И «солнечные мальчики» в глазах

Пьер Паоло Пазолини. Солнечные мальчики. Режиссер Татьяна Стрельбицкая. — М.: Дом Балтрушайтиса, 2015.

Премьера спектакля прошла в рамках проекта Департамента культуры Москвы «Открытая сцена». Дом Балтрушайтиса. Поварская. Намоленное место. Еще Иван Алексеевич Бунин по соседству. Ну, мало ли в Москве премьер? Давно ли вздрагивала Москва?

Три дня аншлага. И ощущение присутствия при рождении нового театра. Возможно, театральная Москва именно этого и ждала?
Режиссеру удалось показать парадигму времени, балансируя на грани вместе с ним. Ведь темы, затронутые в спектакле, сами по себе пограничные: человек и Бог, жизнь и смерть, отец и сын... И это за два часа. И это — Пазолини, которого многие стараются «замолчать» из-за каких-то смутных опасений. Стрельбицкой удалось создать спектакль, будоражащий и смущающий, причиняющий боль и очищающий.
Черные декорации, вычерченные в свете, как гравюры Дюрера. Потусторонняя музыка композитора Александраса Шимелиса. Актеры в холщовых костюмах. Мистерия. Шепот и крик.
Шесть работ единого актерского организма: Олег Дуленин, Станислав Мотырев, Ирина Лосева, Данил Лавренов, Анатолий Гущин, Ирина Токмакова. И они — как и режиссер — первопроходцы, воплотившие образы нереального мира. Их голосами звучали стихи Пазолини:

                                      Ты не думал, что мир,
                                      Которому я оказался
                                      Слепым и любящим сыном,
                                      Не был таким уж веселым
                                      Владеньем для твоего сына?
                                      Он был не сладкой мечтой,
                                      А древней чужой землей,
                                      Тоску изгнанья
                                      Вносящей в его существованье...

С 2013 года творчество Стрельбицкой наполняется темами Пазолини. Из картины в картину кочуют сюжеты. Этот спектакль прошел трудный эволюционный путь от первого приближения до единственно возможного театрального полотна, где каждое слово должно звучать без фальши.
Это кажется почти мистикой, что за срок в считаные месяцы собралась команда, от репетиции к репетиции превращавшаяся в единый организм, поражающий синхронностью движений, мощью и мрачной, величественной красотой.
Олег Дуленин (Отец) порадовал проникновением в суть пазолиниевского текста. Станислав Мотырев (Сын) — монументальной пластикой. Данил Лавренов (Тень Софокла) в потустороннем красном свете появляется из-за драпированных черным дверей, его монолог — это горький приговор, звучащий будто в зале суда, где подсудимые — зрители. Интонации Ирины Лосевой (Мать) придают всему действию ту нервическую ноту, без которой пьеса Пазолини не зазвучала бы. Анатолий Гущин (Священник) добивается трагикомического эффекта, вызывая мгновенную улыбку, за которой следуют боль и страх. Ужас смердяковщины… Страшно смотреть на превращение живой и экспрессивной в начале спектакля Ирины Токмаковой (Девушка), неотвратимое и естественное в своей противоестественности.
Играют и декорации: стремянка, скульптуры Николая Наумова, шпагоподобное распятие на стене, люстра в черном тюле, шары, вдруг катящиеся куда им вздумается.
Свет, то адский, то райский, являющий тени потустроннего театра актеров-теней, играет свой спектакль.
Играет музыка. Работа Александраса Шимелиса — это образчик подзабытого в наши дни уровня музыкального оформления спектакля. По силе, убедительности и проникновению его музыкальный опыт в чем-то сродни экспериментам Альфреда Шнитке. Но почудились мне и Вагнер, и Штохгаусен — не аналогиями, а как отправные точки. Музыка Шимелиса — это еще один актер, доносящий до нас смысл спектакля.
Все это, спутавшись в гигантский клубок, ИГРАЕТ.
Гурджиев писал: «Не относитесь эмоционально к искусству». Я сдерживаю эмоции. Мне важно сказать: в России поставлен Пазолини, звучат тексты Пазолини, осмысляется философия Пазолини.