НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Вечно начинающий

Андрей Баранов. Пятый угол. — М.: Издательство Н. Филимонова, 2016.

Андрей Баранов — поэт с достаточно длинной литературной судьбой. Родился он в 1926 году в городе Винница на Украине. Окончил Ульяновский педагогический институт, а затем аспирантуру РГПУ им. А.И. Герцена в Санкт-Петербурге. Стихи начал писать уже с пятнадцати лет. В студенческие годы посещал различные литературные объединения. Вместе с товарищами-однокурсниками организовал литературное объединение «Зеркало». Сам поэт признается, что всю жизнь будто сознательно стремился к «дилетантству» в творчестве. Андрей Баранов поступил в Литературный институт им. Горького, однако учиться не пошел. Но это не помешало ему активно публиковать свои стихи в печатных изданиях и интернет-журналах.

Основной художественный метод Андрея Баранова можно охарактеризовать как «поэтику обыденности». Истоки метода восходят к поэтике акмеистов, стремившихся вернуть слову его первозданный смысл. В эстетике акмеизма сформировался культ конкретности образа. Предметность и пластичность стали основными принципами данного направления. Во второй половине XX века метод наследовал и творчески переосмыслил А.С. Кушнер. Его стихам свойственно описание предметного мира, простого быта и одновременно погруженность в мировую культуру. Именно этим основным чертам привержен в своей поэтической идеологии Андрей Баранов.

В поэзии Андрея Баранова нет выхода из предметного мира. Его лирический герой не рвется в трансцендентность, не чувствует себя пророком, не противопоставляет себя окружающим. Благодаря такой «демократической» позиции поэту удается органично отразить суть современной жизни с ее постоянным и подчас бесполезным движением, нервозностью, предельным опрощением человеческого существа.

В новом сборнике Андрей Баранов прибегает к разнообразным стихотворным формам: верлибры чередуются с силлабо-тоническими катренами, часто встречается белый стих — пожалуй, именно с его помощью автору удается передать несвязность человече­ского сознания.

Сборник разделен на четыре части. Каждая по-своему раскрывает личность поэта, отражая свою грань бытия. В названиях первых трех частей — «Понедельники и субботы», «Верхний мир», «Чтобы не слышал никто» — скрыт авторский посыл читателю. Поэт будто призывает еще до начала чтения отыскать контекст.

Вся первая часть проходит в антураже осени, холодного дождя:

         Проснешься полтретьего. Сна ни в одном глазу.
                Дождь, кажется, стих… выйдешь на лоджию, ежась: и точно!..
                Под фонарем чешуится асфальт, мертвая рыба в тазу.
                Холодно… бр-р! Это уже октябрь.

Антураж, типичный для русской лирики XIX века, — спокойный фон для сложных образов. Временами клубок метафор, заключающий реалии современности, поэтиче­ские размышления и литературные аллюзии, распутать непросто. Современное мировосприятие ткется из постоянно меняющихся картинок, сценок, рекламных щитов — человеку трудно удержать взгляд на одном предмете. При смене объекта наблюдения мгновенно меняется мысль. В передаче этой текучести мира образы связаны только ассоциациями, смысл теряет линейность, уходит в подтекст. Но то и дело выныривает в стихотворениях, передающих полноту бытия, такие стихи, как правило, написаны классическим рифмованным стихом:

        Пахнет душицей и донником
               Солнцем настоянный дом.
               В яблоках все подоконники,
               Светится медом бидон.
               Дачные будни и радости:
               Лук под навесом сушить
               Или залатывать рабицу.
               Жить…

Часто поэт ведет себя как включенный наблюдатель мимотекущей жизни. Заходит в кафе, парикмахерские, супермаркеты; фиксирует картинки, персонажей, ситуации. В таких стихах живет иллюзия естественного хода жизни:

        Я глупости говорю, да?.. А знаете, Вика у меня умница, поступила в
                Москву на эйчар… Не знаете — что это? А как жалко! —

        Балла не хватило до бюджета! А платное мне, пожалуй, не
                вытянуть… восемьдесят тыщ.

Встречаются в сборнике стихотворения, которые можно назвать «безличными». Графически эта «безличность» передается отсутствием заглавных букв в стихотворной строке:

               то снова затянет, завоет —
                      и, сжавшись, получит пинок…
                      забудется… теплой золою
                      играется, будто щенок

Автор задает эмоцию, намечает образы и… оставляет стихотворение в стадии наброска. Мне это не кажется удачей — вряд ли в XXI веке настроение может быть самоценным стихообразующим фактором.

«Верхний мир» — это неизведанные земли, экзотические страны, куда герой сбегает от своей осенней повседневности. Открывается раздел преамбулой, построенной на переборе деталей, передающем предвкушение праздника:

               В маленьком турагентстве пахнет кожей, кофе и чем-то еще, поди
                      пойми…
                      Я вот понял, чем: ночными сборами, сумками, кофточками,
                      Купальниками, последними стирками, холодной машиной (…)

Стихотворения же этой части сборника, однако, изобилуют неожиданными для курортных мест состояниями природы. Море часто предстает бушующим, окликая дожди из первого раздела. Серая повседневность будто отыскивает путешественника, напоминая о необходимости вернуться. Стихотворение о возвращении, завершающее «Верхний мир», оканчивают строки, придающие расширение мотиву путешествия в райские сады: «Но скоро нас изгонят / И темный разум с памятью вернут».

В раздел «Чтобы не слышал никто» Андрей Баранов собрал стихи-воспоминания, воссоздающие образы детства: «Учитель труда пропадал в мастерской», «Ночь у родителей»... Они также построены то на сгущении атмосферы, то на переборе говорящих деталей.

Последняя часть сборника — новые стихи, написанные за последний год. Сам по себе этот раздел выбивается из композиционного единства книги: отсутствует единство тематики и перекличка текстов. Каждый из текстов зависает в пространстве раздела сам по себе, внося добавочный штрих к уже проговоренным мотивам и темам. Поэт переживает суету большого города, нашествие всепоглощающего быта, его обступает обыденность, из которой он выбирает теплые детали, складывая из них радующие глаз композиции. Даже политическая тема звучит у него как-то по-обывательски, волнуя лирического героя ровно настолько, насколько касается его частной жизни. Логический исход такой позиции поэта-обывателя: «Если власть и нужна, то только над ямбами. / Я — за такую власть!».

Андрей Баранов сам себя называет «вечно начинающим поэтом». В каждом стихо­творении он будто заново открывает для себя мир, исследуя его привычные стороны.

Ольга Тюняева