НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Кимрообраз

Владимир Коркунов. Кимры в тексте. — М.: Академика, 2015.

Эта книга — не только краеведческое исследование, в котором собраны исторические сведения и интересные, не известные большинству факты истории небольшого приволж­ского городка, но и попытка творчески осмыслить образ Кимр в печатных текстах, причем не только литературных.

Текстуализация пространства, впервые предпринятая В.Н. Топоровым в отношении Петербурга, уже превратилась в исследовательский жанр: появились «московский текст», «крымский текст»... Доходит очередь и до малых пространств.

Признаюсь, до своей недавней поездки в Кимры я слышала об этом городе, но в моем сознании он не ассоциировался ни с Тверской областью, к которой он относится, ни с Савеловским вокзалом. Кимры малоизвестны, а точнее — незаслуженно забыты…

Что примечательно — все московские вокзалы названы в честь крупных городов, один — даже в честь целой бывшей союзной республики, а ныне отдельного государства. И лишь Савеловский носит имя села, которое было присоединено к территории города Кимры в 1934 году! Еще в столице есть Савеловский район, Савеловский суд, а до 1961 года в Бабушкине, который затем вошел в состав Москвы, была улица Савеловская. Савелово принимают за отдельный населенный пункт, порой даже приписывая ему статус города. Оговорки порождают стереотип, а стереотип, обрастая деталями, превращается в некую легенду. Алла Боссарт написала рассказ «Город Савелов», в котором мифический город становится для главных героев романтическим, а затем и трагическим пространством. В начале совместной жизни счастливые молодожены «работали в Курчатовском институте, катались на лыжах в Туристе, атакуя электрички на Савеловском вокзале и весело удивляясь, что это за город такой — Савелов, куда никто никогда не едет…». Когда любовь героини прошла, ее муж выбрал необычный способ суицида — ушел в лес, «где и исчез навсегда. Может, ушел в город Савелов, где никто никогда не бывал»¹. Этакий Китеж-град в мифологии современной Москвы.

Образ смерти и разрушения в Кимрах увидел и В.В. Коркунов вслед за А.В. Полуботой в остове заброшенного дома-призрака: «…За треснувшими окнами лежит снег. От умирающего дома осталась одна оболочка»².

Выделю еще несколько аспектов образа Кимр.

Географо-экономический. Кимры — это город или село?

Кимры (Кимра) впервые упомянуты в грамоте 1546 года Великого князя Ивана Васильевича (Грозного) о беспошлинной торговле солью в Кимре. Летопись указывает на торговое значение села. В 1846 году село выкупилось от помещицы Ю.П. Самойловой за огромную по тем временам сумму в 495 тысяч рублей, что свидетельствует о несомненном богатстве Кимр. Состоятельность кимряков (в свое время — кимрян) обусловлена сапожным промыслом. Ярмарочная составляющая роднит Кимры с другими волжскими городами, как и «особый говорок», отличающийся северным оканьем и специфическими тверскими диалектизмами.

Теофиль Готье в «Путешествии в Россию» подчеркивает торговое и ремесленное значение села, а также богатство нарядов жителей. Относительная близость к Москве (130 км) сформировала особую культуру кимряков. С одной стороны, это провинциальность, некоторая отсталость, но с непременной «оглядкой на столицу»; а с другой — самобытность, проистекающая из кустарной обособленности и ремесленной гордости. Кимрский сапог был известен не меньше вологодского кружева и тульского самовара.

Кимры обрели статус города в 1917 году указом Временного правительства, ранее предпочитая оставаться юридически сельской местностью лишь по экономическим соображениям: в городе были выше налоговые ставки.

Топонимика. Кимры расположены на Волге при впадении в нее Кимрки (Кимерки). Удобный речной путь, близость к Москве и Санкт-Петербургу, не слишком приспособленные для ведения сельского хозяйства земли, болотистая местность и создали предпосылки для кустарного производства.

Рыбную ловлю как второй по значению источник благополучия кимряков подчеркивал А.Н. Островский в «Дневнике путешествия по Волге 1856 года». По воспоминаниям вдовы О.Э. Мандельштама, «Жители Савелова работали на заводе, а кормились рекой — рыбачили и из-под полы продавали рыбу»³.

Сам Мандельштам во время пребывания в Кимрах посвятил разновысотным берегам Волги такие стихи:

                                                    Против друга — за грехи, за грехи
                                                            Берега стоят неровные,
                                                            И летают за верхи, за верхи
                                                            Ястреба тяжелокровные
                                                            За коньковых изб верхи…

Еще одна особенность Кимрского края — коварные болота, в которых во множестве гибли люди. Сложилось множество местных легенд о возникновении и исчезновении озер, и некоторые подтвердились научно. Так, в 1920 году «вблизи деревни Морщихино Ильинской волости (входившей в Кимрский уезд) появилось озеро Новое, которое в настоящее время снова стало болотом. Одна из версий происхождения слова «Кимра» — литовское слово Kymzyne, означающее «болото, где много гнилых пней». «Болотный миф» связан неразрывно и с традиционными мифологическими обитателями болот — кикиморами.

«Обувная тема». Производство обуви в качестве ключевого промысла стало развиваться в Кимрах в XVI–XIX веках. В поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н.А. Некрасов называет товар кимрских кустарей «первейшим сортом». Однако очерк В.А. Гиляровского «Под китайской стеной», посвященный московским ворам и мошенникам, дает совершенно иную характеристику сапогам и башмакам кимрского производства, отмечая, что в 70-х годах XIX века у них были бумажные подметки. Ненадолго помогли и телесные наказания, примененные к обувщикам и скупщикам бракованного товара. Во время русско-турецкой кимряки вновь были «вовлечены в невыгодную сделку», как они объясняли на суде, поставщиками на армию, которые дали огромные заказы на изготовление сапог с бумажными подметками. И лазили по снегам балканским и кавказским солдаты в разорванных сапогах, и гибли от простуды»...⁴ . С одной стороны, искусство сапожников, а с другой — халтура, оправданная коррупцией…

Последнее ассоциативное упоминание Кимр по «обувной теме» можно проследить во времена афганской кампании. «Кимры» — это название кроссовок соответствующего производства, причем в текстах подчеркивается их качественность.

А что сейчас с кимрской обувью? В московских магазинах ее не видно, что подчеркивает чисто декларативный характер «политики импортозамещения». В самом городе я лично купила две пары — дешево и добротно.

О пьянстве сапожников. В рассказе «Башмаки» М.М. Пришвин пишет, что сапожник, получив деньги за работу, начинает пить, спуская с себя все, и к новому заказу остается лишь в двух фартуках, и то хозяйских. Уроженец Кимр М.А. Рыбаков, сам родившийся в семье батрака-сапожника, литературный дебют которого состоялся под псевдонимом Макар Сапожник, оправдывает пьянство кустарей их нищенскими заработками и беспро­светной жизнью. Видимо, недаром существует поговорка «пьян, как сапожник» — почему-то именно представителям этой профессии было свойственно особое пристрастие к зеленому змию. На мой взгляд, из-за русской депрессивности на почве «недооцененно­сти» искусства.

Кимры — малая столица наркомании. В 1990–2000 годах за Кимрами утвердилась слава «малой столицы наркомании» («Большая столица» — это некогда процветающий Новокузнецк на границе с Казахстаном⁵). Приезжали столичные журналисты (в т.ч. с телеканала НТВ), и, согласно их выводам, причиной столь стремительного распространения «белой смерти» был назван расположившийся в городе цыганский табор (например, в статье «Табор уходит в кайф» в газете «Известия»)⁶.

Помимо цыган, В. Коркунов наряду с публицистами видит и другие причины этого зла в родном городе. Это «ломка морали и нравственности, проявившаяся в 1990-е гг. ... массовые продажи муниципальной недвижимости, брошенность и ненужность подра­стающего поколения, кризис 1998 г. — маркеры окружающей действительности, тем более заметные в небольших городах».

Зона 101-го километра. По рассказам местных жителей, в Кимры издавна ссылали неугодных детей царедворцев. В романе А. Толстого «Петр Первый» выведен второстепенный персонаж — кимрянка Домна Вахрамеева, которая подговаривала мятежных царевен ездить в Немецкую слободу. Уроженка Кимр санитарка Боткинской больницы Т.А. Быкова, с которой подружилась Белла Ахмадулина, поведала поэтессе, что кимр­ским няням отдавали своих незаконных младенцев придворные дамы.

Главным образом Кимры стали известны исследователям творчества О.Э. Мандельштама как место ссылки опального поэта. Последний, так называемый «савеловский период» его творчества. В. Коркунов подчеркивает, что данный термин неточен, поскольку ко времени ссылки Мандельштама поселок Савелово уже стал частью города. Право на прежнее название остается благодаря личному восприятию семьей Мандельштамов своего пребывания в этом приволжском городке: «…не собирались пускать корней и жили как настоящие дачники. Это была временная стоянка…»⁷. Осип Эмильевич, лишенный возможности постоянно быть с друзьями, постоянно метался в столицу, лелея несбывшуюся надежду окончательно туда вернуться. Единственное, что несколько скрасило его пребывание в провинции, — это романтическая влюбленность в Е.Е. Попову (Лили), жену артиста В.Н. Яхонтова, которой и посвящены стихи, написанные в Савелово.

Еще одним из значимых для Кимр имен является имя философа М.М. Бахтина, который начал там писать свой труд «Франсуа Рабле в истории реализма». Ученый страдал от отсутствия необходимой литературы и, так же, как и Мандельштам, — из-за оторванно­сти от Москвы.

Кимры в истории литературы и литература Кимр. Кимры были малой родиной А.А. Фадеева, и хотя он там не жил, в течение жизни неоднократно посещал родной город. Во время первого своего визита он написал обращение к жителям города, опубликованное в местной газете, побывал в библиотеке, в клубе Савеловского машиностроительного завода. В творчестве писателя Кимры нигде не упоминаются.

Владимир Коркунов рассказывает о судьбе и творчестве Сергея Петрова — талантливого местного поэта, умершего в немецких лагерях в самом начале Великой Отечественной войны. Автор подчеркивает пророческий характер его стихов. Перед войной он пишет «Враг будет бит», а также лирические строки, которые как бы предвосхитили судьбу его жены:

                                                Нес ноябрь седеющую морось,
                                                        Рассыпая листья серебром...
                                                        Всхлипывала девка у забора,
                                                        Провожая милого на фронт.
                                                        Знала Маша: милый не вернется,
                                                        И катилась горькая слеза,
                                                        Помнит, как у этого колодца
                                                        Он ей долгожданное сказал.
                                                        Ну а после, с утренней зарею,
                                                        Потянулись к станции воза.
                                                        Удивлялся черномазый поезд
                                                        И грустил по рекрутам вокзал.

Упомянутого выше М.А. Рыбакова автор считает чисто региональной фигурой. В автобиографической трилогии «Пробуждение», «Лихолетье», «Бурелом» он выступает подражателем своего кумира Горького. Литературное время охватывает жизнь Кимрского края с царских времен до 1930-х годов. Книги Макара Рыбакова вышли большими тиражами и сыграли существенную роль для локального самосознания.

Белла Ахмадулина никогда не бывала в Кимрах, но в ее творчестве этот маленький городок обрел свое лицо. Источником вдохновения стали рассказы кимрячек — санитарок Боткинской больницы. Поэтесса, являясь москвичкой чисто географически, отождест­вляла себя с провинцией, искала в ней исконную Россию, уходящую и разрушающуюся. Как некогда Марсель Пруст, вдохновленный лишь книгами, смог описать готические соборы с «эффектом присутствия», Ахмадулина создала совершенно «живой» образ Кимр. В стихах есть кимрские детали: «ярмарки», «особый говорок», «танцплощадка», «горпарк», «скорбященская церковь» и т.д. Стихи о Кимрах были последними в творческой биографии Ахмадулиной, они проникнуты своеобразным больничным настроением:

                                                В ночи мой почерк прихотлив, заядл.
                                                        Но все-таки — какая одинокость:
                                                        «Скорбященским» кладбищем ум занять
                                                        и капельницы славить одноногость…
                                                        Привыкнув жить внутри, а не вовне,
                                                        страшусь изведать обитаний разность.
                                                        Я засыпаю. Сплю уже. Во сне
                                                        ко мне нисходит
                                                        «Всех скорбящих радость»⁸...

Марианна Бойко

1  А.Б. Боссарт. Город Савелов. — http://magazines.russ.ru/october/2006/12/bo1.html

2  Полубота А.В. Деревянный модерн и православие в Кимрах… С. 2.

3  Мандельштам Н.Я. Воспоминания. — М., 2006. С. 336.

4  http://lib.ru/RUSSLIT/GILQROWSKIJ/gilqrowskij.txt

5  Американцы удивляются России: «Каждый пятый новокузнечанин — наркоман!» — http://www.city-n.ru/view/336669.html

6 Дмитрий Соколов-Митрич. «Табор уходит в кайф» — http://izvestia.ru/news/309507#ixzz2gHS5PMfb

7  Мандельштам Н.Я. Воспоминания… С. 331.

8  Белла Ахмадулина. Глубокий обморок. Семнадцать стихотворений. — «Знамя», 1999, № 7.