|
Эхо с Матеры
Роман Сенчин. Зона затопления. — М.: АСТ, 2015.
Не прошло и года со дня смерти Валентина Распутина, как у повести «Прощание с Матерой» появилось продолжение — «Зона затопления» Романа Сенчина. Новый виток истории о деревенских жителях, выселенных в город с родной земли, которая вот-вот будет затоплена — на этот раз из-за строительства гидроэлектростанции, «гидры», как говорят местные. В романе описаны реальные события: в 2005 году действительно возобновились работы над недостроенной и заброшенной в 80-е Богучанской ГЭС. Проект успешно завершился, по злой иронии судьбы, в год смерти Валентина Распутина.
Как только стало известно о строительстве, Роман Сенчин начал следить за новостями, собирать материалы, редактировать отдельные тексты (они публиковались в «толстых» журналах как главы будущего романа); над самой книгой работал полтора года. «Мне кажется, я имею право поднимать эту тему. К тому же она меня волнует с детства, когда я увидел Красноярское водохранилище, которое в 70-е годы чаще называли «морем». Но это было не море, а именно хранилище воды…»*.
Однако продолжение темы никого не удивило: Распутин неоднократно говорил, что она не закрыта, к тому же на самом деле проблема гораздо масштабнее. Речь идет не об одной маленькой деревне, а о сотнях, тысячах сел и городов, затопленных в 30–70-е годы XX века на Волге из-за строительства цепи водохранилищ. Обо всех некогда населенных пунктах и исторических памятниках, похороненных вместе с ними, рассказано в путеводителе В. Ерохина «Города под водой» (РУЗ Ко, 2013). И каждый город, каждый памятник заслуживает как минимум известности, если не отдельной повести.
Но Сенчина больше волнует XXI век, где повторяются прошлые ошибки: «…ничего не менялось — одной рукой президент ему [Распутину] вручал премию, а другой подписывал приказы по достраиванию ГЭС»**. Главный герой романа — власть. Что принципиально отличает Сенчина от Распутина, не коснувшегося этой темы, зато уделившего больше внимания психологизму. Несколько раз настойчиво повторяется уже набившее оскомину сравнение чиновников с фашистами. Затертое слово, едва не потерявшее свой изначальный смысл, сейчас — просто банальное ругательство, которое произносят по поводу и без: «люди… казались изможденными, чудом уцелевшими под игом врага. Да, будто не две тысячи одиннадцатый год и не Сибирь, а сорок третий, какая-нибудь Смоленщина». «Зона затопления» полна намеков на события политической жизни России нулевых; несложно догадаться, кто такие «начальники» Володя и Толя, принявшие решение о строительстве ГЭС. Книга начинается с их разговора, причем телефонного — мы не видим лиц. Так уже с первых страниц подчеркнута отделенность власти от народа. Повесив трубку, «начальники» будто исчезают (далее действуют через мелких чиновников), и начинается движение «сверху» «вниз», от «большого» человека к «маленькому», от власти к умирающим деревенским старикам.
Одновременно происходит смена настроения от лучшего (энтузиазм политиков) к худшему (ужас тех, чьи родственники похоронены на затопленном кладбище). Сенчин нагнетает атмосферу, описывая одно печальное событие за другим: сцены прощаний, семейных ссор, ругани с соцработниками, переездов, похорон, эксгумаций, стычек с бандитами. На целую главу растягивается повествование об одинокой старушке, не решающейся перед переездом убить любимую курицу. И даже когда в конце романа появляются прямолинейные радостные символы — подготовка к Пасхе, появление единственного ребенка (дети символизируют веру в светлое будущее), — Сенчин садистски отнимает надежду: на последней странице происходит прорыв плотины и кладбище оказывается затопленным.
Хотя есть и попытка расширить горизонт, показать масштаб: Сенчин написал не повесть, а роман, книга больше по объему, в ней охвачена история не одной, а сразу нескольких деревень, больше персонажей и сюжетных линий, но нет ни одного яркого, индивидуального образа. Несмотря на обилие имен, нет ни одной запоминающейся личности — все одинаково растеряны и бессильны перед государственной машиной. Персонажи даже говорят почти одинаково: Сенчин злоупотребляет многоточиями (лучший способ выразить невыразимое), междометиями, унылым «хм» и невеселыми поговорками вроде «трудно быть человеком — люди мешают», смешивая разговорную речь героев, несобственно-прямую речь и речь автора-рассказчика так, что они становятся едва различимыми и сливаются в один жалостливый поток.
В тексте есть несколько диалектизмов, смысл которых без труда восстанавливается из контекста, а если нет — общая суть от этого не страдает. Что «болотина» — болотистое место, «снежина» — глубокий снег, можно и догадаться; «братан» (двоюродный или троюродный брат) давно воспринимается как сленговое словечко. Стилизация под деревенскую речь не удалась, и в «словарике» в конце романа, по большому счету, нет нужды. Но об этом не говорят: остросоциальный пафос настолько затмил художественность, что критики склонны обсуждать не столько книгу, сколько ее тему. И спорить, правильно ли Сенчин оценил ситуацию.
Однако сейчас необязательно писать роман, чтобы обратить на что-то внимание. Время, когда книга была единственным источником правдивой информации, а писатель — «голосом народа», давно прошло. Сейчас уже нет необходимости читать роман, чтобы узнать о затопленных деревнях и селах — все можно найти в новостных порталах и блогосфере (что и делал Сенчин, собирая материалы для книги), а также в справочнике «Города под водой». Да, это не художественные тексты, восприятие совсем другое. Но форма принципиально ничего не меняет: те, кого волнует эта тема, найдут источники. Равнодушным же и книга ничего не даст — они просто не купят ее.
Сенчин пытается привлечь внимание массового читателя за счет игры на стереотипах, наивных, совсем детских рассуждений: «В школе учительница часто повторяла: «Литература учит. Учит, как надо, как не надо, что хорошо, что плохо». Да, может, и учит, да толку-то…». Не обошлось без пресловутого «поэт в России — больше, чем поэт»: «Призови они, уважаемые, известные на всю страну люди не выезжать, остаться там — «Где у вас свободная избушка? Мы с вами!» — большая часть людей поддержала бы и там бы, наверху, перепугались». Однако Сенчин понимает, что литература вряд ли что-то изменит в обществе***; но вовсе не потому, что люди «перестали верить литературе», а потому, что просто пресыщены подобными историями. Мы живем в условиях информационного бума, причем информация преимущественно негативная, и многие осознанно перестают смотреть новости, чтобы сберечь нервы. Даже не столь важно, действительно ли произошло все описанное в романе и насколько текст соответствует фактам, — правдоподобие этой абсурдной истории не вызывает сомнений. Но реалистичность — не единственный и не главный критерий хорошей книги.
Говорят, что Сенчин — «бесстрашный певец действительности», который «не боится» сравнений с Распутиным. Но сейчас нет цензуры, как при Советах, и, чтобы критиковать государство, смелость не нужна. Не нужна она и для того, чтобы давить на жалость и навязывать свой пессимистичный взгляд на вещи — напротив, это самое простое. Смелость нужна, чтобы даже в безвыходной ситуации увидеть надежду. У Распутина она выражена в полумифических образах духа острова — Хозяина и царь-дерева листвень, которое санитары не смогли ни спилить, ни сжечь: «дерево спокойно и величественно возвышалось над ними, не признавая никакой силы, кроме своей собственной». У Сенчина нет места для духа, а если речь заходит о природе, то в контексте экологии — опять же, с претензией к власти, которую экология не волнует. Смелость нужна, чтобы показать, что в любых условиях человек может остаться человеком. Можно вспомнить многих «певцов действительности» XX века, описывающих несравнимо более страшные события, чем в «Зоне затопления», — однако не скатившихся в чернуху. Кроме того, у Распутина показано противостояние Природы и цивилизации, духа и циничного рассудка, традиционного и нового. У Сенчина — только конфликт с властью. История повторяется уже в условиях гласности: сейчас люди больше, чем поколение Распутина, знают о власти — и не доверяют ей; отсюда — неизменная популярность текстов на злобу дня. Но актуальность темы — не повод ею ограничиваться.
Может, если бы такой роман опубликовал начинающий писатель, вряд ли его интерпретацию темы и аллюзию на Распутина восприняли бы как смелость. Однако Сенчин — уже состоявшийся писатель, ему не надо работать на имя — имя работает на него; роман «Зона затопления» вызвал в целом положительную реакцию критики. Сенчин затем получил за нее третью премию «Большой книги». А ведь не секрет, что премию могут дать не за саму книгу, а за творческие заслуги в целом, книга же станет просто поводом.
Посвятив свою книгу Распутину, Сенчин тем самым попытался ответить классику. Но, чтобы вступить в диалог, нужно иметь что сказать нового, в противном случае вместо ответной реплики прозвучит эхо. Это, может, и неплохо — почему бы лишний раз не напомнить о писателе-классике и не подумать о судьбах сибирских деревень. Критика власти — ход почти всегда беспроигрышный, злободневность пользуется спросом. Но будет ли иметь такая книга самостоятельную художественную ценность — большой вопрос.
Дарья Грицаенко
* http://vm.ru/news/2014/03/19/roman-senchin-svet-v-kontse-tunnelya-est-eto-nashi-lyudi-240404.html
** http://vozduh.afisha.ru/books/vsya-nasha-industrializaciya-eto-varvarskiy-kamennyy-vek/
*** http://www.rg.ru/2015/03/04/rasputin.html
|
