.

Кстати, об этом в фильме нет ни слова. Только что-то невнятное о «перегибах», которые Молотов признавал, но никогда ни о чем не жалел, о чем тут жалеть…

Хорошее кино, но не жалистное.

А отрицательный отбор у них и на прошлое распространяется. Если уж снимать фильмы о сталинских маршалах, то почему обязательно про Ворошилова и Буденного, не говоря уже о Берии, не к ночи будь помянут? А если об администраторах, то почему о Жданове? Кто теперь у них на очереди — Маленков?

          Моя страна! Неужто бестолково
                  Ушла, пропала вся твоя борьба?
                  В тяжелом, мутном взгляде Маленкова
                  Неужто нынче вся твоя судьба?

В свое время я слышал рассказы очевидцев о людях, убежавших от Большого террора самым нехитрым способом. Мать одного моего товарища, дочь арестованного наркома, уехала в командировку на Дальний Восток, отец другого сиганул через окно и переждал 1937-й в соседней области. Но истории, подобной той, что я узнал от Маши Шабуровой, никогда прежде не слышал.

Бабушка Маши сразу после смерти Сталина встретила на улице сестру Камо Джаваиру, чем была поражена — почти семнадцать лет та не могла ходить, поскольку в 1937 году ее парализовало... Оказалось, паралич был спасительной выдумкой. Когда пришли арестовывать, ей стало дурно и она упала в обморок. Вызвали врача. Врач прошептал ей по-армянски: «Запомни: ты парализована и будешь лежать». А энкавэдэшникам сказал: «Она совсем плоха, вы ее не довезете». Те ушли, и про нее, как это иногда случалось в те годы, забыли. До смерти Сталина она лежала без движения и только поздно ночью, занавесив все окна, вставала немного размяться.

Антикоррупция

И по радио сказали о бескорыстии вождя, и по телевизору — оказывается, после Молотова на сберкнижке осталось пятьсот рублей...

И во всем этом, как мне показалось, было не только желание попасть в идеологический тренд, но и некоторая фронда по отношению к нынешним руководителям. Такая вот фига в кармане.

Что-то похожее было в брежневские времена, когда водители грузовиков вешали сталинские портреты на лобовое стекло — в знак протеста против существующего положения вещей. Тогда даже бизнес образовался — торговля фотографиями вождя. Конечно, куда менее доходный, чем на нынешнем телевидении.

Об удивительном

Ничего удивительного нет в том, что недавний опрос показал изменение отношения большинства к Сталину и сталинским репрессиям с отрицательного на положительное. Иначе и быть не могло. Удивительно другое: сторонники господствующей точки зрения считают себя преследуемым меньшинством и кричат об оскорблении чувств, заслышав малейшую критику в адрес любого из любимых ими упырей.

О замечательном

Прочитал исследование Николая Митрохина о тех, кто в свое время производил сусловскую идеологию. Они сами были советскими людьми и эту идеологию в принципе разделяли.

Не уверен, что нынешние идеологи столь же последовательны. Недавно узнал о редакторе одной из самых одиозных пропагандистских телепрограмм, придерживающемся оппозиционных взглядов, что нисколько ему не мешает в работе.

Зато потребители идеологической продукции сильно изменились. В брежневские времена многие люди довольно-таки равнодушно ее воспринимали, как нечто от них отдельное. Нынче же в большинстве своем принимают ее за чистую монету.

Ветераны заградотрядов

Сергей Злобин рассказал о выступлении ветерана на торжественном заседании в честь сорокалетия Победы (1985 год): когда тот начал восхвалять заградотряды, где сам служил, его коллеги, ветераны-фронтовики, вышли из зала.

Такую откровенность ветераны-энкавэдэшники проявляли редко — обычно говорили общие слова.

Их всегда было немало среди тех, кого мы чествовали. Одно время я работал в одном кабинете с таким полковником-отставником — понятно, ярым сталинистом... Помню, как он ругал Астафьева и Быкова, а заодно и Богомолова, называл их клеветниками.

Несколько лет назад брали интервью у моего отца, а вместе с ним у еще одного ветерана, который почему-то избегал вспоминать о чем-либо конкретном — все хвалил Сталина… Отец расстроился, предположив, что воевал товарищ именно в заградотряде.

          Привычно патокой пролиты речи.
                  Во рту оскомина от слов елейных.
                  По-царски нам на сгорбленные плечи
                  Добавлен груз медалей юбилейных.
                  ...Сейчас все гладко, как поверхность хляби.
                  Равны в пределах нынешней морали
                  И те, кто бл*довали в дальнем штабе,
                  И те, кто в танках заживо сгорали.

                                                      (Ион Деген)

Братья навек

Китайцев привозят в Питер двенадцатипалубными пароходами, длинными поездами и огромными автобусами. Они заполонили музеи, недорогие отели и дорогие магазины…

Скажете, везде так? Не совсем.

Этот город им куда ближе, чем европейские столицы, их тянет сюда специфическим магнитом. Потому что «город Ленина — колыбель трех революций» они знают с самого детства — в китайских школах изучают то же самое, чему нас учили в советских.

Китайских туристов обязательно привозят к Смольному, на который они смотрят с благоговением. А оттуда уже везут в сувенирные магазины, куда посторонним вход запрещен.

Впрочем, торговые точки «закрытого типа» — только для китайцев — появились и в Москве, знаю такую на Фрунзенской набережной.

Загадка

Читая жалобы френдов из Канн на то, как утомительно бегать с одного просмотра на другой и особенно стоять на солнце в их ожидании, вспомнил сцену из семидесятых. В столовой академического института профессор Лукашова громко возмущалась тем, что ей придется лететь в Париж на конференцию утренним рейсом. В то время, когда она обычно спит. И в этом не было никакого притворства. Но представьте себе, какие чувства мы, и не мечтавшие никуда выехать, тогда испытывали. Кому жемчуг мелок, кому щи пусты. А щи в нашей столовке были и вправду пустоваты…

Нынче из-за границы туристы везут «санкционку». Тем, кому за сорок и кто помнит, что это: длинное, зеленое, пахнет колбасой, не составит труда отгадать загадку поновее: по небу летает, пахнет сыром бри.

Времена меняются — 2

«Разрешается чтить Бога по римскому обряду? Пусть будет разрешено и по женевскому. Разрешается говорить по-латыни в суде? Пусть будет разрешено, кому это хочется, и в храме. Ведь в собственном доме можно преклонять колени, стоять, сидеть, как угодно двигаться, одеваться в белые или черные, длинные или короткие одежды?»

Джон Локк в XVII веке высказывал мысли, которые тогда казались очевидными, а сегодня у нас выглядят крамолой. Читаю его «Послание о веротерпимости» и думаю: у нас по Закону Яровой и в собственном доме запрещено заниматься миссионерством — в жилых помещениях запрещено... Но протестанты (сектанты по-нашему) не могут без этого — исповедуемая ими доктрина неотделима от миссионерства. Полиция их гоняет, придумали вот новый способ: добрый человек приглашает к себе в дом миссионера поговорить о божественном, а сам вызывает полицию для составления протокола.

Вот еще из Локка: «Насколько же спокойнее станет государству, когда не станет никакой дискриминации граждан по религиозным причинам, когда все добрые граждане, к какой бы церкви они ни принадлежали, будут пользоваться равной благосклонностью государя и равным справедливым покровительством законов, чья суровость будет страшна одним лишь преступникам и тем, кто злоумышляет против мира в государстве!».

Про пацифизм

«Я пацифист», — так студент из старого анекдота объяснил полковнику с военной кафедры, почему не был на занятии. Полковник не знал, что такое «пацифист», и обещал ответить в другой раз. «Сидоров, встать! — скомандовал он на следующем занятии. — Я узнал: педерастов в армию тоже берут»...

Намедни Верховный суд запретил Свидетелей Иеговы за экстремизм. Вообще-то они пацифисты, но такая уж, видно, у них судьба, уникальная даже по российским меркам: последователей этого вероучения сажали при Николае Втором, при Сталине, во время хрущевской оттепели, в период застоя, да и в перестройку тоже.

Слышал рассказ, как на собрании в совхозе прорабатывали одного из Свидетелей Иеговы в семидесятые или восьмидесятые годы — время вполне вегетарианское, «сектантов» уже никуда не ссылали — так, гоняли понемногу. Так вот, попрекают его тем, что «молится своему Бруклину, а сало ест украинское» (дело было в Советской Украине). «Так я же больше всех по району сала сдаю», — замечает в ответ.

Изобретательная строгость

«Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения», — замечено еще в девятнадцатом веке. Это правда.

Как правда и то, что строгость российских законов усиливается избирательностью их применения.

И еще — изобретательностью правоприменителей.

Подмечено не мною — услышано от одного из выступавших на тбилисской конференции. Точнее, от одной…

Вообще-то я в Тбилиси ездил не лобио кушать, а в научной конференции участвовать. С религиоведами и юристами из разных стран. Так вот, когда там зашла речь о положении религиозных меньшинств, слушал я слушал и в конце концов понял вот что.

Нас долго учили, что большинство всегда право, а это не так.

Но из этого не следует, что меньшинство всегда право.

Просто большинство может убедить других в своей правоте самыми разными способами и защитить свои интересы — тоже, а меньшинство — только с помощью закона. Да и то лишь в том случае, если закон этот носит правовой характер. Так я думаю.

…Пролистывая ленту в Фейсбуке, не мог не отметить, как иной раз странно ведут себя здесь после выхода на свободу недавние «узники совести». Одна ругает Навального за «наведение смуты», другой честит собственную жену, извещая общественность о ее изменах... Но ведь и среди диссидентов полувековой давности были самые разные люди: и ревнители ленинских норм, и почвенники-антисемиты, и националисты, и далеко не все там были людьми образованными и психически уравновешенными. Сажали же их в любом случае в нарушение всех, даже советских, законов…

Два мира, два…

На российско-немецком «круглом столе» по церковной тематике. Участники с нашей стороны ругали Интернет и глобализацию, один деятель сказал, что немцы потерпели от нее, глобализации, поражение, другой — настолько осмелел, что от имени русского народа предложил помочь возродить в Германии патриотизм.

Немец (довольно высокий чин в католической иерархии) ответил немного витиевато, но смысл его речи был — спасибо, лучше не надо. Да, согласился он, любви к своему народу в Германии стало меньше, немцы идентифицируют себя со всеми европейцами, но это, если вспомнить историю, даже неплохо. Его ответ был принят нашими в штыки.

После окончания мероприятия, на фуршете, немец подошел ко мне и сказал: «В Германии меня считают консерватором среди консерваторов, а тут, похоже, я отчаянный либерал».

Два в одном

«Битцевский маньяк», убийца сорока восьми человек, — за Навального», — пишут «Известия».

Одно дело — когда они привычно смакуют всякие гадости, и совсем другое — когда отрабатывают политический заказ. И вот ведь счастье привалило: можно полполосы с упоением цитировать откровения нелюдя, насыщенные отвратительными подробностями, а если кто возмутится, сказать: большое дело делаем, Навального «мочим». И не придерешься.

Времена меняются — 3

Евтушенко не без оснований мнил себя первым поэтом. Для меня и таких, как я, он и был первым. Потому что мгновенно откликался на злобу дня, на любое движение затурканной общественной мысли, умудряясь при этом вслух выразить идеи, которые высказывались исключительно на кухнях. Многие его любили, и многие ненавидели, и еще неизвестно, кого было больше.

Бродский мыслил глубже и видел дальше, не спорю. Но поэт необязательно должен быть в авангарде. И он необязательно должен быть диссидентом. Диссидентов, борцов с режимом, вообще было мало. Зато тех, чьи мысли не совпадали с официозом, — много больше. По словам Сахарова, многих можно было считать инакомыслящими, поскольку остальные вообще не мыслили.

Так вот, если их (наш) голос мог быть вообще расслышан в обстановке тотального вранья одних и молчания других, то — через Евтушенко, озвучивавшего наши страхи и надежды иной раз наивно, но всегда вполне адекватно. Его слова доходили через советскую печать, а другой не существовало. Потом их переписывали и передавали из рук в руки как тайные прокламации. В его стихах танки шли по Праге шестьдесят восьмого года, над Бабьим Яром вставали не существовавшие памятники, наследники Сталина угрожали его тенью…

Между двумя съездами, двадцатым КПСС и первым народных депутатов, тридцать с лишним лет он, как никто другой, умел ощутить то, что называется пульсом времени. С первой оттепели и до последней. Потом его время ушло. А когда отчасти вернулось, поэт постарел. Последний поэт России, который был больше, чем поэт.

Рублевская школа поэзии

Подъезжая под Барвиху, я взглянул на небеса. А оттуда, с рекламных щитов, полились стихи.

С одного: Главное в жизни Служить отчизне.

С другого: Если народ един, Он непобедим.

С третьего: Если по-русски скроен, И один в поле воин.

Рублевская реклама — это куда больше, чем двигатель торговли. Были времена, когда тут рекламировали дворцы и поместья, а заодно квартиры поблизости для одиноких девушек, с надеждой смотревших с тех щитов на проезжающих, и еще — загадочный «Тонгкат али плюс» «для мужской силы». Прошли те времена, прозу вытеснила поэзия.

Новости литературоведения

«Организаторы “круглого стола” неверно написали фамилию байкера в программе, но тот в долгу не остался и в фамилии Бахтин ударение делал на первый слог»…

Ревнители Фейсбука — 1

Все больше ревнителей чистоты Фейсбука пишет в личку, обвиняя в неразборчивости: вот ты с таким-то во френдах, а он — ватник (или, напротив, либерал), нехорошо, мол. Адресаты таких посланий переживают, мучаются (сужу по себе), а могли бы просто послать, такими, например, словами: «Я не разделяю убеждений всех своих френдов, но забаню любого, кто потребует от меня расфрендить кого-то за его высказывания».

Ревнители Фейсбука — 2

О тех, кто в «бане». Наблюдая, как «банят» (блокируют) вокруг, вспомнил, как профессор Р. обратился к сотруднице с неожиданным вопросом: «Ольга, вы все еще дружите с такой-то?». И после паузы продолжил: «Или уже раскусили друг друга?».

Ревнители Фейсбука — 3

«Но нельзя же иметь во френдах антисемита!» Этот коммент поначалу поставил меня в тупик. А потом я подумал: если у каждого антисемита есть свой любимый еврей, то, может, не стоит и у евреев отнимать право на любимого антисемита? Как и у либералов на любимого ватника — это я про их таинственную любовь к Захару Прилепину, с ним у меня без малого полсотни общих френдов. И что теперь?

Ревнители Фейсбука — 4

Из всех искусств для нас важнейшим

Социальные сети плохи тем, что отнимают время для чтения литературы. За примерами далеко ходить не надо — вокруг все больше тех, кто за пределами Фейсбука ничего не читает. Это, конечно, правда. Но не вся правда. Бывают эпохи, когда переписка (а социальные сети — это не что иное, как переписка) сама по себе становится литературным фактом.

Сошлюсь на Юрия Тынянова («Архаисты и новаторы»). «В XVIII веке (первая половина) переписка была приблизительно тем, чем еще недавно была для нас, — исключительно явлением быта. Письма не вмешивались в литературу. В карамзинскую эпоху... в письмах, были найдены самые податливые, самые легкие и нужные явления, выдвигавшие новые принципы конструкции с необычайной силой: недоговоренность, фрагментарность, намеки. У младших карамзинистов — А. Тургенева, П. Вяземского — идет непрестанная эволюция бытового письма. Письма читаются не только адресатами; письма оцениваются и разбираются как литературные произведения в ответных же письмах».

Вам это ничего не напоминает? И далее: «И не трудно проследить такие эпохи, когда письмо, сыграв свою литературную роль, падает опять в быт, литературы более не задевает, становится фактом быта, документом, распиской. Но в нужных условиях этот бытовой факт опять становится фактом литературным».

Так вот, против факта не попрешь, а Фейсбук, по крайней мере этот его сегмент, нынче стал литературным фактом. В той же степени, в какой сериал заместил роман для одной части читающей публики, для другой — социальные сети вытеснили газеты, телевизор и, увы, книгу. Со временем, сыграв свою литературную роль, они опять станут фактом быта.

Барышня и хулиган

«Литература — это не про гуманизм», — так называется интервью Прилепина. «Сорокин, что ли, больший гуманист, чем Проханов? Это откуда такое умозаключение явилось? Это позиция, и она не может быть плохой или хорошей. Мы о ком-то можем определенно сказать, что это хороший человек? Что плохой? Мы все — просто люди»…

Совсем как у Толстого — в «Воскресении» он говорит о «суеверии», что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый или злой. Вот только дальше у Толстого — «можно только сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол». Стало быть, можно... Да и «позиции» и посылы бывают разные, у одних — гуманистические, у других, напротив, человеконенавистнические. Так что литература — это вполне «про гуманизм»?..

Но он мастер? Мастер?

Дело в том, что «Захар Прилепин, едва ли не самый значительный из живущих ныне русских писателей, ушел на войну», — пишет Леонид Юзефович.

Ну вообще-то ныне живущие — это еще и Маканин, Битов, Соколов, Сорокин, Пелевин, наконец... Неужели этот и вправду «едва ли не самый значительный»?

Ведь им восхищается не только «Раша Тудей», на сайте которой он сегодня назван одним из самых выдающихся мастеров словесности, но и критик либеральной «Медузы» Галина Юзефович — у нее Прилепин тоже вызывает восхищение. И еще беспокойство: «Он хочет, чтобы его там убили»…

Как выяснилось, не хочет — верные соратники только что передали его ответ: «Слова одного литературного критика о том, что я уехал на Донбасс “умереть”, — следствие абсолютно литературного мышления. Это все глупости для барышень. Задачи у нас совершенно другие».

По счастью, он не всегда будет пребывать на фронте, время от времени сможет наезжать в тыл для записи телепрограмм и презентации книг.

А мне понравилось, с каким великолепным достоинством он ответил «барышне». Мне кажется, она этот тон вполне заслужила.

Но вопрос о том, насколько он мастер, для меня остается открытым.

Сочинская модель

Нас на первом курсе учили, что, прежде чем прокладывать дорожки в парке, надо немного подождать. Пусть сначала люди сами протопчут тропинки. Иначе будут ходить по газону. Таким образом нам объясняли простую мысль. Если законодатель хочет, чтобы закон исполнялся, он не может возводить в закон все, что ему кажется правильным.

В наши дни эта модель безнадежно устарела. Для обучения студентов-юристов современным подходам к законотворчеству куда более пригодна другая модель — сочинская. Ну вы знаете, в Сочи позавчера с восьми вечера до восьми утра закрыли пляжи, а вчера опять открыли. Причем уже после отмены запрета выяснилось, что он, запрет этот, оказывается, существовал на бумаге уже шесть лет, просто никто его не исполнял.

Речь сейчас не об обоснованности запрета, вовсе нет. Речь — о сегодняшней модели законотворчества. Суть ее сводится к трем простым вещам.

Возвести в закон можно что угодно.

Исполнять закон можно когда угодно, сегодня исполнять, а завтра — уже нет.

И, наконец, применять закон можно к кому угодно, а к кому неугодно — не применять.

Стихия словесности

Россия — страна слов. Так было.

Россия — страна юридических слов. Так стало.

Число бессмысленных юридических слов-заклинаний столь велико, что уже не обращаешь на них внимания.

Представьте: вам шесть лет, и вы слушаете «Эхо Москвы», где в тысячный раз повторяют про террористическую организацию, запрещенную в Российской Федерации...

Юридический фетишизм расцвел пышнее некуда: одни юристы придумали размещать «знак информационной продукции» где ни попадя, другие — обязанность приговаривать, третьи и четвертые следят за соблюдением запретов — всем дело нашлось…

…И все-таки мне кажется неправильным называть участников Марша памяти Немцова оппозицией. Когда так называют недовольных или там диссидентов, создается видимость, что у нас и вправду существует политическая оппозиция в ее классическом понимании. Но ведь в сословном обществе ничего такого быть просто не может.

Времена меняются — 4

          Власти нету в чистом виде.
                  Фараону без раба
                  и тем паче — пирамиде
                  неизбежная труба.

Это из раннего Бродского. Пришло на ум, когда узнал, что ураган снес пирамиду инженера Голода на Новорижском шоссе. Не помог «иoнный cтoлб», cпособный зaтягивать oзoнoвыe дыpы.

Я там остановился однажды при виде внезапно возникшего у дороги странного сорокачетырехметрового сооружения. Вокруг стояло много машин, люди заходили внутрь и уносили оттуда незамерзающую воду трехлитровыми банками. Ею лечились от всех болезней, включая самые страшные. Без малого двадцать лет минуло с той поры.

Новые мифы придумала жизнь, / Не надо, ребята, о старых тужить.

Погодный вопрос

«Тише, — встряхивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору. — Погоду передают»... Первое время, услышав это тревожное «Тише!», я вздрагивал, думая, что начинается война или еще что-нибудь не менее катастрофическое. Потом я думал, что все ждут какой-то особенной, неслыханной по своей приятности погоды…

Таинственный интерес москвичей к погоде, подмеченный когда-то Фазилем Искандером, похоже, овладел Фейсбуком, особенно прекрасной его частью.

Последний раз столько претензий к погоде я слышал на рубеже девяностых от женщин, уговаривавших мужей эмигрировать. В качестве едва ли не главного аргумента за выезд.

На дне моей жизни, на самом донышке захочется мне постоять на солнышке...

Говорят, больше нет моральных авторитетов. Это неправда, они есть, но понимаешь это, только когда они уходят. То же самое с мудрецами.

Даниил Дондурей сам бы никогда так о себе не сказал. Всегда удивлялся тому, что люди его слушают и просят продолжать, разные люди — он умел и истину царям с улыбкой говорить. Его узнавали на улице осколки оставшейся интеллигенции. Начальство и богачи вроде тоже его признавали, но так, знаете, немного свысока, во всяком случае, не спешили отстегнуть сущие копейки на его детище — журнал «Искусство кино». Что до меня, то я ловил буквально каждое его слово, письменное и устное, если не понимал, переспрашивал. Последний раз — два месяца назад. Он был, конечно, немного погасшим, после двух-то тяжелых операций, но на интеллекте это нисколько не сказалось и на присущей ему доброте — тоже.

Март, Тель-Авив, фото из телефона... О чем говорили в тот день? Как всегда, о том, как устроена российская жизнь и что нового навыдумывали ее «смысловики». Ему это было «безмерно интересно». У него были свои теории и объяснения «культурной матрицы», он выписывал и нумеровал «правила русской жизни» и любил, когда его о них расспрашивают. И это были отнюдь не доморощенные размышлизмы, какими часто грешат умные люди. Он много читал, анализировал, был в курсе последних социсследований. В отличие от тех, кому и так всегда все ясно. Его парадоксальные суждения слушали. Не могу сказать, что к его советам прислушивались, но и их слушали. Он и тем бывал доволен, что удавалось что-то сказать в публичном пространстве. Последние полгода, когда его там не было, чего-то не хватало. И теперь уже всегда будет не хватать.

Наше будущее

В союзном министерстве, где я когда-то трудился, работало немногим больше двухсот человек. Нынче в одноименном российском ведомстве — втрое больше. У нас было пять-шесть, ну от силы десять водителей, возили министра с замами плюс один-двое на «разгонных» машинах. Сегодня прочитал, что сверх установленной предельной численности в нем функционирует Управление транспортного обеспечения штатной численностью 80(!) единиц. Счетной палатой выявлено.

Число служащих возрастает по закону Паркинсона, и прирост не изменится от того, уменьшилось ли, увеличилось или вообще исчезло количество дел. Как увеличивался штат чиновников адмиралтейства при сокращении личного состава флота и судов в разы и министерства колоний в пору упадка империи.

В сравнительно небольшой Орловской области с населением семьсот пятьдесят девять тысяч трудится тринадцать тысяч девятьсот восемьдесят восемь служащих, государственных и муниципальных. Соотношение орловцев, платящих налоги, и представителей власти, получающих зарплату из бюджета, — семь к одномув органах власти всех уровней. Их число выросло за пятнадцать лет на шестьдесят процентов. А население — сократилось на десять.

Так вот, когда все это кончится и начнутся реформы — начнутся же они когда-нибудь, — многих из этих трудящихся масс постигнет неминуемое сокращение. Они-то с семьями и станут непримиримыми противниками реформ. Их будет много.

Be happy

Вышел из машины поразмяться…

О том, что обувь может быть удобной, я узнал после сорока. До того делил ее на отечественную (типа г…давы) и импортную (чешскую или, если повезет, югославскую).

Оказавшись в середине девяностых в командировке в Лондоне, я первым делом купил себе английские туфли невиданной красоты. За десять или за пятнадцать фунтов. Погнавшись за дешевизною, был не прав, в чем убедился на следующий день — выйти на улицу не мог, щиколотки были стерты в кровь. Подобное со мной бывало и прежде, когда случалось ходить в советских «сандалетах» без носков. (Так что не надо возмущаться тем, что наши люди сохранили привычку носить сандалии с носками.)

Добрые соседи-англичане выделили мне старые-престарые garden shoes, в которых глава семьи работал в садике, — так я впервые понял, что такое удобная обувь. В них я с трудом разглядел название бренда и вскоре отправился в одноименный магазин на Оксфорд-стрит, где выложил за такие же, только новые, неподъемные для меня шестьдесят, а то и больше, фунтов. Продавец спросил: «Are you happy with your shoes?». «Да, — ответил я, — абсолютно счастлив»...

Правдолюб

Товарищ приглашает к себе на рюмку, говорит, жена на несколько дней к родным уехала. Собрался было, а потом вспомнил, как профессор Г. однажды попросил меня не звонить ему больше. Оказалось, его жена, которую он смертельно боялся, вернулась раньше срока из командировки и обнаружила на кухне множество пустых бутылок. «Это Симкин приходил, — оправдывался он перед ней, — не мог же я его выгнать». Профессору Г. я звонил раз в сто лет, а дома у него не был вовсе.

Герой этой байки (абсолютно правдивой) — талантливый ученый, между прочим — боялся не только жену, но и начальников — несколько раз был свидетелем, как он лебезил перед ними. Правда, иной раз, подвыпив, резал им правду-матку в глаза, зато потом всегда извинялся. За эти взрывы правдолюбия сам себя считал героем.

…Когда-то Зощенко сказал Шварцу: «По прошествии многих лет своей жизни я знаю, что главное в людях — не талант, не героизм; главное в людях — приличие».

У советских собственная гордость

Оказывается, не только пассажиры Убера ставят оценки водителям, но и водители — пассажирам. Говорят, у них есть свои форумы, где оценки эти уже не в виде баллов, а в словах, и, поверьте, там уж в словах не стесняются. Некоторые фото пассажиров выкладывают — посмеяться. И правильно. Наши люди на такси в булочную не ездят. А которые ездят, пусть не задаются. Забыли, как в советское время таксистам кланялись, бежали, небось, наперегонки на зеленый огонек.

...Как хотите, новомодная затея напоминает мне былое. Ведь раньше как было? Если ты при исполнении трудовых обязанностей, заслуживаешь особого уважения. Поэтому паспортистка в ЖЭКе или официантка в ресторане могла наорать на посетителя, занимавшего куда более высокую ступень на социальной лестнице, и тот пикнуть не смел. Помню, как буфетчица в Академии МВД истошно орала на пожилых профессоров-полковников: «Уберите руки!». Ну не любила она, когда облокачиваются на ее прилавок.

И, главное, в чем смысл всего этого? Если на троечку пассажир, то его что, можно не везти, возим одних отличников?