НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Новая планка исследователям

Андрей Белый. Автобиографические своды: Материал к биографии. Ракурс к дневнику. Регистрационные записи. Дневники 1930-х годов. Составление: А. Лавров,
 Дж. Малмстад. — М.: Наука (Литературное наследство. Том 105), 2016.

В традиционном литературоведении изучение и уточнение фактов биографии автора на основе архивных материалов — обязательная часть научного исследования. На протяжении последних тридцати лет в области публикации архивных документов и составлении комментариев к текстам Андрея Белого сотрудниками Института мировой литературы, Института русской литературы («Пушкинский дом») РАН и Государственного музея А.С. Пушкина (Музей-квартира Андрея Белого на Арбате) были достигнуты большие результаты. 105 том «Литературного наследства» открывает новый этап в изучении этой сложной и самобытной фигуры русской литературы первой половины XX века.

Составителями этого многостраничного тома выступили академик РАН, сотрудник Пушкинского дома Александр Лавров и профессор Гарвардского университета Джон Малм­стад. Как отмечено в предисловии к книге, документальные материалы автобио­графического характера играют ключевую роль в понимании и истолковании произведений Андрея Белого.

В рукописном наследии автора материалы мемуарного характера если не преобладают, то, по крайней мере, соотносимы с его художественными и историко-литературными работами.

Отдельные материалы из «Автобиографических сводов» уже цитировались и публиковались, однако тему «Белый и его окружение» данное издание до некоторой степени исчерпывает. В книгу вошли две автобиографии, «Материал к биографии», «Ракурс к дневнику», выдержки из дневника за 1930–1931 годы, дневник за 1932 и 1933 годы. Самая большая утрата в автобиографическом наследии Андрея Белого — дневник 1931 года. В этот год были арестованы члены Московского антропософского общества, входившие в ближний круг общения писателя. Сам Белый избежал ареста, в это время он жил в Детском Селе. Дневник, а это более ста печатных листов, он оставил в квартире доктора Павла Васильева, официального мужа своей возлюбленной Клавдии Николаевны. После ареста сундук с рукописями увезли на Лубянку. Вскоре содержимое сундука частично вернули Андрею Белому, а дневник исчез... В сохранившейся машинописной копии, сделанной по просьбе сотрудников ОГПУ, находим следующие выдержки из дневника: «Сегодня урезали хлеб, завтра отняли керосин, послезавтра сахар, помаленьку, полегоньку — локотком подталкивают к срыву в голодную смерть, в тифозное заболевание или замерзание . Льва Толстого вероятно бы лишили карточек, ибо соответственной рубрики “газетного работника” у него нет. Он просто писал, а теперь всюду вопрос: “К чему прикреплены, где работаете?”, то есть крепостное право проводится во все сферы жизни»¹. Что еще могло быть там написано Белым относительно действующей власти, можно только гадать; филологический же интерес в первую очередь представляют те творческие планы и идеи, которыми писатель жил последние годы своей жизни и которые ему так и не удалось воплотить в жизнь.

1930-е — страшное время как для всей страны, так и для судеб писателей. Какое бы «положение» они ни занимали относительно власти, за властью всегда оставалось решаю­щее слово. Белый оказался едва ли не единственным представителем русского модернизма начала века, на судьбе которого трагически оправдалось одно из положений резолюции о «попутчиках», к которым он был причислен. «Общей директивой должна здесь быть директива тактичного и бережного отношения к ним, т. е. такого подхода, который обеспечивал бы все условия для возможно более быстрого их перехода на сторону коммунистической идеологии»². Н.Я. Мандельштам так охарактеризовала обстоятельства жизни писателя в Советской России: «...он остро ощущал безлюдие и одиночество, чувствовал себя отвергнутым и непрочтенным. Ведь судьба его читателей и друзей была очень горькой: он только и делал, что провожал в ссылки и встречал тех, кто возвращался, отбыв срок. Его самого не трогали, но вокруг вычищали всех»³. Заниматься литературным творчеством так же свободно, как мог себе позволить Белый до революции, стало невозможно. Отсюда постоянное смещение точек зрения, осмысление и переосмысление своих прежних позиций, отказ от некоторых предыдущих принципов и упорная защита новых — все эти драматические события отражены в дневниковых записях. «Перековка» писателя отчасти выразилась в последнем нереализованном проекте производственного романа⁴, а также в тех “искривлениях” социологического свойства, которые претерпела последняя теоретическая работа “Мастерство Гоголя” (вышедшая посмертно, со вступительной статьей Л. Каменева). Стать методологом новой советской литературы накануне первого съезда советских писателей Белому не удалось, что, может быть, и к лучшему. Отчасти поэтому представленные в издании дневники 1932 и 1933 годов совсем иного свойства, чем “Материал к биографии” и “Ракурс к дневнику”. В дневниках 1930-х годов писатель предельно осторожен в своих оценках и суждениях. Например, сюжет с докладом и дискуссией во Всеросскомдраме о постановке “Мертвых душ” МХАТа (декабрь 1932 — январь 1933) «выпал» из дневника Белого.⁵ Зафиксированных Белым суждений относительно дискуссии по его докладу не сохранилось. Таким образом, реакции на критику Владимира Ермилова и Михаила Левидова «как будто» не последовало. Учитывая тот факт, что из-за трудностей с публикацией «Мастерства Гоголя» состояние здоровья писателя ухудшилось, считать, что Белый никак не отреагировал на столь живо­трепещущую для него тему Гоголя (последняя теоретическая работа — плод долгих лет работы Белого), кажется неверным. Существенной особенностью автобиографических рукописей Андрея Белого является тотальная обращенность их на себя. Извлеченные из памяти факты и переживания, касающиеся наиболее важных обстоятельств жизни, органично вплетаются в канву внешних событий истории, что делает этот пласт творчества писателя привлекательным не только для филологов, но и для историков культуры.

Теоретические рассуждения Андрея Белого из “Дневника 1932 г.” о закономерностях развития культуры (телеологии культуры) и его «антикультурные мысли» — еще одна грань творческого гения, исследование которой представляется перспективной. Оригинально развитые теоретические положения, представленные Белым еще до революции в сборнике “Символизм” (1910) под влиянием неокантианства, а в более поздний «штейнерианский» период претерпевшие значительные изменения, проявляются сквозь канву жизненных событий. “Культура сознанья в вселенной, сознания не знающей, есть нечто, что действует наперекор нормальной жизни природы; сознанье же, его существенная черта в том, что оно — противостоит природе [курсив автора], сознания не имеющей. Культура есть противостояние точки бесконечной линии лет; такое противостояние бессмысленно; природа смысла не имеет; самый смысл, привнесенный сознанием, бесмысленно противостоящим природе, бессмысленный смысл; культура в материал мировоззрении, есть жалкая бессмыслица; бессмыслица сознанья механицистов, выработавших теорию механич прогресса — в том, что они не видят бессмыслицы себя нахождения сознания в мире (в пределах своего мировоззрения)”⁶.

Неслучайны для «антикультурных мыслей» отсылки к позднему Толстому: «Толстой совершенно правильно определил, что жизнь вне “я” — “брызнь”, а не жизнь; культура, как зависимая переменная “брызни”, не есть культура, ибо культура волит дления, а всякое дление волит продления; бессмертие, — вот чего добивается самосознание, это культура культур» [Там же].

Таким образом, многогранность представляемого материала и тот высокий академический уровень, который достигнут в 105-м томе «Литнаследства», дает возможность выйти на новые рубежи в своих исследованиях специалистам в различных областях гуманитарного знания.

«Автобиографические своды» демонстрируют высокий академический уровень историко-реального комментария, которым по праву гордится текстологическая школа ИМЛИ РАН.

Над комментариями трудились сотрудники отдела «Литнаследства» ИМЛИ РАН, концептуальная составляющая (выработка подходов к составлению историко-реального комментария) принадлежала ныне покойному Александру Юрьевичу Галушкину (1960–2014). Готовящийся к выходу том Е.И. Замятина также является результатом научных изысканий этого знаменитого литературоведа, руководителя «Литературного наследства», чье дело продолжает жить.

Подробный историко-реальный комментарий помогает избежать читателю (исследователям) обращения к дополнительным источникам (газетным и журнальным публикациям и архивным документам), что значительно облегчает понимание реалий и контекстов, создавая базис для дальнейших концептуальных построений.

Полная публикация автобиографического свода вместе с многочисленными «малыми» сводами и дневниками 1930-х годов наконец формирует корпус важнейших автографических материалов к биографии Андрея Белого, что делает это издание «настольной книгой» для литературоведа, к которому можно обращаться с уверенностью в компетентности и отсутствии ангажированности позиций комментаторов.

Константин Плотников

1 Литературное наследство. Том 105: Андрей Белый: автобиографические своды: Материал к биографии. Ракурс к дневнику. Регистрационные записи. Дневники 1930-х годов. М., 2016.

2 Цит. по: Богомолов Н. Андрей Белый и советские писатели. К истории творческих связей // Андрей Белый: Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации. М., 1988.

3 Мандельштам Надежда. Воспоминания. Paris, 1982. С. 163.

4 См.: А.В. Лавров. “Производственный роман”— последний замысел Андрея Белого // НЛО, 2002. № 56.

5 В отделе рукописей ИМЛИ РАН, в фонде литературного объединения Всеросскомдрам находится стенограмма доклада и дискуссии о спектакле. Дискуссия проливает свет на некоторые аспекты теоретических положений “Мастерства Гоголя” и тем самым дополняет корпус документальных свидетельств, связанных с судьбой последней рукописи автора. В ближайшее время дискуссия по докладу будет опубликована сотрудниками Отдела рукописей.

6 Литературное наследство. Том 105: Андрей Белый: автобиографические своды: Материал к биографии. Ракурс к дневнику. Регистрационные записи. Дневники 1930-х годов. М., 2016. С. 922.