НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Самосозидание

Борис Мессерер. Промельк Беллы: романтическая хроника. — М: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016.

В Мессерере-художнике читатели откроют писателя. Автор удерживает читательский интерес способностью создать словесный портрет человека, очертить его внутренний мир, сделать сценическую зарисовку. И при этом — не доминирует в повествовании, а предоставляет героям книги право высказаться. Текст выстраивается как хор, где каждый ведет свою партию. В хоре выделяется голос Беллы. Она становится соавтором книги. Б. Мессерер воспроизвел ее воспоминания, суждения, оценки, письма, стихи. В книге приведены письма друзей, диалоги с людьми, способными дать автору недостающую информацию о жизни того или иного человека, входящего в сообщество, именуемое «своим кругом». К подобным диалогам можно отнести беседу Б. Мессерера с А. Атанесяном, который многое объяснил в судьбе и личности Сергея Параджанова. И, наконец, голосовая партия героя может ограничиться одним высказыванием, но оно наилучшим образом высвечивает его сущность. В рассказе о колоритной фигуре Ю. Красного Б. Мессерер приводит фразу художника, в которой проявляется столько самоиронии и языковой игры, что они с лихвой компенсируют причуды характера данного персонажа. В восприятии Б. Мессерера человек запечатлевается в слове не менее ярко, чем в поступке. И это также свидетельство того, что у автора книги врожденный и, судя по количеству прочитанного (о чем тоже идет речь в воспоминаниях), сформированный литературой дар слова.

Писательское мастерство Б. Мессерера проявилось и в компоновке материала. Книга начинается большим экскурсом в предысторию ее главных героев. В воспоминаниях Беллы и Б.М. изложены судьбы их семей, уводящие далеко из ХХ века — во времена бабушек и прабабушек. И человек предстает перекрестком, где Европа (Италия) встречается с Азией (Татарией), а державный дух Австро-Венгерской империи скрещивается с независимым польским духом.

Но какой бы неординарной ни была предыстория Беллы и Б.М., их воспоминания о семьях заряжены прежде всего драматизмом ХХ века. Опыт существования в тоталитарном государстве и опыт жизни в период войны трагически настраивает глаз ребенка. Отсюда «постоянное выражение скорби» на лице младенца Беллы и сохранившийся в памяти Мессерера образ черных репродукторов, висящих на столбе и вещающих на четыре стороны света. Отсюда их общая детская память о своей телесной невесомости, вызванной постоянным чувством голода, и о канувших в небытие близких людях.

По-детски беззащитными под неослабным идеологическим давлением оказываются в воспоминаниях Беллы А.Т. Твардовский, а в рассказе Б. Мессерера С. Параджанов. Читая о том, как во время пребывания с писательской делегацией в Париже, не выдержав постоянного оскорбительного надзора со стороны А. Суркова, А. Твардовский сбегает из гостиницы и проводит ночь на улицах города в общении с бродягами и праздношатающимися, а потом, не дожидаясь окончания командировки, улетает в Москву, так как после уворованной свободы ему невыносимо было ощущать себя поднадзорным, не просто сопереживаешь известному поэту, редактору самого читаемого в стране журнала, но ощущаешь надругательство над твоим собственным человеческим достоинством, над твоими моральными ценностями. Такое же чувство остается после прочтения записанного Б. Мессерером рассказа А. Атанесяна о том, какими технологиями пользовалось КГБ для того, чтобы упрятать в тюрьму Параджанова и как не готов оказывается нормальный законопослушный гражданин к циничным методам расправы над ним, когда в ход идет все вплоть до подлога.

Безнаказанность аморальной власти — особая тема книги. Б. Мессерер описывает открытую слежку за Г. Владимовым, В. Войновичем, Л. Копелевым и посещающими их квартиры друзьями, арест Л. Копелева, С. Параджанова и Л. Бородина, обыск в квартире Ю. Кублановского, преследование и ссылку А. Сахарова, организованное сотрудниками КГБ нападение на поэта-переводчика К. Богатырева, который в результате погиб, отравление В. Войновича, высылку из страны А. Солженицына, И. Бродского, В. Аксенова, В. Войновича. Драма преследования и драма изгнания, вынужденной разлуки с родиной и кругом духовно и кровно близких людей — почвой, без которой человек чувствует неукорененность… Необходимость начинать жизнь с чистого листа в другом пространстве и в какой-то мере в ином качестве (был писателем — стал преподавателем, издателем или сотрудником радиостанции)... Как бы удачно ни сложилась судьба друзей-изгнанников в Европе или Америке, Б. Мессерер обнажает их душевную драму. Он публикует переписку с ними, и в этой переписке видно страстное желание преодолеть пространственный рубеж, сохранить общность мировидения, сходство эмоциональных реакций и оценок; сберечь сплотившееся на родине человеческое сообщество как залог свободной самодостаточной жизни. Б. Мессерер показывает, что, защищая современников, опекая людей старшего поколения, претерпевших от власти (А. Цветаеву, Н. Мандельштам, Е. Мещерскую), Б. Ахмадулина в 1970-е годы сменила перо на гражданский поступок. И это оказалось спасительным и для личности, и для творчества. Деятельная помощь гонимым не позволяет человеку впасть в безразличие или отчаяние. А подлинная поэзия не создается несвободным, духовно сломленным человеком. В воспоминаниях самой Б. Ахмадулиной высвечена очень важная мысль: поступок несвободного человека — саморазрушителен, поступок свободного — самосозидателен.

И Мессерер, и Ахмадулина рассматривают свободу не как вседозволенность, а как условие творческой самореализации и духовно полнокровной жизни. Об этом свидетельствует та часть воспоминаний, в которой рассказывается о культурных локусах — о МАРХИ, о мастерских и квартирах художников, о библиотеке, где происходило знакомство с мировой художественной культурой, о театре «Современник», о МХАТе, о Большом театре, о Музее изобразительных искусств им. Пушкина, о Тарусе и приокском культурном пространстве, о старинных русских городах с их православными храмами, о Грузии с ее необыкновенно талантливыми людьми, о столицах мира с их архитектурными памятниками, коллекциями живописи, балетными, театральными и драматическими спектаклями, музыкальными концертами, об университетах разных стран, где происходили поэтические выступления Беллы и были прочитаны лекции о русской литературе и изобразительном искусстве.

Путешествие Беллы и Б.М. по миру предстает беспрецедентным по тому времени опытом свободного поступка, когда, получив визу на въезд во Францию, они смогли не только объехать всю Европу, но и совершить триумфальное турне по Америке. Б. Мессерер показал, как устанавливались человеческие и культурные связи, преодолевалась отчужденность между разными поколениями соотечественников, формировалось впечатление о непрерывности русской художественной традиции. Особенно пронзительно все это звучит в рассказах о встречах с М. Шагалом, В. Набоковым, З. Шаховской, Н. Столяровой. Б. Мессерер рассказывает о том, как Белла представляла русское поэтическое искусство в Европе и Америке, какой отклик ее творчество и личность получили у западных писателей и славистов, а лекции по русской литературе — у американских студентов. Но для того чтобы все это состоялось, необходимо было проявить своеволие и душевную твердость.

Контрастом путешествиям по миру выглядят в воспоминаниях Мессерера путешествия по родной стране. Описывая роскошную природу Грузии или Средней полосы России, запечатлевая архитектурные шедевры, конгениальные этим пейзажам, он отмечает драматизм человеческого существования на родине — бедность, униженность, обесценивание жизни и самого человека. И перед этим драматизмом оказываются все равны — и охотник, коллекционер А. Ревазов, и замечательный писатель Ч. Амирэджиби, и великий режиссер С. Параджанов, и деревенская женщина тетя Дюня. Драма подавления личности становится вневременной, общесословной и общенациональной российской бедой. Она оборачивается либо недовоплощенностью человека, либо его непреодолимой доцивилизованностью.

И лишь островки свободы, существующие как пространственные анклавы либо взращиваемые героями книги в самих себе, становятся залогом творческой и личностной воплощенности. Творчество становится не только самостоятельной темой воспоминаний Мессерера. Он показывает творческий процесс как «выпрямительный вздох», о чем в свое время сказал О. Мандельштам. Время творчества — период наиболее интенсивной жизни личности. Поэтому процесс творчества описан неоднократно. Его переживают в книге Асаф Мессерер, Майя Плисецкая, Борис Асафович и Белла. В воспоминаниях описаны концепции различных сценических постановок, придуманные Б. Мессерером, позволяющие проследить процесс рождения спектакля, творческое взаимодействие режиссера и оформителя, создателя костюмов. Благодаря этому во всей полноте понимаешь, что театральный художник — полноценный соавтор спектакля, а не тот, кто обслуживает художественные идеи режиссера, и что его эстетические предпочтения и труд обеспечивают игре актеров полноту зрительского восприятия.

Но подробнее всего передан в книге творческий порыв, охвативший Беллу в начале 1980-х годов. Мессерер пишет: «Эти Беллины стихи родились на моих глазах, и я могу лишь скупо свидетельствовать, как тронуло меня их рождение — чистое и возвышенное». Б.М. прослеживает по датам написания стихов, как они являются на свет, как одно стихотворение влечет за собой другое, как из одного в другое перетекают образы, чувства и мысли, создавая в итоге целостную картину тарусского мира с его пейзажами и людьми. Он показывает, как поэтический цикл растягивает время, делает его непреходящим. Б.М. запечатлевает самый процесс создания стиха. Б. Мессерер — искушенный читатель стихов Б. Ахмадулиной. Даже имя книги воспоминаний он не только придумал, но и отыскал в поэзии Беллы.

У книги «Промельк Беллы» будет много читателей. Для кого-то она явится неоценимым источником информации о людях, творивших культуру ХХ века, формировавших новые эстетические вкусы и оставивших обществу примеры достойного свободного самовоплощения. Кто-то вместе с автором возвратится в свое прошлое и с благодарностью проживет его снова.

Елена Подшивалова