НАБЛЮДАТЕЛЬ

дважды

Виктор Пелевин. Смотритель. Том I. Орден желтого флага; Том II. Железная Бездна. — М.: Эксмо, 2015.

Никто нигде и никогда

На заре 90-х все, что подразумевается под «традициями великой русской литературы с ее высокими гуманистическими идеалами», не очень, мягко говоря, соответствовало моменту и остро нуждалось в очищении и обновлении. Великолепный карнавал с высмеиванием и выворачиванием наизнанку всего и вся вывел на первые роли Виктора Пелевина, Владимира Сорокина и Виктора Ерофеева. И, начиная примерно с «Проблемы верволка в средней полосе» и где-то до «Диалектики Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда», мы переживали сплошной праздник с музыкой и фейерверком. Спектакль был живым, смешным, веселым, смелым, хулиганским, острым, новым и свежим. По крайней мере для наших широт. Досталось всем: и окружающей реальности, и «великой русской литературе», и наивному тогда читателю, которому то и дело подставляли подножки, давали звонкие пощечины и показывали фиги. И ничего: всем это шло только на пользу. Карнавальный праздник открывает двери в неведомые миры и показывает дорогу к скрытым истинам. Но и он не может длиться вечно. Рано или поздно все надоедает, даже салют из двадцати пушек, поющие фонтаны и задиры-скоморохи. Зрители начали покидать зал, не дожидаясь выхода артистов на поклон. И тут на первые позиции стал выдвигаться стилист-виртуоз Михаил Шишкин. Он использовал весь постмодернист­ский арсенал, но уже почему-то ни над чем не издевался, а, напротив, распространял вокруг себя подозрительно знакомую по школьному курсу литературы еле уловимую тоску по идеалу. А Владимир Сорокин вдруг взял и озаботился «судьбой родины», выдав серию безнадежных антиутопий. Вслед за этими появился еще один стилист-виртуоз — Евгений Водолазкин, который, тоже как бы играя в постмодернистские игры и взбивая в своем миксере бессчетное число ингредиентов, заговорил о грехе, искуплении и самопожертвовании в самом привычном смысле. Все увереннее становились позиции авторов, пренебрегавших играми вообще. И наконец, роман «Зулейха открывает глаза» явился очередным, далеко уже не первым свидетельством того, что «традиция русской литературы» окончательно ожила и в дальнейшем лечении уже не нуждается. Традиционное содержание в традиционной форме, пройдя все стадии от умерщвления до воскресения, перестало выглядеть нелепым анахронизмом. По крайней мере по состоянию на сегодняшний день. Роман же «Смотритель», на мой взгляд, представляет собой попытку напичкать таблетками того, кто уже и так выздоровел.

Если бы предуведомление «О чем эта книга на самом деле, будет зависеть от читателя — и его выбора» — было предпослано книге, написанной лет двадцать тому назад, оно бы, вероятнее всего, свидетельствовало о том, что вы держите в руках нечто оригинальное и заковыристое. Что автор этой книги, скорее всего, ознакомился с трудами по буддизму и даосизму, а там — чем черт не шутит, — может, одолел даже и самого Дерриду, и вот теперь спешит к вам с новым откровением. Но сегодня оно говорит лишь о том, что под своей елкой вы нашли упаковку без подарка.

Начну с того, что ждет вас в финале этого многостраничного повествования. А ждет вас там совершенно классическое, а потому абсолютно немыслимое у Пелевина моралитэ, пространное и занудное, полное упреков и поучений: “Omnia est nihil / Nihil est omnia. Как много эти слова говорят понимающему… Как мало в них смысла для озабоченно летящего в никуда дурака, уверенного, что в словах сих нет ничего для него нового, поскольку он, дурак, уже много разнее умел их понять… Знание это, когда припадешь к нему по-настоящему, уничтожает любую скорбь. Но мы до последнего держимся за свою боль…». Ей-богу, ради этого не стоит преодолевать два тома по триста пятьдесят страниц. Достаточно открыть последние две, и вы окажетесь полностью в курсе дела. Нет никакой необходимости вникать в подробности сюжета о приключениях галлюцинаций в пустоте. Автор все сказал об этом еще в 1996 году. Единственное, что изменилось, — писатель окончательно перешел на язык алгебры: повествование в романе «Смотритель» практически не имеет точек соприкосновения с реальностью, действие разворачивается где-то на совсем уж абстрактном уровне.

В умозрительной реальности существует пространство утопического Идиллиума, созданного ментальным усилием Франца-Антона Месмера, Бенджамина Франклина и императора Павла I, обретших неограниченную власть над так называемым Флюидом — некой живоносной силой, трактовать которую можно максимально широко, привлекая все свои познания в области физики, восточной философии и популярного кинематографа. Живоносной ее, правда, тоже можно назвать весьма условно, поскольку все, что создается с ее помощью, носит исключительно иллюзорный характер. Объекты окружа­ющего мира по очереди обнаруживают свою галлюцинаторную и виртуальную природу, некоторым это удается проделать не один раз. Однако всякая копия должна иметь оригинал, который несмотря ни на что тоже где-то существует. Но это не отменяет того, что все вокруг — иллюзия. Как же так? А так: лента Мебиуса. Разнообразные визуализации и многослойные галлюцинации живут весьма интересной и насыщенной жизнью, заполненной любовными историями, стычками с загадочными врагами, ритуалами и многоступенчатой подготовкой к исполнению предписанной некоторым из них высокой миссии, характер которой тоже по ходу повествования становится все менее определенным. Жизнь есть сон, о чем пытался нас предупредить еще великий Педро Кальдерон.

Есть соблазн порассуждать о том, не является ли «Смотритель» преднамеренной симуляцией романа, но все-таки лучше, оставаясь в здравом уме, согласиться на что-то менее претенциозное — самопародию, например.

На сегодня рок-н-ролл скорее мертв, чем жив. Ветераны еще дают концерты, но уже не собирают полные стадионы. Но это, конечно, пока. Когда-нибудь его стихийная здоровая мощь потребуется снова, чтобы поставить все вверх дном и вытряхнуть пыль, которая со временем обязательно накопится. Будем ждать.

Остаюсь навсегда благодарной Виктору Пелевину за «Жизнь насекомых», «Чапаева и Пустоту» и «Generation П».

Ольга Бугославская