НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Виски, авокадо и конец света

Владимир Мартынов. 2013 год. — М.: Классика-XXI, 2016.

Владимир Мартынов известен и как собственно композитор (среди прочего — как автор музыки к фильмам «Русский бунт» А. Прошкина и «Остров» П. Лунгина), как крупная фигура в российском музыкальном ландшафте последних сорока лет, акционист, музыкальный мыслитель. Последнее едва ли не заслонило в сознании просвещенного россиянина Мартынова как композитора, музыку которого, заметим, исполняют Г. Кремер и «Kronos Quartet», хотя в России найти официальные записи и в хорошем качестве по-прежнему трудно.

Вряд ли, однако, можно утверждать, что музыка Мартынова стала такой же частью «интеллигентской мифологии», как, например, музыка Шнитке или Пярта. Скорее, просвещенные россияне больше наслышаны о недавней работе Мартынова — совместно с П. Кармановым — сокращенной версии бородинского «Князя Игоря» для постановки Ю. Любимова.

Вместе с этим многие если и не читали, то по крайней мере слышали о книгах Мартынова — «Конец времени композиторов», «Зона Opus Posth, или Рождение новой реальности», «Пестрые прутья Иакова». Мартынов — композитор, пишущий музыку и пишущий о музыке. В российской музыкальной современности ему трудно подыскать в этом параллель (статьи и беседы Шнитке или В. Сильвестрова могут быть ею лишь частично).

Мартынова затруднишься назвать музыкальным теоретиком, хотя его музыкально-теоретические и историко-музыкальные познания весьма широки (Мартынову принадлежат три книги по истории русского богослужебного пения). Предмет рефлексии Мартынова был описан им еще в предисловии к «Концу времени композиторов» (2002): «Речь идет о попытке нащупать то, что находится за пределами западного мышления, а также за пределами того, что мы понимаем как искусство и как историю». И хотя тогда же Мартынов заявил, что «идеи конца истории и конца искусства не должны восприниматься в мрачных “апокалиптических” тонах», его нынешняя книга кавычки при слове «апокалиптические», кажется, аннулирует.

Название книги — «2013 год» — Мартынов объясняет в самом начале: «21 декабря 2012 года настал конец света, предсказанный календарем древних майя, однако так до сих пор никто и не понял, что в указанный срок конец света действительно наступил». И далее: «Предсказать конец света может любой шарлатан, и на протяжении истории это делалось бесчисленное количество раз, а вот понять, что конец света уже наступил и что мы живем после конца света, есть дело гораздо более трудоемкое. Для этого нужен некий пророк “шиворот-навыворот”, но пока он не объявился, наверное, придется разобраться со всем этим собственными силами».

Отсюда становится понятно, что «2013 год» не является ни музыкальной критикой, ни культурфилософской эссеистикой. Сам Мартынов избегает какого-либо жанрового определения, предпочитая обойтись метафорой: конец света — «это такое событие, которое должно оставлять хотя бы какое-то послевкусие, и именно это послевкусие я пытаюсь сейчас в себе обнаружить».

Мартынов говорит о «галактических ритмах чередования преизбыточности и обнуленности» (на что его, между прочим, навело «сопоставление творческой судьбы де Кирико с творческой судьбой кхмеров») с диагнозом: «современность — это предельно возможный минимум преизбыточности и предельно возможный максимум обнуленности. Современность — это половина шестого, то есть время, когда минутная и часовые стрелки, демонстрируя совместное бессилие, безвольно свисают вниз. Это время импотентов».

На обложке книги — коллаж из рисунков Леонардо да Винчи, тэнниэловской Алисы, Босха, Малевича и фотографии Елены Мизулиной. Сама же книга открывается двумя эпиграфами — из прустовского «По направлению к Свану» и «Человека без свойств» Музиля. Далее — Дэвид Брукс, Ги Дебор, Мейстер Экхарт, Хармс, скрипач группы «Аквариум» Андрей Суротдинов, «Книга перемен», Филипп Лаку-Лабарт и многие другие. Мартынов целиком помещает в книге один из текстов Жижека, заявление тибетского монаха для NASA, текст И. Кабакова «В будущее возьмут не всех» (из журнала «Искусство» за 2013 год), фрагмент воспоминаний Б. Мессерера, опубликованных в «Знамени» в 2011 году, «фрагменты научных публикаций», посвященных «палеолитическим “макаронам”».

Книга состоит из шестидесяти четырех фрагментов, в которых Мартынов рассказывает об исчерпании некоей онтологической энергии модернизма, о путешествиях (Италия, Греция, Тибет, Бирма) со своей женой, скрипачкой Татьяной Гринденко, и сопутствующем им мистическом опыте, о Джорджо де Кирико, Леонардо и Босхе.

Много места уделено Доминику Веннеру, совершившему в 2013 году перед алтарем Нотр-Дам самоубийство в знак протеста против легитимизации однополых браков во Франции, с резюме: «Это абсолютно честный поступок, и поэтому Доминик Веннер представляется мне последним честным европейцем, заслуживающим уважения».

Последнее высказывание, казалось бы, выводит рассуждения Мартынова за пределы «пророчеств “шиворот-навыворот”» и предполагает уровень рефлексии, далекий от коллажно-цитатного хеппенинга. Дадим два примера:

«…говорить здесь следует не столько об обретении утраченных времени и пространстве, сколько о фундаментальном преображении всего пространственно-временного каркаса, происходящем под воздействием конфигурации неких новых жизненных обстоятельств».

«…на картинах Босха можно обнаружить биотехнологические и нанотехнологические формы постиндустриальной эпохи или еще более странные технокристаллические объекты гораздо более отдаленных эпох будущего».

Вся эта псевдотехницистская и псевдонаучная лексика способна вызвать недоумение и, в иных читателях, пожалуй, раздражение. Рискнем предположить, что Мартынов вполне осознанно играет на контрасте между «половиной шестого» и «нанотехнологическими формами» — особенно на фоне, например, истории о «пироге с травкой», который Мартынов вкушал на Палатинском холме, позже добавив еще и вина «в каком-то ресторанчике у Колизея».

«Играть на контрастах» — это все же неточно. Мартынов — моралист, притворяющийся ученым шутом, твердо помня, что функция шута — это как раз моральное поучение. Собственно говоря, все наукообразное в тексте Мартынова — это лишь сигналы, бубенцы, предупреждающие о предстоящем обличении. А вот и оно: «Мне кажется, что одной из важнейших причин изменений, происходящих с нашим миром, является процесс неукоснительного расширения области доступного, протекающий за счет сокращения области сокровенного или того, что должно считаться сокровенным».

Мартынов спешит оговориться: «Я понимаю, что даже одно упоминание о грехе в обществе современных интеллектуалов может сделать человека нерукопожатным, но все же рискну решиться на такой поступок». Мартынов решается, и рискует, и выходит на бой с современностью, которого современность не замечает. Возвещать старые истины сквозь всеобщие гул и грохот — грустное занятие.

Себя и всех своих современников Мартынов называет «нулевыми людьми», уподобляя нас «леонтьевским буржуа»: «В лучшем случае мы можем быть любознательными и прилежными туристами». В книге Мартынова много «травелогов с мистикой». Однако все это не похоже на остановки в гостиницах для путешествующих в прекрасном.

Неслучайно на обложку «2013 года» вынесены слова о встрече нового года в Бирме: «Я вспомнил о том, с какой жадностью в свое время ловил известия о том, что новенького написали Штокхаузен, Стив Райх или Пярт, как ждал нового фильма Гринуэя или нового спектакля Пины Бауш, и вот сейчас все это показалось таким смешным и таким ненужным. Мне показалось смешным и ненужным все, что мог предложить мне мир, и еще более несостоятельными мне показались надежды на то, что я мог предложить что-то этому миру. Именно в этот момент я остро почувствовал, что предсказанный календарем майя конец света все же наступил в надлежащий срок. Мира больше не было. Была только Таня, и был я. И был еще номер в отеле “Gold Star”, в котором мы с Таней пили виски и ели авокадо в ожидании наступления нового года. Но новый год не наступал, потому что за окном не было ни снега, ни зимы». Книга Мартынова — не урок и не пособие по бренности бытия. Это попытка определить дистанцию между собственной иронией и собственной трезвостью, которую не заесть «пирогом с травкой» и авокадо.

Мартынов, со своим огромным киноопытом, не пишет саундтреков к своим книгам, потому и читать книгу Мартынова под музыку Мартынова едва ли уместно. Но понять его высказывание в слове, не зная его высказывания в звуке, похоже на чтение комментариев в отсутствие исходного текста.

В конце «2013 года» без какого-либо предуведомления помещена двадцатистраничная «Книга родословий», включающая в себя записки генерал-лейтенанта Аполлона Никифоровича Марина (1790–1873). Любознательный читатель, самостоятельно произведя некоторые несложные изыскания, узнает (или вспомнит), что впервые они были опубликованы в 1949 году в составе полного собрания сочинений брата Аполлона, поэта С.Н. Марина. Записки Аполлона Марина перемежаются не слишком удобно составленной родословной росписью, из которой все же можно понять, что В. Мартынов приходится А.Н. Марину прапраправнуком.

                                                                                                                                           Михаил Ефимов