Короче на самом деле как бы реально, да?

О так называемых словах-паразитах пишется и говорится очень много. Но как-то вскользь, как о чем-то глубоко второстепенном, периферийном.
В наших СМИ периодически-регулярно возникают те или иные «информационные поводы» (изящное, согласимся, словосочетание, по поэтике чем-то напоминает «освоение бюджета»), связанные с языком. И, как правило, тут же начинается бурное, но непродолжительное обсуждение одной из трех «информационных опций»: либо иностранных заимствований, либо жаргона-сленга, либо матерной брани (так называемой обсценной лексики). Это как «Ленин, партия, комсомол». Такие эпидемии обсуждений случаются, по моим подсчетам, раз десять-пятнадцать ежегодно. Надо же что-то обсуждать.
Иногда, конечно, в СМИ вдруг «врывается» какой-нибудь совсем уж маргинальный «информационный повод». Например, в ноябре 2015 года вдруг все стали обсуждать предложение одной странной, кажется, сибирской дамы запретить в русском языке слово «брак» в значении «супружеские отношения». Потому что «браком хорошее дело не назовешь».
Ну, посмеялись, поморщились, вспомнили школьную программу (про омонимы), поругались на эту даму, а заодно на рекламный слоган Почты России «Связь без брака!» (действительно — апофеоз пошлости), и забыли про даму с ее абсурдно-радикальным предложением.
И опять завели «старую песню о главном»: про мат-жаргон-заимствования.
А вот про слова-паразиты — почти ничего. Так, между прочим.
Но, однако, даже если и «между прочим» — все равно, как и положено мнениям, мнения разделяются.
Кто-то эти слова ругает (ругающих, разумеется, как это водится в России, большинство), кто-то утверждает, что употребление слов-паразитов — явление вполне нормальное.
Первые волнуются, что слова-паразиты «засоряют» речь и с ними надо «бороться», вторые — что такие слова всегда были и всегда будут, просто они заполняют паузы в речи и позволяют говорящему как бы (здесь «как бы» — не паразит!) «разо¬гнаться», собраться с мыслями.
Вот и все.
У англичан и вообще в англоязычных культурах, например, где тоже много всяких «well», «like», «you know», «I mean» и т.п., все это объясняется, в частности, через понятие «lubricant», т.е. буквально: «смазка, смазочный материал». Там «борьба» со «смазочными паразитами» ведется, скажем прямо, вяло. Вернее — почти совсем не ведется.
В русской же традиции само словосочетание «слово-паразит» (паразит, напомню, в данном случае — одиночное приложение, типа «пионер-придурок» или «девочка-припевочка») — вполне (или, как сейчас говорят, «вполне себе») оценочное сочетание. Этимологически «паразит» (это слово пришло из греческого языка) значит, напомню, «нахлебник». Институт паразитов в Древней Греции был абсолютно легальным.
В современном же русском языке это или организм, питающийся за счет другого организма и тем самым вредящий ему, или человек, живущий за счет другого, то есть тунеядец. А тунеядство в советское время было уголовной статьей. Которую есть, кстати, предложение снова вернуть в кодекс. То есть поставить тунеядцев вне закона. Что заставляет задуматься: а не поставить ли слова-паразиты туда же?..
Иногда слова-паразиты (кстати, и в нашей традиции) вполне нейтрально именуют «заполнителями пауз». Отличая при этом от т.н. пауз хезитации, когда человек произносит от неспособности найти нужные слова некие невнятные звуки, которые работники СМИ называют «бэки-мэки», вроде м-м, э-э и т.п. (слушать эти «бэки-мэки» — мучение!). Часто «бэки-мэки» связывают с тем, что человек боится публично выступать, говорить с незнакомыми людьми и т.д.
Но все же чаще речь идет именно о нехороших «тунеядцах-паразитах», а не о безобидных и мирных «заполнителях пауз».
«Слов-тунеядцев» в русском языке очень много: нет (в начале любой реплики), да? (в конце предложения или где угодно внутри предложения), в общем, ну, это самое (это самое как его), вполне себе, просто, слушай, вот, там, достаточно, довольно-таки, соответственно, так сказать, в принципе, типа (или по типу), вообще (ваще), по ходу, чисто (или чисто реально), конкретно (или чисто конкретно), как бы (несомненный лидер в наше время), на самом деле, что характерно (если помните, это выражение постоянно употребляет дядя Митя из фильма «Любовь и голуби»), короче (другой вариант: я хочу сказать только одно — и дальше идет долгое и нудное повествование), прикинь, такой, такая (а я, такая, ему и говорю…), образно говоря (я, образно говоря, с тобой не согласен), реально (или по реалу), «чукотское» однако, «одесско-местечково-еврейское» таки и т.д. и т.п., не говоря уже о многочисленных матерных «смазках». Чаще всего эти слова становятся в речи чем-то вроде вводных слов. Или, скажем, междометий и частиц.
Я не хочу выносить никаких оценок, то есть судить все эти как бы и по ходу. Вообще судить — дело скучное. Хочется анализировать факты. Прежде всего факты языковые — и, что еще интереснее, выявить их глубинную философию.
Если вопрос о том, «плохи» или «нормальны» слова-паразиты, обсуждается самым активным образом, то вопрос о том, что за ними реально (чисто по реалу) стоит, симптомом чего они являются, ставится не так часто.
Тем не менее и здесь, на этом существенно суженном поле полемики, тоже можно выделить две точки зрения, отчасти коррелирующие с точками зрения о «нормальности» и «отрицательности».
Первая точка зрения. Существуют, конечно, люди, просто плохо владеющие своим языком. В их устах по типу (патсыпу) и по реалу — свидетельство их (ыхной) отсталости. Но если как бы и соответственно употребляют люди развитые и культурные, то слова эти никак не характеризуют их отрицательно. Это что-то вроде «симптома моды», поветрия в «речи вообще». Примерно как прическа, одежда. Когда-то было модно так сказать (ср.: хиппийские брюки клеш, длинные волосы), теперь — как бы (ср.: хипстерские брюки-дудочки, взбитый кок-хохолок). И только.
Тот, кто часто употребляет как бы, ничем как языковая личность не «ущербнее» того, кто его не употребляет. Просто — дань моде. В общем — мелочь, не заслуживающая внимания.
Вторая точка зрения. Слова-паразиты в любом случае обедняют речь того, кто их употребляет. Они — симптом недостаточной работы человека над собой как над языковой личностью, симптом отсутствия внутренней речевой дисциплины. Слова-паразиты — это не мода, а вирус, эпидемия, особенно опасная в эпоху СМИ и Интернета.
Мне кажется, обе точки зрения в принципе верны. Потому что слово-паразит может быть и чисто реальной «модой», и «эпидемией», и чем-то вполне нейтральным, и злом, чем-то действительно вредным, агрессивным, «паразитичным» — в зависимости от обстоятельств.
Важно другое. С моей точки зрения, слова-паразиты — это наиболее яркие и точные выразители того, что, с легкой руки К. Юнга, именуется «коллективным бессознательным», «объективной психикой» или «трансперсональным бессознательным».
Можно выразиться и иначе: слова-паразиты — это своего рода «меты» массовых психозов и истерий.
«Массовый психоз» и «истерия» — это, конечно, сильно сказано. Но все же, так сказать, вялотекущие истерии и психозы — явление вполне реальное. Конечно, как бы — это не массовое самосожжение и не эпидемия кликушества. «Словечки» — более мирный латентный симптом. Но от этого он не становится менее показательным симптомом.
Но — симптомом все-таки чего?
Все, что будет сказано ниже, — не строго научная психология или психиатрия, а — «образно говоря», некое полемико-публицистическое сгущение красок с целью привлечения внимания к проблеме. Просим профессиональных психологов, психиатров и психотерапевтов проявить толерантность.
Кстати сказать, «толерантность», раз уж это слово было произнесено, — тоже говорящее словечко, о котором уже много написано лингвистами. На русский язык переводится как «терпимость». А «терпеть» — значит, по С. Ожегову, «безропотно и стойко переносить (страдание, боль, неудобство); мириться с наличием, существованием кого-нибудь, поневоле допускать что-нибудь».
То есть толерантность — и не безразличие, и не дружба-любовь-добрососедство, а вынужденное сосуществование с кем-то или чем-то изначально чужеродным, чужим. Как на кухне в коммуналке обещание, извините, не плевать соседу в суп. Груст¬ное какое-то, безнадежное слово, холодное. Тоже симптом нашего времени.
Итак, немного «популярно-занимательной» психологии и психолингвистики.
Человеческая психика, при всем ее разнообразии и сложности, имеет два «экстремума».
Один экстремум — шизоидный, шизофренический. Это когда преобладает тенденция к распаду личности.
Другой экстремум — паранойяльный, или параноидальный. Это, если калькировать соответствующее греческое слово, — «околомышление». То есть, просто говоря, человек полностью сосредотачивается на себе и все проецирует на себя. «Ушел в себя, приду не скоро». Все вокруг его преследуют, плетут против него заговоры, и т.д. и т.п. Своего рода «субъективный идеализм» с огромным количеством вариантов — от мании (бреда) величия до маниакального увлечения конспирологией.
Шизофрении и паранойе посвящена огромная специальная литература. Но я буду понимать их максимально общо, или, если хотите, даже вульгарно.
И если рассуждать именно так, то все мы в конечном счете в большей или меньшей степени «шизофреники» и «параноики». То же можно сказать и о литературных персонажах. Кстати, мысль эта совсем не нова. Можете, если вам интересно, ознакомиться с такой милой дисциплиной, как психиатрическое литературоведение. Есть и такая. Там, правда, ставят диагнозы авторам, а не персонажам. Скажем, у Пушкина (см., к примеру, работы В.П. Белянина), как выясняется, ярко выраженный маниакально-депрессивный психоз. Биполярно аффективное расстройство. Нормально, да? (Еще одно, между прочим, слово-паразит.)
Если о персонажах, то вспомним — навскидку — хотя бы Печорина. Цитирую. «Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его». Чистая шизофрения. «Раздвоение Григория».
Другой лермонтовский персонаж — Мцыри. «Я знал одной лишь думы власть, / Одну, но пламенную страсть: / Она, как червь, во мне жила. / Изгрызла душу и сожгла». Классическая паранойя, сопровождающаяся навязчивой, болезненной манией. Я, конечно, понимаю: романтизм, цельная личность и все такое. Но, извините за радикализм: родись Мцыри лет пятнадцать назад — вполне возможно, стал бы он или шахидом ИГИЛа, или каким-нибудь Брейвиком.
Но — возвращаясь к словам-паразитам.
Мы живем во времена, извините за банальность, весьма непростые. Уже давно названные «новым средневековьем». Психозы, мании, фобии. Обострение всех возможных конфликтов: религиозных, политических, социальных, экономических, психологических, наконец. Никакая упомянутая уже толерантность и никакой мультикультурализм, как это ни печально (а это очень печально!), противостоять этим конфликтам уже не могут. Результат — огромное давление на общественное подсознание, на то самое «трансперсональное бессознательное». И — сублимирование этого давления, в частности, в языке.
И здесь мы видим, опять же, с одной стороны, отчетливые «шизофренические сублимации», с другой — «параноидальные». И в речи они очень тесно переплетены и превращаются в некую тотальную шизопаранойю. Несколько примеров. Самых, как мне кажется, показательных.
Что такое как бы? Явная «шизофрения». Я как бы пришел — это отчетливо выраженный симптом раздвоения реальности. И совершенно непонятно в конечном счете, какая из этих двух реальностей для говорящего «реальная», а какая — виртуальная. «Во мне два человека…»
Интересно, что активное употребление как бы началось в 70–80 годах в интеллигентной среде, так сказать, диссидентской ориентации и особенно — в печально известных «репрессивных психушках». А потом, уже во времена перестройки и в 90-х, «какбыканье» вошло в моду и стало повсеместным.
Если оставить в стороне политическое содержание диссидентства и вообще революционерства-оппозиционерства (хотя вроде бы тут — сплошная политика, но мне лично политика в данном случае совсем неинтересна), а сосредоточиться на глубинно-психологическом его наполнении, то с (извините за «термин-раскоряку») культурно-психо-лингво-онтологической точки зрения, диссидент — это есть не кто иной, как классический «романтик», или, как говорили немецкие романтики, энтузиаст.
Романтизму, как помним по школе, было свойственно двумирие: есть «замкнутый», «плохой» малый мир несвободы и «разомкнутый», «хороший», большой мир свободы. «Реальная» несвобода и «виртуальная» свобода. А между ними — то самое как бы.
В этом смысле Мцыри, хотя он и «параноик» с «одной, но пламенной страстью», он же — и романтик-диссидент из «принудительной психушки». Монастырь, где он вынужден находиться, — мир несвободы (= тоталитаризма, тирании и т.п.), а «родина отцов» (ср., например, Израиль) — мир свободы и справедливости (=демократии и т.д.). И никакой политики. Сплошное «психологическое литературоведение».
Что такое на самом деле? Настаиваю, что это чисто «паранойяльный» симптом. Причем здесь мы имеем дело с паранойей достаточно агрессивной, даже подчас хамской. Хотя и — непроизвольно хамской.
Человек долго слушает доводы собеседника, а потом начинает свой «спич» с на самом деле, начисто «зачеркнув» тем самым все то, что говорилось, потому что все сказанное было «не на самом деле». Никакой толерантности. Сплошной «маниакальный тоталитаризм». Та же «паранойя», например, — нет в начале реплики, отрицающая все сказанное ранее собеседником.
Характерно, что в современной речи все эти как бы и на самом деле чаще всего «шизопараноидально» сосуществуют. Речь словно бы «мечется» и судорожно «гасит» одну крайность другой. И наоборот. На самом деле это как бы не так и т.п.
Что такое типа или по типу (у меня типа голова болит)? То же самое, что и как бы, только «дворовое», «пацанское». (Как бы уже перекочевало и к «пацанам» в дворово-приблатненный «дискурс»). А чисто реально, по реалу и чисто конкретно (ты чисто конкретно не прав) — это «пацанское» на самом деле, которое тоже уже перешло в «простонародную» речь.
Очень показательны короче, с которого сейчас повсеместно начинают долгие и нудные повествования, и да?, которым обильно уснащают речь (Короче, я к нему прихожу, да?..).
Словечко короче, которое вообще-то призвано подводить итог, обобщать, становится своим собственным антиподом — своего рода эпическим зачином. Человек хочет быть кратким, лаконичным, «спартанцем-параноиком», но не может и шизофренически «растекается мыслию по древу». Тоже особое «стилистическое двоемирие». Да к тому же еще то ли сам себя, то ли собеседника все время переспрашивает: да? (в принципе — то же как бы). А «сниженный» двойник да? — например: прикинь?
Вот и получается бесконечное короче на самом деле как бы реально, да? Симптом на симптоме.
В начале этой небольшой статьи я упомянул английское «lubricant» как некую «нейтральную смазку». Этот термин действительно, казалось бы, нейтрален.
Но сам английский язык открывает и обратную сторону «семантической медали» этих самых «смазочных слов»: «lubricity» в английском языке — это не только «смазочная способность», но и маслянистость, гладкость, скользкость, уклончивость, увертливость, непостоянство и даже — похотливость, развращенность.
Далее — этот «концепт» разворачивается в «ассоциативном марше» такими понятиями, как пошлость, «желтизна» (о т.н. желтой прессе), продажность, коррумпированность.
По своей сути такие «скользко-похотливые», «развращенно-пошлые», «увертливо-коррумпированные» «пустышки-нахлебники», как сакраментальные как бы, типа, на самом деле, короче и т.п., являются прямым отражением социокультурной ситуации в современном мире, ситуации более чем неоднозначной и тревожной.
И речь идет далеко не только о России. Практически во всех языках мира, испытывающих влияние мирового «глобалекта», есть аналоги нашим как бы и короче.
Мало того: они обрастают специфическим пародийным словесным фольклором. Например, «короче» пародируется целым шлейфом прибауток, вроде «короче, дело к ночи» и т.п.
На мой взгляд, все эти слова существуют за счет того, что можно охарактеризовать как смысловую, или, если более научно, семантическую, коррупцию (она же — развращенность, похотливость, пошлость и т.д.).
Слово «коррупция», как известно, происходит от латинского «corrumpere», выражающего идею уничтожения, порчи, подкупа, совращения, задабривания подарками, взятками и т.д.
Слова-паразиты в конечном счете именно «коррумпируют» и языковую личность, и семантику речи, «совращают», «искушают», «подменяют» ее и, как результат, — портят и убивают.
И еще один момент.
Как мы видим, в целом современные слова-паразиты имеют, при всей своей туманности, как минимум два семантических вектора.
Во-первых, это попытка поднять себя через нагнетание «тумана глубокомысленности» или, наоборот, через «педалирование» якобы точности и конкретности.
Во-вторых, это т.н. фатика, т.е. установление контакта с собеседником любыми способами, приемлемыми или неприемлемыми — не важно. Фатика, навязчивая, как реклама.
В принципе, это и есть главный метод Искусителя, предлагавшего то самое Яблоко. А что делал Искуситель, «впаривая» сакраментальный эдемский фрукт с Древа познания добра и зла? Он — коррумпировал. Сначала Еву, потом — Адама. И добился своего.
«Коррумпируют» нас не только слова-паразиты, мимикрирующие чаще всего под междометия, частицы или вводные слова. «Коррумпируются» и знаменательные части речи, превращаясь в «шизопараноидальные» пустышки.
Простое оценочное значение «очень» «искусительно» рядится в спецэффект вполне себе или чисто конкретно, употребляющееся в качестве наречия.
Любое ключевое существительное (то есть, замечу, «существо», «сущность») подменяется либо пустым, «бессущностным» уголовным тема (как говорил культовый когда-то Антибиотик из «Бандитского Петербурга»: Ты, Сереженька, про тему думай), либо современным квазиинтеллектуальным история.
И тема (есть такая тема = здесь есть, что обсуждать), и история, которая в речи СМИ может обозначать все, что угодно («сюжет», «эпизод», «человек», «концепция» и т.д. и т.п.), — всё это якобы глубокомысленные, выражаясь научно, квазиконцепты, превращающие речь человека в некую параллельную шизопараноидальную реальность, лишенную хоть какой-то связи с истинной реальностью, с насущными проблемами человека и его бытия, а как следствие — разобщающие, разлучающие реальность (бытие, макрокосм) человека (микрокосм) и язык (речь), предназначение которого в конечном счете — соединять человека с миром и человека с человеком.
Опять же, на первый взгляд все эти лингвистические наблюдения — пустяки, мелочи. Но — «бес в деталях».
А уж «бороться» с этой «объективной психикой» или пустить все на самотек — личное дело каждого.
Ведь, если разобраться, все эти слова в нашей с вами речи — это проявление несвободы от того, что навязывается нам извне. Это пассивное согласие на то, что именуется «синдромом толпы», а более жестко-оценочно — стадностью. Мы словно бы «скованы одной цепью» словарного паразитизма, «паразитического искушающего тоталитаризма», словесной «коррумпированной тирании» психозов, истерий и фобий.
И это не преувеличение.
Может быть, все-таки, как Мцыри, — на «родину отцов», к «великому и могучему» Пушкина — Солженицына?..
А дальше уж пускай по типу каждый как бы чисто конкретно решает эту тему, образно говоря, как, соответственно, выражаться, да?