|
STUDIO
Об авторе | Евгений Бунимович — поэт, педагог, публицист, родился и живет в Москве. Автор книг стихов, книг прозы и эссе, а также школьных учебников. Напечатанное в «Знамени» повествование «Девятый класс. Вторая школа» (2012, № 12) было удостоено журнальной премии и вошло в шорт-лист премии «Ясная Поляна». Последняя публикация прозы в журнале «Знамя» — «Скула и даль» (2015, № 10).
Евгений Бунимович
И что вас ждет, мои ученики?
записки на полях школьных тетрадей
* * *
Если зайти в поисковую систему и набрать мою нечастую фамилию, то прежде всего появятся ссылки не на газетно-журнальные интервью, не на учебники математики, и уж тем более — не на стихи и прозу, опубликованную в «Знамени» или в других столь же прекрасных местах.
Первые страницы ссылок страшат аббревиатурой: «ГДЗ Бунимович».
Поначалу и сам не понял, что бы это могло означать. А потом предлагал расшифровать загадочное ГДЗ учителям, ученым, авторам учебников и пособий. Мало кто оказался в курсе, а уж когда на всевозможных встречах, совещаниях и рабочих группах я приставал все с тем же ГДЗ-тестом к образовательным чиновникам самого разного ранга, включая министра и президентского советника по вопросам образования, результат был строго по нулям. Никто не знал.
У них свои аббревиатуры, которые (как полагают в чиновных кабинетах) и определяют главное в отечественном образовании: ОГЭ, ЕГЭ, ГИА, ФГОС, ООП, УУД и т.д.
Хотел было предложить читателю расшифровать всю эту наробразовскую тарабарщину в качестве самостоятельного упражнения, но, исходя из идей гуманной педагогики, не буду долго мучить: пресловутое ЕГЭ и без того все знают, ОГЭ — «основной государственный экзамен», это вроде ЕГЭ, но только не после 11-го, а после 9-го класса, ГИА — это ЕГЭ и ОГЭ вместе: Государственная итоговая аттестация.
А вот ФГОС — это «федеральный государственный образовательный стандарт». Зачем он, в отличие от ГИА, еще и федеральный, если уже государственный? Наверное, чтоб не получилось просто ГОС.
Далее, для реализации ФГОСа каждая школа должна разработать свою ООП — «основную образовательную программу». А вот результатом внедрения ФГОС через ООП должно стать развитие УУД — «универсальных учебных действий», которые сегодня учителю велено формировать и развивать у каждого ученика, на каждой ступени образования, хотя никто толком не может объяснить: 1) что это такое? 2) как их формировать? и, наконец, 3) как проверить, сформированы они или нет1.
Перечитал до середины список кораблей аббревиатур. Нашел грубую ошибку. Это по старинке я все пишу и пишу «школа». Сегодня первого сентября ребенка приводят вовсе не в школу, а в ГБОУ СОШ (!), да еще и под каким-нибудь четырехзначным номером.
Но вернемся к ГДЗ, про которые, в отличие от министра образования, знает каждый школьник (проверено).
ГДЗ — это «готовые домашние задания». Их легко найти в Интернете. В один клик. Готовые домашние задания не только, естественно, к нашему учебнику, но и ко всем остальным учебникам математики, а также ко всем учебникам по всем школьным предметам. Решения всех задач, со всеми необходимыми пояснениями и полными ответами.
Конечно, каждый учитель ГБОУ СОШ обязан учитывать и ФГОС, и ООП с УУД, и ОГЭ с ЕГЭ, а также прочие требования МОН и РОН (тут ограничимся наводящей полурасшифровкой: Минобрнауки и Рособрнадзор). Но, предлагая задание на дом, он не может не учитывать пресловутые ГДЗ, не может не понимать, что играет в поддавки, соблюдает ставшие бессмысленными ритуалы.
Получается — вопросы надо ставить в классе и в учебнике так, чтоб они не предполагали готовых решений. А как?
И нужны ли нашему ГОСу, нашей власти выпускники, которые научатся задумываться над проблемами, не предполагающими готовых однозначных решений? Или больше устроят те, у кого все УУД сводятся к копированию готового решения из Интернета?
* * *
— Ну и?
Давно заметил, что учителю вовсе не обязательно подсказывать ученику, стоящему у доски, путь решения, часто достаточно таких вот поддерживающих восклицаний, ободряющих частиц и наводящих междометий.
— Так-так, вот же…
Нет, не срабатывает.
Сентябрь, начало учебного года, ребята только собрались в мой свеженабранный математический класс, пришли из разных школ, где привыкли быть самыми умными, а здесь… да и задачи другие предлагают, сразу и не разберешься.
Девочка у доски теряется, мнется, оторопев, похоже, от самой возможности начать думать прямо здесь, на уроке, да еще у доски. Скорее спрашивает, чем предлагает:
— Может, попробовать взять какое-нибудь очень маленькое, самое маленькое положительное число…
Вот она, нечаянная педагогическая радость — по ходу решения ниоткуда с любовью возникает вопрос, не имеющий к задаче прямого отношения, зато куда масштабней и интересней:
— Давай попробуем. А какое самое маленькое положительное число?
Класс наконец проснулся. А и правда: какое? Поделим единицу на самое большое! А какое самое большое? Взрыв смеха. Тут, кажется, им всем понятно, что такового нет, числовая прямая бесконечна. А если так? Ноль целых, потом запятая и дальше все нули-нули-нули и в конце единица. В конце? Это где? Снова смех. Нет, не то. Предложения сыплются отовсюду. Вариант один экзотичней другого. Отлично. Бред, конечно, но какой! Изобретательный. Свободный. Не боятся фантазировать, не страшно лепить ахинею. Интуитивно добираются аж до теории пределов, нащупывают основы исчисления бесконечно малых — этим займусь с ними, но еще через год. Плывут пока в Индию, но так и до Америки доберутся…
В разгар шумного рассмотрения очередного затейливо-завирального варианта, отметаемого со счастливым смехом понимания, открывается дверь.
В проеме — директор. Монументально-мрачен — как всегда.
Его кабинет — рядом. Стенка в стенку. Таковы обстоятельства места.
Войдя в класс, эта хмурая глыба, этот матерый человечище одним видом раздавит все признаки свободной мысли. Упреждаю — выхожу навстречу в пустой школьный коридор.
— Я решил, что в классе вообще учителя нет, — директор сразу ставит меня на место. — Что у вас там происходит?
Как ему объяснишь? Он же директор, а не одаренный ребенок. Молчу, улыбаюсь. Стоп. Улыбку надо бы убрать. Поздно.
— Зайдете на перемене, — он резко поворачивается и скрывается за дверью с надписью «Канцелярия».
А что еще он может со мной сделать? Очереди на работу учителем, да еще в специальный маткласс, не наблюдается. Может, еще и от этого он такой всегда мрачный?
Возвращаюсь. На доске еще десяток безумных вариантов.
— Итак, какое же самое маленькое положительное число? Кто уже придумал?
Тут с первой парты подает реплику хитроглазый Миша:
— А его нет!
Класс снова охотно засмеялся: оказывается, и так можно вывернуть…
— Его нет! — повторил Миша с удовольствием, которое не оттого, что «я умнее всех», а оттого, что это — красиво.
— А почему его нет?
— А поделим пополам!
Собственно, все. Sapienti sat. Умному достаточно.
И ответ верный, и строгая логика доказательства приведена.
Отмечаю: в классе немало толковых. Пока остальные по инерции еще резвятся, эти уже задумались. Молчат. Постигают.
Теперь надо, чтоб и остальные поняли и тоже получили удовольствие. От красоты. От логики доказательства. От удивительного устройства числовой прямой.
Миша вышел к доске. Стоит, улыбается:
— Пусть оно есть, это наименьшее положительное число. Поделим пополам. Получим тоже положительное, но меньше. Вдвое меньше, но это неважно. Меньше. Значит, его нет. Все.
Теперь уже я вступаю, попутно поясняю:
— что в данном случае означает «пусть»;
— что значит «значит», или, как чаще говорят ученые, «следовательно»;
— что такое метод доказательства «от противного», который принимали, кстати, не все математики;
— что такое логическое противоречие и как его иногда красиво обозначают.
Рисую на доске две скрещенные мушкетерские шпаги.
* * *
— Сontradictio in contrarium… Доказательство от противного, — мечтательно отреагировал своей латынью на мою флегматичный доктор педагогических наук из Академии образования и снова погрузился в седьмую степень самосозерцания.
— Меня вот тоже один ученик спросил: «А что такое “пусть”?» — отозвалась и Нина Степановна, учительница не только математики, но и всего остального в школе на два десятка учеников из башкирского села Аделькино. Она мне еще с утра фотографию показывала: изба в три окна. Я думал — ее, оказалось — школа.
Мы сидели с коллегами в буфете. В программе съезда учителей математики это называлось «кофе-брейк», хотя кофе отсутствовал. Адепты точных определений, в отместку мы продлили брейк.
— Что такое «пусть»? — повторила она. — Вот как ему ответить?
Я ловко перепасовал вопрос доктору наук. Он вышел из своей седьмой степени, глубоко задумался и впал, похоже, обратно, но в конце концов все же отреагировал — вопросом на вопрос:
— А что же вы ему ответили, уважаемая Нина Степановна?
— А я ему сказала: «пусть» — это «нехай». Нехай от пункта А до пункта Б будет Х километров. Он все понял. И задачку решил…
* * *
Чем дальше, тем больше я убеждался, что мой жизнерадостный восьмиклассник Миша обладает редчайшим качеством, которое я бы назвал «абсолютным математическим слухом».
По статистике, абсолютный музыкальный слух обнаруживается у одного из тысячи. Говорят, это поддается тренировке, и до своей кочки неподалеку от этого абсолюта добирается любой опытный музыкант. Но только у людей с врожденным абсолютным слухом такое — отродясь и навсегда.
Примерно то же и с абсолютной грамотностью, и с абсолютным математическим слухом. И статистика тут (по крайней мере среди моих выпускников) похожая.
Абсолютный математический слух проявляется не столько при решении самых сложных, навороченных задач (на это как раз можно натаскать), сколько в том, что обмануть нельзя. Потому как он сам — оттуда, он изнутри чувствует логику и гармонию математических построений. В ней и рожден.
Сам я из тех, которые натренированы, которые «любой опытный музыкант». У Миши это было — отродясь.
И по загадочному, но вполне строгому закону парности маловероятных событий в этом же классе оказался еще один парень с абсолютным математическим слухом.
Только Миша мог потом объяснить, откуда и как он взял правильный ответ, а Леша — не мог. Нутром чуял, мычал что-то невнятное, беспомощно руками разводил: ну как же иначе?
А объяснить толком не мог.
Лешу пришлось все последние его школьные годы учить не столько математике, сколько умению четко записывать решение задачи — чтоб на вступительных в МГУ не подумали, что списал. Я ведь и сам поначалу так думал.
Мишу тоже надо было учить не столько математике, сколько поступать, доводя запись решения каждой экзаменационной задачи до изнеможения, до совершенства, до аксиоматики — чтоб придраться было не к чему, чтоб никакой сволочной комар из приемной комиссии носа не подточил... Миша был евреем, а евреев на мехмат тогда не принимали.
* * *
«Вопреки расхожему мнению, абсолютный музыкальный слух не приносит своему обладателю значительных преимуществ, поэтому развитие абсолютного слуха не входит в обязательную программу подготовки музыканта» — этой цитатой из толкового словаря Миша поделился со мной много лет спустя.
Встретились мы в Гейдельберге, где он профессорствовал, а я оказался по случаю. По случаю образовательной конференции.
— А тебе-то вроде принес, — отозвался я и сам не понял — вопрос это или утверждение.
— Да не очень чтобы, — все так же жизнерадостно пожал он плечами.
Наверное, и Леша, пребывающий нынче в приличной позиции в нашей Академии наук, ответил бы примерно так же, — хотел я сказать, но почему-то промолчал, и мы двинулись в направлении бывшего пансиона фрау Джонсон, где некогда столовался Мандельштам.
* * *
В природе встречается и абсолютный этический слух. Но еще реже.
В моей учительской практике, среди почти полутора тысяч выпускников, могу припомнить, наверное, только одного такого — с абсолютным этическим слухом.
Нет, пожалуй, двоих…
Но это так, к слову. Расскажу как-нибудь в другой раз.
* * *
Стою на обочине в очередной раз перекапываемого, вывернутого кишками наружу Нового Арбата. Жара. Пыль. Грохот. Ловлю такси.
Эффектно притормаживает роскошный лимузин. Небось, такую цену заломит… Машу ладонью водителю — проезжайте.
Тут приоткрывается задняя дверца. Олег. Выпускник.
— Добрый день, Е.А., вас подбросить?
«Доживем до понедельника». Римейк. Римейк с апгрейдом: ненавязчивый климатконтроль, мониторы перед каждым креслом, прохладительные напитки в подлокотниках.
По дороге Олег, вполне довольный жизнью и карьерой, рассказывает, как ему служится, с кем ему дружится в топ-менеджменте крупнейшего европейского банка, как отслеживает он информацию сразу с четырех экранов мониторов, при этом не забывая про видеосвязь, смартфоны и прочие компьютерные радости всемирной сети, которыми переполнена и его служебная машина.
— Вот и учитель, — поучает он меня, — сегодня уже не столько должен непосредственно общаться с классом, с учениками, сколько сидеть за большим монитором и следить за тем, кто из его учеников чем занят, кто чего читает, решает, какие у кого ошибки, а еще должен писать им электронные письма, замечания, эсэмэски, завести страницу на школьном сайте, в фейсбуке, в контакте, в инстаграме, везде, где можно и нельзя. Ну и иногда появляться на экране, устраивать видеоконференции. С детьми. С родителями.
Фанат всеобщей и полной информатизации, Олег крупными мазками живописал радужную картину образования в век торжества новых технологий.
Была в его словах очевидная и почему-то невеселая правота. Мало того что все нынешние реформации и модернизации школы настойчиво предлагают учителю стать торговцем «образовательных услуг», так еще и торговать ими придется заочно, дистанционно, через интернет-магазин образования…
Решил сменить неприятную тему, поведал, что и я не с помойки — только что из Парижа, где в жюри международном заседал. Олег в ответ пошел с козырей, рассказал, что практически каждую неделю летает в командировки по всему миру, все на свете повидал за эти годы — не только Европу и Америку, но и экзотический Восток, и даже Австралию с Океанией. До Антарктиды вот пока не добрался… — закончил он благодушной шуткой перечисление горизонтов.
— Погоди, — говорю, — а зачем же столько летать, если такие компьютерные возможности, мониторы, видеоконференции и все то, о чем ты только что рассказывал?
— Нет, все это, конечно, очень полезно и нужно, — ответил Олег все так же солидно, но уже не столь уверенно, — но, понимаете, когда идут серьезные соглашения, крупные сделки, тогда ничто не может заменить личного общения, прямого контакта. Ведь тут важны мельчайшие нюансы!
Он посмотрел на меня с сомнением — могу ли я оценить масштаб сделок?
А мне как-то полегчало. В образовании, в воспитании, в развитии каждого ребенка настолько больше нюансов (мельчайших!), чем в самой крупной сделке. И, стало быть, ничто и никогда не сможет заменить здесь личного общения, прямого контакта…
* * *
— Да вот же у тебя — в твоей тетради, твоей же рукой черным по белому написано!
А он/она смотрит на тебя честными непонимающими глазами. Хорошо еще, если не в слезах…
Давно замечено — записывание под диктовку, переписывание с доски не сильно связано с запоминанием, еще меньше коррелирует с пониманием, осознанием. Теперь и психологи подтверждают.
Да и самому скучно — диктовать, предлагать готовые схемы решения, стоя у доски с неизменной учительской указкой.
Куда интересней, когда каждый сам ковыряется. Особенно если в задаче есть каверзные места, капканы, куда можно угодить и не заметить.
Брожу по рядам, между парт. Отмечаю следы мысли на физиономиях, следы поиска решения в тетрадях…
Стоп. Кажется, почти все решили. По крайней мере получили ответы, которые и предлагаю выписать на доске. Появляются три разных варианта ответа.
— Хорошо. Кто за первый ответ? Голосуем. Поднимите руки.
Считаю. Помечаю на доске возле первого ответа: 23.
— За второй вариант?
Один. Руку тянет неуверенно. Потом сам говорит: Нет. Выходит к доске и стирает свой ответ. Интересно, он понял, где ошибка? Или не хочет оставаться в одиночестве?
— Остается еще третий вариант. Кто за? Трое.
Остальные пятеро воздерживаются, поскольку у них ничего не получилось.
— Итак, — итожу, — подавляющее большинство за первый вариант. Значит, этот ответ верный. Переходим к новой теме.
Беру тряпку в намерении все стереть.
Гул за спиной. Неуверенный смех.
— В чем дело? Что-то не так? За первый ответ — большинство. Можно даже сказать — подавляющее большинство. Что еще? Вас что-то смущает? Не устраивает?
Конечно, они понимают, что это провокация. Тем более что те трое — самые толковые. Они-то и не попали в капкан, который был расставлен посреди задачи.
— Пусть покажут, как решали.
— Так, значит, большинство — это еще не все? Большинство может и не быть правым? Нужны еще и аргументы? Доказательство?
— Пусть покажут.
Один из троицы пишет на доске верное решение. Теперь уже все понимают, где ошиблись.
Стираем ответ, за который было большинство, оставляем тот, за который было трое. Самое время обобщить и сделать много полезных общественно-политических выводов.
Не делаю. Сами додумают.
Это пусть на упорно навязываемых школе специальных уроках «духовно-нравственного воспитания» диктуют и записывают. Нехай там диктуют и записывают.
А у нас тут математика.
Экологически чистая наука! — как любил повторять Игорь Шарыгин, геометр от бога, уникальный мой соавтор по школьным учебникам.
* * *
О, эта педагогическая иллюзия: то, что я сказал/сказала, то они и услышали, записали, поняли и запомнили. На века.
Когда студенты приходят ко мне на практику, начинают вести уроки, эта уверенность у них неколебима. Особенно если им достается гуманитарный класс, где вопросы на уроке математики задают редко. Тем более — незнакомым молодым практикантам.
— Подождите, — говорю студентке, довольной, что все успела, рассказала, класс вроде слушал, записывал, — подождите до первой контрольной…
Там-то и обнаружится: одни поняли не все, другие не так, третьи и не пытались.
Однако «до первой контрольной» — это еще ладно. Это осознается адекватным учителем в первый же год работы. Труднее приходит понимание того, что и тот, кто решил, пояснил и получил на контрольной вполне приличную отметку, вскоре тоже практически все забудет. Ну, почти все.
Причем именно после контрольной, сразу после того, как заслуженно получил свою хорошую отметку. А уж после экзамена, да еще и выпускного, — наверняка.
И в чем тогда смысл классической системы образования, построенной на отметках, контрольных, зачетах и экзаменах?
* * *
Как хороши, как свежи были классические шпаргалки, ностальгические шпоры в гармошку, выписанные чернильным карандашом формулы на коленках, стыдливо прикрытые юбкой. Их хотя бы самостоятельно готовили, составляли, выписывали. С распространением гаджетов контрольные пишут так: один решает, затем «фоткает» и — в рассылку. Сегодня чаще через WhatsApp.
* * *
Погружение образовательного процесса во всемирную паутину меняет нашу школу куда радикальней, чем все новации, которыми пугают учителей и родителей наробразовские чиновники.
Некогда изобретение книгопечатания, и, соответственно — издание учебников заложили основу привычной классно-урочной системы. Без Иоганна Гутенберга и его печатного станка не было бы Яна Амоса Коменского, его научной педагогики и «Великой дидактики».
Как изменят сегодня суть и смысл образования компьютер и Интернет, никто толком предсказать не может. Одно очевидно: незыблемая основа школы — деление на классы, общее расписание уроков, система оценок и контроля — все теперь под вопросом.
* * *
Не успел предложить коллегам тему очередного педагогического совета «Много ли френдов у вашего ЖЖ, господин учитель?», как и она устарела.
* * *
Дети осваивают бесконечные возможности компьютеров, смартфонов и прочих гаджетов куда быстрее и лучше родителей и учителей, куда свободней ориентируются в цифровом мире. В школьном расписании впервые за всю историю человечества появился предмет, в котором изрядная часть учеников разбирается лучше учителя, — «Информатика и компьютерные технологии».
Однако не стоит завидовать современному школяру. И ему в этой новой дигитальной цивилизации неуютно. Электронный дневник не потеряешь, страницу с грозным замечанием или «неудом» из него не выдерешь, единицу на четверку не исправишь. Да и пива с пачкой сигарет за углом на сэкономленные от школьных обедов деньги не купишь (родители теперь кладут их на карточку, которой можно расплатиться только в школьной столовой). Не успеешь сбежать с урока с одноклассницей — ловить покемонов, а мама уже получает эсэмэску от классного руководителя…
Тотальный контроль. Фильм ужасов.
* * *
В недавно опубликованных довольно откровенных воспоминаниях сестры Ленина о последних годах жизни и болезни брата читаем: «То обстоятельство, что счет, даже в области самых простых операций, не удавался В.И., очень волновало и расстраивало его. Когда, например, 30 мая врачи предложили ему помножить 12 на 7, и он не смог этого сделать, то был этим очень подавлен».
Но вождь пролетариату достался упорный, и (читаем мы дальше) «когда ушли врачи, он все же решил эту задачку путем сложения (12 + 12 = 24; 24 + 12 = 36 и т.д.)»
Нынче процент людей, которые смогли бы (устно, в уме!) получить верный ответ на вопрос, сколько получится, если умножить 12 на 7, — полагаю, невелик. А уж процент тех, кого бы волновала и расстраивала неспособность получить верный ответ, кто был бы этим «очень подавлен», да еще и пытался так или иначе все же добраться до ответа, и вовсе ничтожен.
Отметим, что речь не о технаре. Подавленность пациента, не сумевшего с ходу решить задачу, связана вовсе не с необходимостью навыков счета самих по себе, а с тем, что неспособность выполнить эту операцию и для врачей, и для окружающих, и для него самого стала свидетельством общей деградации, очевидного снижения интеллектуального уровня.
Внедрение калькуляторов, а затем и компьютеров привело к тому, что потеряны базовые навыки счета, тем более — устного счета. Общее место.
Этот текст я пишу, естественно, на компьютере. Передовые страны перестают преподавать первоклашкам навыки письма. Начинают сразу с освоения клавиатуры. Что при этом происходит с мелкой моторикой руки, которую развивал некогда ненавистный предмет «Чистописание», а затем хотя бы «Письмо»? Как утверждают физиологи, с мелкой моторикой прямо связано многое в развитии ребенка, включая развитие речи.
Классическое шкрабское замечание «Пишешь, как курица лапой» становится комплиментом. Хоть пишешь.
Гиподинамию — «болезнь цивилизации», тотального господства автомобилей — пытаются хоть как-то лечить: бег трусцой, фитнес-клубы, специальные тренажеры. А как в современной школе лечат другие болезни прогресса — потерю навыков счета? письма? Какими упражнениями осуществляется профилактика необратимых последствий потери этих навыков?
Или деградация неизбежна?
Или это не деградация?
* * *
Новый класс. Десятый «Б». На первом уроке попросил написать на доске одну довольно трудную тригонометрическую формулу. Цель простая: уточнить, кто что еще помнит после долгих летних вакаций. Спросил:
— Формула верная?
— Конечно, верная! — с ходу ответил Дима, судя по всему — самый бойкий в классе.
— А почему она верна? — продолжил я допрос, рассчитывая увидеть и доказательство.
Дима все так же уверенно ответил:
— Эта формула из нашего учебника. Прямо на обложке написана! Значит, точно верная.
Ребята рассмеялись, оценив его иронию. Они (уже? еще?) из того поколения, которое не подозревает, что учение может быть всесильно, потому что оно верно, а верно — потому что на обложке написано: краткий курс…
Стал выяснять: чему, собственно, смеемся? Разве Дима не прав? В учебнике, и уж по крайней мере в учебнике математики, а тем более на его обложке обычно написаны верные формулы. Так зачем их, да и вообще что-то доказывать? подвергать сомнению? Может, вообще выкинуть из учебников всяческие обоснования, рассуждения и доказательства? Оставить сборник рецептов: Делай так! Как, между прочим, и было когда-то. В Древнем Египте отлично знали, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Ну и зачем это доказывать? Дают готовую формулу — бери и применяй. Что, как известно, египтяне вполне успешно и делали как при разливах Нила, так и при строительстве пирамид… А кстати, где и когда появились рассуждения, утверждения, логические обоснования, аргументы и доказательства?
На этот вопрос подкованные девятиклассники ответили сразу: конечно, в Древней Греции. Вспомнили и Пифагора с его теоремой и даже Евклида с его постулатами...
— А почему именно в Древней Греции понадобилось обосновывать, доказывать свои утверждения, а в Древнем Египте это и в голову не приходило?
Долго выдвигали самые экзотические гипотезы, пока исторически подкованного очкарика с последней парты не озарило:
— Да потому что в Греции была демократия, а в Египте — фараоны!
На том и порешили. Предложил им поискать дома аргументы за и против этой красивой гипотезы, заодно рассказал про милетского купца Фалеса, который в свободное от торговли время увлекался математикой и, похоже, первым обнаружил, что многие геометрические закономерности можно получать не опытным путем, а с помощью рассуждений и доказательств.
На следующем уроке очкарик пересел поближе к доске.
* * *
Книжный фестиваль на Красной площади.
В пятницу, на открытии, — солнце, зубцы, куранты, премьеры, спикеры, министры.
В понедельник с утра — холод собачий, ветер гуляет, ливень хлещет. А у меня выступление: «Актуальные проблемы образования». И какой сумасшедший по такой погоде придет?
Перед началом забегаю в ГУМ — высохнуть, согреться, собраться.
В буфете водка кончилась, не успев начаться. Тогда виски. Чтоб не околеть, в отделе сувениров покупаю первую попавшуюся футболку. «Я люблю Москву»? Конечно, люблю. Давайте. Так люблю, что даже две. В местном сортире поддеваю все это под рубашку, свитер и куртку. Люблю Москву сильно, но тайно.
Шатер набился полностью. Нет, все-таки наше учительство ничем не возьмешь.
На фоне Мавзолея начинаю, естественно, с истории про умножение 12 на 7.
После выступления и очередной порции виски забегаю в шатер педагогических издательств. Видимо, на Красной площади земля не только всего круглей, но и всего дороже — каждому достался клочок, выставили только самое-самое.
И что же у нас самое-самое? Не занимательные детские книжки и даже не учебники, а «Вся алгебра за семь уроков», «Русский язык за пять занятий», «Вся история в одной книге» (64 страницы).
О чем это я только что час распинался? Вот она, самая актуальная проблема образования. В соседнем шатре.
* * *
— Все-таки школа отвечает в первую очередь за знания, а за социальную адаптацию — семья.
— От жизни отстал. Так раньше было. А теперь наоборот — за знания только семья и отвечает, а вот школа — за социальную адаптацию…
(Из диалога в учительской на большой перемене).
* * *
…Ну и место выбрали выпускники для традиционной встречи. Все стены в граффити: наивные страшилки пубертата. Даже наружные стены. Зато в самом центре и недорого. Да и зал немаленький — все поместились.
Советская драматургия очень любила этот жанр — традиционный сбор, вечер встречи. Что ж, представим наших героев, закончивших школу двадцать лет назад, как любили в классических пьесах — по мере появления на сцене, то бишь перед старым учителем.
Один утилизирует ядерные отходы («увольнение не грозит — этой дряни еще полным-полно»), другой — возглавляет фонд у известного олигарха («не тот фонд, который благотворительный, а тот, где настоящие деньги…»). Аня — знаю — в школе преподает (математику, естественно), Андрей переехал в Питер («с квартиры на квартиру, вместе с Газпромом»). Который в Силиконовой долине — не прилетел (далеко), зато который в Лондоне — вот-вот доберется («А где он?» — «В пробке, из “Шереметьева” едет»). Не приехал из Одессы тот, который у Саакашвили в мэрии работает («собирался, но — застрял, дела»), зато здесь тот, который в камуфляже, с бородой и с черно-желтой ленточкой в петлице («сейчас больше под Луганском, всамделишный доброволец, прибыл на побывку»). Этот — тоже знаю — декан матфака, а того и не узнал — весь в дредах, философствует безостановочно, показал припаркованный во дворе квадроцикл («сам собрал, единственный в мире»).
Замерзли Патриаршие пруды...
Броня крепка — и брат идет на брата,
в сгущенье окружающей среды
взрывается учебная граната,
готовятся потешные полки,
и пламя возгорается из искры...
Броня крепка, и танки наши быстры,
и что вас ждет, мои ученики...
Написал я это в 82-м. Что тогда было? Афган? Да, он, Афганистан, «ограниченный контингент». Напечатали стихи позже — в перестроечной суматошной газете.
В 96-м строчки эти снова появились — на сей раз в «Знамени». Тогда что было? Чечня, наверное. Да, конечно, Чечня.
На днях «Новая газета» напечатала это же восьмистишие эпиграфом к серии своих страшных материалов о нынешних событиях.
Наверное, если бы стихи были про другое, могло бы взыграть и авторское тщеславие. А тут…
И что вас ждет, мои ученики?
1 Обнаружил, например, такое определение: Универсальные учебные действия — это «обобщенные действия, открывающие возможность широкой ориентации учащихся как в различных предметных областях, так и в строении самой учебной деятельности, включая осознание учащимися ее целевой направленности, ценностно-смысловых и операциональных характеристик». Все поняли? Вот и формируйте.
| 
