НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Возвращенное время

Евгений Чириков. Остановленное время. — Киев: Каяла, 2016.

Автор этой небольшой книжечки — Евгений Евгеньевич Чириков, внук широко известного в начале ХХ века в России писателя Евгения Николаевича Чирикова, чье богатое наследие теперь усилиями литературоведов и издателей вновь стало достоянием читателей (уже напечатаны романы «Зверь из бездны», эпопея «Отчий дом», но многое другое еще ждет публикации). Евгений Евгеньевич — по профессии архитектор, преподаватель Белорусского научно-технического университета, к литературе долгие годы имел весьма опосредованное отношение — в течение сорока лет, как и другие потомки писателя (внучка Валентина Георгиевна и правнук Михаил Александрович открыли в Нижнем Новгороде замечательную музейную экспозицию, посвященную жизни Е.Н. Чирикова в России и эмиграции), занимался исследованием творческого наследия своего деда, собирал материалы о нем, подготовил электронную базу его жизни и творчества, включающую более 1500 наименований. А вот теперь, в год своего 80-летия, решил выступить и как мемуарист, создав летопись своей семьи.

Книгу «Остановленное время» он начинает с «рамочной» композиции, т.е. времени, которое предшествовало его рождению, — времени встречи своих родителей. Для этого ему необходимо было раскрыть историю двух родов, положивших начало его жизни, роду Чириковых (со стороны отца) и роду Поповых (со стороны матери). Кстати именно благодаря увлечению деда Владимира Дмитриевича Попова любительской киносъемкой мы имеем возможность убедиться, как протекала жизнь русских пражан, увидеть их застолья, прогулки, общение в фильме режиссера Яна Шикла «», восстановленном на основании сохранившихся фрагментов автором настоящих воспоминаний.

Знакомство Жени Чирикова и Маруси Поповой состоялось в Праге, где в эмиграции скрестились пути многих русских интеллигентов, покинувших Россию в 20-е годы. Знакомство состоялось потому, что отец Марии имел возможность взять к себе на работу в домашнюю лабораторию на работу Женю, сына писателя Чирикова. Однако брак юноши с дочерью не входил в его планы, и состоявшееся вскоре бракосочетание и рождение двоих детей так и не примирило его со случившимся. Протест отца невесты во многом объяснялся тем, что жених был инвалидом, потерявшим ногу на Гражданской войне, когда он воевал в составе Добровольческой армии. Этот факт объясняет, почему в воспоминания включены довольно большие отрывки из мемуарной литературы, принадлежащей другим авторам. Евгению Евгеньевичу надо разрушить ту легенду, которая пестовалась в доме его родителей и во многом помогла им в свое время, после войны 1941–1945 годов, вернуться на родину. Это одно из любопытнейших мест книги, поскольку обозначены те механизмы советской пропаганды, которые весьма успешно работали на освобожденных Красной Армией территориях Восточной Европы, раскалывая ряды эмигрантов и вербуя сторонников СССР. Итак, легенда гласила: «белые» бросили папу на поле боя, а «красные» подобрали раненого и спасли. На самом деле все было иначе: воспоминания молодого студента Евгения Чирикова с рассказом о боях в составе отряда есаула Чернецова, а затем и армии генерала Корнилова были опубликованы в 1918 году в «Донской волне» (№ 10, 12 августа) и подкрепляются точными деталями, сопутствовавшими его ранению и свидетельствовавшими о героизме его военачальника поручика Кромма, приказавшего первым из-под огня «красных» выносить Женю. Они воссозданы в воспоминаниях Ю.А. Рейнгардта («Юность». 1917. 14 декабря). Чудовищные по жестокости обстоятельства боев на юге России в станицах Дядьковской, Кореновской, без конца переходивших из рук в руки, что всегда сопровождалось расправами над жителями и беспомощными больными, также воспроизведены на страницах книги (на основании воспоминаний Ф. Кудинова (Рука промысла Божия // Вестник первопроходника. 1964. № 35. Август) и В. Эльмановича (Морская рота добровольческой армии // Вестник первопроходника. 1962. № 12. Сентябрь). Дополнительную краску в описание этих событий вносит рассказ Е.Н. Чирикова, повествующего о том, какие трудности пришлось преодолеть родителям, чтобы в прифронтовом госпитале отыскать раненого сына. В этом случае цитируется напечатанная в сокращенном виде в «Вестнике первопроходника» (1963. № 26. Ноябрь) изданная в 20-е годы брошюра писателя.

Иными словами, обращение к свидетельствам времени нужно для восстановления исторической правды, потому что о своем собственном восприятии многих событий автор пишет, что оно было несколько искаженным, определяющимся тем, что был он «советским и очень шибко правильным человеком» (с. 114), «нашпигованным советской идеологией» (с. 115). А это в свою очередь диктовало и его критическое отношение к джазу как буржуазной музыке, и презрение к обучению бальным танцам как «буржуазной забаве», и страх перед слишком «вольными» отношениями с девушками (о пробуждающемся интересе к женскому полу рассказано очень деликатно, но и без утайки). Все это он почерпнул во время обучения в показательной советской школе, открывшейся после войны 1941–1945 годов в Праге, и «Клубе советских граждан», где в кружках даже изучали историю КПСС, а в ресторане при нем подкармливали икрой и крабами.

Надо сказать, что именно этот аспект воспоминаний приоткрывает мало известное современному читателю, потому что мир детства, восстанавливаемый Чириковым по некоторым «знаковым» эпизодам (первые подарки: раскрашенные кубики; первые страхи: посещение Деда Мороза; первые интересы и разочарования), в общем, хорошо известен. Так же, впрочем, как и школьный мир, которому автор отводит целую главу, пытаясь прорисовать различие между чешской, французской, русской школами (последняя пользовалась особым успехом у детей эмигрантов), где ему приходилось учиться. Тут тоже многое узнаваемо. Неожиданным, разве, может показаться неоднократное обращение к описанию физических расправ с учениками, которые практиковались в русской гимназии: подзатыльники, вытаскивание за ухо из-за парты, стояние в углу, битье тросточкой по вытянутым ладоням. Но и в интеллигентной семье Чириковых по настоянию матери, не справлявшейся с распоясавшимся старшим сыном, прибегали к экзекуциям. Правда, отец, как вспоминает Евгений Евгеньевич, выполнял это поручение лениво, но все же клал ребенка на колено и охаживал его ремнем (этот эпизод, возможно, по недосмотру, дважды фигурирует в тексте).

Удачей книги следует признать характеристику пражского дома, где жили Чириковы. Он был расположен в Дейвицах и был известен в среде русской эмиграции, как дом «У трех жуликов», поскольку при его строительстве были допущены финансовые нарушения, что привело к судебному разбирательству. Он по праву тоже стал героем настоящих воспоминаний. А подробное живописание небольшого примыкающего к нему сада, рассказ о расположенных на разных уровнях квартирах и наполнении хозяйственных двориков выдают в авторе будущего архитектора. Впрочем, как и повествование о блужданиях по городу, в котором каждый раз выискивались новые пути к известным объектам.

Эта непритязательная книжечка оказывается очень полезной, особенно в части, рисующей умонастроения некоторых эмигрантов, поддавшихся советской пропаганде и вернувшихся на родину, где, надо заметить, они иногда довольно быстро вливались в ряды советских людей (были, однако, и случаи возвращения). Чириковым не разрешили жить в центральных городах России, и семья автора оказалась в Узбекистане — сначала в колхозе, где для них не нашлось работы, а потом в Ташкенте, где кормилицей стала мать, устроившаяся корректором в издательстве Академии наук (отцу, первоклассному химику, предложили лишь место лаборанта с главной обязанностью после опытов мыть посуду). О трудностях приспособления к новым условиям Евгений Евгеньевич рассказывает с мягким юмором, акцентируя, например, причину, по которой все окружающие относились к ним необыкновенно хорошо, — их принимали за ссыльных, как крымских татар или чеченцев. Нехватка денег восполнялась энергичной распродажей привезенных вещей. Но все меркло в юном сознании по сравнению с новым экзотическим миром, который открывался буквально за каждым углом: «бабаи» в засаленных халатах, дремлющие над горой арбузов, освещаемых яркой лампочкой на деревянном столбе, проходящая на улице жизнь соседей, скопище валяющихся на земле у базара пьяных, привычка есть арбузы с хлебом. Память Евгения Евгеньевича сохранила и особенность нескончаемого трудового студенческого семестра на хлопковых плантациях Узбекистана, который невольно корреспондирует с описанием сельскохозяйственных работ «по-чешски», когда школьников вывозили собирать хмель (у меня в памяти сразу всплыл задорный чешский фильм, просмотренный не один раз, — «Старики на уборке хмеля»). А если к неожиданностям и временным неудобствам добавить романтизм молодости, жаждущей новых впечатлений и знакомств, которым отдаешься с особой горячностью, — то картина жизни на родине «возвращенца» будет полной.

Книга снабжена редкими фотографиями из семейного архива. Особенно привлекательны свадебная фотография родителей автора, портреты членов семьи Чириковых кисти Ивана Билибина, ухаживавшего за дочерью писателя Людмилой, рисунок неизвестного художника, изображающий бой в станице Дядьковской 1918 года с трупами погибших на переднем плане, фотографии, сделанные для советских паспортов, отъезжающих из Праги русских. Единственное возражение вызывает оформление верхней обложки книги, на которой над именем автора и названием помещен женский фотопортрет. Кто это — удается выяснить, только просмотрев все фотографии внутри. Выясняется, что это мать автора воспоминаний, Маруся Попова. Но, во-первых, странно было поместить это фото на обложку рядом с именем автора, а во-вторых, нигде не обозначить, кто это, надеясь, видимо, на пытливость читателя…

Мария Михайлова