Наталия Лебина. Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель. — М.: Новое
литературное обозрение (Библиотека журнала «Теория моды»), 2014.
«…на
взаимоотношениях мужчины и женщины в общем-то держится
мир», — замечает Наталия Лебина в предисловии к
своему исследованию. На чем бы ни держался мир на самом деле, советский
культурный перелом конца пятидесятых — начала шестидесятых годов прошлого века
автор показывает именно на этом материале: не только взаимоотношений полов, но
шире — их культурных судеб. Она рассматривает их сквозь призму тех моделей
поведения, образцов и средств выстраивания себя, которые предлагала людям эпоха
«оттепели».
Это сюжет тем более интригующий,
что культура того времени была в некотором смысле уникальной: она постоянно
менялась, дорастая до собственных задач. На протяжении нескольких — оказавшихся
очень большими — «оттепельных» лет ей приходилось все время изобретать самое
себя, нащупывать, собирать из подручного материала такие модели человека,
которые, как тогда казалось, должны были пригодиться в будущем.
К самым важным чертам тогдашних
перемен — как нам в книге и показывается — принадлежало жадное, часто неумелое
и неуклюжее, но очень заинтересованное освоение пространства самоценной частной
жизни, только-только получившей надежду на высвобождение от тотального
государственного и идеологического контроля. Разумеется, она
благополучно попадала под его власть снова — разве что в новых обликах, еще не
освоенных и потому волнующих и вызывающих доверие: «совершенно бесспорно»,
пишет Лебина, что даже «в условиях десталинизации и либерализации советской
социально-политической системы и, главное, структур повседневной жизни
<…> стилистику взаимоотношений мужчин и женщин определило не что иное, как
государственная политика. «Перемены гендерного уклада», с энтузиазмом
воспринятые массами (включая интеллектуалов — литераторов и кинематографистов),
были заложены «с помощью нормативных установок власти». И еще того более — в
начале «оттепели» власть оказывалась даже радикальнее массовых ожиданий и
массовой готовности: ее инициативы, говорит Лебина,
некоторое время даже «опережали общественные устремления основной массы
населения, энергия которой была пока сосредоточена на поисках стратегий
выживания в условиях тоталитарной гендерной системы».
С другой стороны, люди обживали эти
заданные им сверху и извне «нормативные установки власти» как собственный дом —
и превращали его в пространство своей свободы, индивидуальности, интимности. Внешнее становилось внутренним.
Лебина показывает, как все это происходило — на множестве уровней:
от косметических средств, приемов ухода за волосами и видов нижнего белья до
законодательства и высокой моды, не говоря уже об идеалах красоты и этических
нормах. Она пишет о том, как тело становилось проводником ценностей и важнейшей
территорией их осуществления. За пределами рассмотрения
остается, правда, довольно многое: скажем, гастрономические практики,
оформление интерьеров, заполнение свободного времени, чтение — видимо, предполагается,
что гендерных аспектов у всего этого не было или они были незначительны (что,
кстати говоря, совсем не так). Но, во всяком случае, внимание здесь
достается большому разнообразию способов, с помощью которых мужчины и женщины
того времени старались быть друг для друга привлекательными и интересными,
выстраивали и толковали свои отношения — и как этими же самыми сетями
улавливало их и подчиняло себе государство.
Все с этим связанное
рассматривается в десяти главах: от предоставлявшихся
тогда культурой пространств знакомства и танцевальной культуры, через
особенности брачных обрядов, репродуктивность, аборты, контрацепцию и — нет, не
до развода с его юридическими механизмами. Развод и супружеские измены с теми
формами, которые они принимали во времена оттепели — как раз в середине книги,
в главе пятой. Остальные же пять глав — все целиком, вы не поверите! — о
красоте. Об эстетических идеалах «оттепели» и их истории, прослеживаемой вплоть
до революционных времен, о многообразии аспектов красоты и, главное, средств ее
достижения.
Как-то само собой получается так,
что именно вокруг красоты разворачиваются основные пространства, сводящие
вместе мужчину и женщину (знакомства, брачные обряды и прочее — это же все,
оказывается, внутри эстетических пространств!). Так подробно говорить о ней
приходится и потому, что изменения в представлениях, связанных с красотой, с
разлитыми в воздухе ожиданиями от человеческой внешности, — существеннейшая
часть трансформаций, случившихся с нашей культурой в годы оттепели. Лебина вписывает происходившее тогда в мировой контекст —
показывает, что мы, при всех наших особенностях, совершенно вписывались в
общемировые процессы. «Разразившаяся в 1960-х годах сексуальная революция,
привнесенная в европейскую культуру из США, и бурное развитие
научно-технического прогресса, в частности химической индустрии, не могли не
породить нового отношения к проблеме красоты. Эстетические идеалы телесности
мужчин и женщин менялись: на смену красоте естественной, природной приходила
красота искусственная, создаваемая с помощью косметики, парикмахерского
искусства, пластической медицины. Советский Союз, приподнявший в годы
хрущевских реформ «железный занавес», который отделял его от остального мира,
тоже испытал на себе влияние этих тенденций. Под их влиянием трансформировались
каноны мужественности и женственности и даже в какой-то мере гендерный
порядок».
Далее нам
рассказано, как идеалы «естественности», господствовавшие на заре советской
власти, уже с середины 1930-х годов уступали натиску очарования многообразной
«искусственности», от косметических процедур до синтетических тканей — и как,
неистребимые, брали с конца пятидесятых реванш, делая популярной, например,
прическу «колдунья» (длинные прямые волосы, распущенные по плечам, как у героини
Марины Влади в одноименном французском фильме, поразившем советских зрителей в
1957 году) или вообще небрежную причесанность, бороды,
грубые хемингуэевские свитера. Как стиляги спорили с
привычками своего окружения к аскетичности и
однообразию одежды сталин-ского времени, заодно — по каким книгам и фильмам
молодые люди обоего пола учились тому, как надо одеваться и кому подражать.
Какие баталии и драмы разворачивались вокруг ширины брюк
— на сужение которых, по словам цитируемого автором
Андрея Битова, ушли «лучшие годы нехудшей
части нашей молодежи». Как изощрялись в добывании и изготовлении красивой
одежды в условиях дефицита, как выглядел (кстати, и какие глубокие корни имел!)
стиль унисекс в его «советском варианте» и чем
эротически напряженный унисекс шестидесятых отличался
от вроде бы сопоставимого явления сталинского времени. Как курение вплеталось в
стилистику тогдашнего поведения. Как все это сказывалось на самоощущении людей
и на характере их отношений друг с другом. И наконец, — как ко всему этому относились
власти. (Да нервно, нервно они к этому относились. Что лишь придавало связанным с красотою сюжетам особенный драматизм
и насыщало их смыслами свободы в такой степени, которая сегодняшним людям уже,
пожалуй, незнакома.)
Как справедливо замечает автор,
«гендерный фон оттепели и хрущевских реформ почти не изучен отечественными
историками». Исследование Лебиной — лишь в самом
начале этой работы. Оно действительно вносит в такое изучение весьма
существенный вклад — уже хотя бы одним только объемом вовлеченного в
рассмотрение материала, не говоря уже о его основательном анализе. Но вообще
разговор получается принципиально более широким — даже притом что некоторые
важные аспекты повседневности, как мы уже заметили, остаются без внимания.
Он выходит далеко за пределы
обсуждения — весьма тщательного — отношений между двумя данными нам природою
полами и их конкретных культурных обстоятельств: речь идет, по существу, о том,
как культура учит (и вынуждает) человека быть человеком. О том, как (и почему)
она поощряет, развивает, заостряет одни стороны общечеловеческой цельности,
оставляя в тени, невостребованными или подавленными, другие; как идеи подчиняют
себе эмоциональную и телесную жизнь. И еще — как в культурных установках и
ценностях, действующих в интересующую нас эпоху, продолжаются, преломляются,
изменяются ценности прежних культурных состояний (в частности, как в культуре
оттепели вспоминаются — и преодолеваются — представления двадцатых и тридцатых
годов).
Все это тем более важно, что Лебина — автор, чрезвычайно сдержанный в своем
теоретическом воображении. Она, насколько возможно, избегает широких обобщений,
взамен того максимально плотно насыщая свое исследование фактическим
материалом, документальными свидетельствами, живыми голосами времени — цитатами
из воспоминаний, дневников и художественной литературы. Кстати, и фотографиями.
Она рассматривает, по существу,
человека в целом — спроецированного на весь, кажется, спектр культурных
практик, связанных с отношениями между мужчинами и женщинами. Впрочем, нет, опять-таки не на весь: ни воспитание детей (условия
рождения или нерождения которых так тщательно
проанализированы в главе четвертой) — в частности, с привитием разных
поведенческих моделей мальчикам и девочкам, ни вообще «рутинная» семейная жизнь
между экстремальными точками встречи и расставания, свадьбы и развода — как
совместная практика и область взаимодействия носителей «женских» и «мужских»
моделей поведения здесь, увы, не рассматриваются. Хотя это как раз было
бы очень интересно и к гендерной проблематике уж точно относится.
