Александр
Васькин. В поисках лермонтовской Москвы. — М.: Спутник +, 2014
Хотя
великий поэт родился в Москве, в совокупности несколько лет из неполных
двадцати семи здесь прожил и очень Москву любил, лермонтовских
мест после социалистических реконструкций в городе осталось совсем мало.
Снесены и дом, где он родился, и дома — кроме одного, — в которых жил (хорошо
еще, стоит казаковский Петровский путевой дворец, где
останавливался с 17 по 23 апреля 1841 года у знакомых по дороге к смерти), и
пансион, в котором учился (этот — еще до революции), и многие дома, где бывал.
Действительно нужно заниматься «поисками» мест, которые поэт посещал и видел.
В принципе писать об этом должен
человек, хорошо знающий Москву, биографию и творчество Лермонтова. Есть
небольшая профессионально сделанная книжка Т.А. Ивановой «Лермонтов в Москве»
(1979), емкие статьи «Москва», «Московский университет», «Московский
университетский благородный пансион», «Музей (дом-музей) М.Ю. Лермонтова» в «Лермонтовской энциклопедии» (1981), большой материал был
собран еще в книге Н.Л. Бродского «М.Ю. Лермонтов. Биография» (том 1, 1945)…
А.А. Васькин «наискал»
на целых двадцать условных печатных листов (320 страниц увеличенного формата),
не будучи ни лермонтоведом, ни знатоком Москвы.
Специалист никогда бы не назвал троюродного брата Лермонтова Акима Шан-Гирея, который рос вместе с ним, двоюродным и, подробно
разбирая лермонтовскую «Панораму Москвы», не упомянул
бы дважды четверку лошадей (квадригу) Аполлона на фронтоне тогдашнего здания
Большого театра, между тем как в «Панораме…» четко говорится о существовании в
то время тройки. В аннотации (а этот жанр всегда обслуживают сами авторы,
редактора у книги и нет, только корректоры) Александр Васькин представлен как
«писатель, историк Москвы, финалист премии «Просветитель-2013», лауреат
Горьковской литературной премии и других наград, автор многих публикаций, а
также тридцати книг». На последней странице обложки добавлено, что
«повествование в книге ведется чрезвычайно увлекательно, живым языком
<…>». Если «лауреат наград», «автор публикаций, а также
книг» (словно книга не публикация — логичнее было бы «автор книг, а также
статей») или — в тексте — «Соученик Лермонтова по пансионеру» и «стих» (что
значит «строка») в значении «стихотворение» — образцы «живого» языка, то
особенно правильным его не назовешь, тут и корректоры (необязательно редактор)
могли бы помочь, если бы работали. Им бы следовало также помочь автору
выправить крайне неряшливо оформ-ленные библиографические ссылки…
Впрочем, написана книга
действительно бойко. А. Васькин, конечно, энтузиаст, энергичный дилетант. Например, выпустил в серии «ЖЗЛ», все больше ориентирующейся на
непрофессионалов, книгу «Московские градоначальники» (обложка книги о
Лермонтове украшена фотографиями некоторых других), где называет
градоначальниками генерал-губернаторов (которые, как он знает, имели чины
полных генералов и даже фельд-маршала), а не обер-полицеймейстеров
в чинах генерал-майора или действительного статского советника (что несравненно
ниже), как было исторически. В новой книге не удержался от повторения ранее напечатанного о князе Д.В. Голицыне, даже
отметил, что Николай I за порядок и видимое отсутствие недовольства (на самом
деле недовольства хватало, и автор это убедительно демонстрирует) в Москве, где
он короновался, пожаловал князю “высший орден Российской империи — орден
Святого апостола Андрея Первозванного. За войну не получал тот награды выше».
Выше, как и сказано, не было, и не мог награждаемый,
по статуту орденов, получить более высокий, не имея низших. Об «общении» юного
Лермонтова с Дмитрием Владимировичем известно лишь то, что в пансионе «на торжественном
акте 6 апреля 1829 года в присутствии генерал-губернатора князя Д.В. Голицына и
поэта И.И. Дмитриева его награждают двумя призами за успехи при переходе из
4-го в 5-й класс». Зато известно, что Гоголя дважды к Голицыну затащили. Ну так надо подробно об этом рассказать. С Гоголем-то
Лермонтов точно общался, пусть не у Голицына. Логика простая: зацепился за что
бы то ни было — и знай переписывай источники по
нескольку страниц подряд (иногда большие цитаты целиком повторяются). Не про
Гоголя, так про Погодина. Не про Погодина, так про супругов-писателей Павловых.
Не про Николая Филипповича с Каролиной (и ее отцом-немцем), так про грузинского
князя Петра Шаликова, известного графомана. Лермонтов посвятил ему одну
эпиграмму, Васькин — целый биографический очерк. И то же со многими. Одна глава
называется «Без Москвы: одиночество». Это в книге якобы о Москве! Ясно, что
автор, а правильнее — составитель, «гонит объем».
Нагляднейшим образом этот подход
иллюстрируют… иллюстрации. На одном из разворотов из четырех картинок лишь одна
имеет отношение к делу — с подписью «Тверской бульвар, где любил гулять
поэт». Остальные — «Военный госпиталь в Лефортове», «Ильинские ворота
Китай-города и дом графа Разумовского», «Вид заставы на Владимирской дороге».
Через заставы Лермонтов, конечно, проезжал, ворота Китай-города видел
наверняка, хотя сведений об этом не сохранилось, а в Лефортове поэт мог вообще
не бывать и ничего об этой местности или о госпитале не написал. Другой
разворот — «Панорамный вид усадьбы Царицыно», «Панорамный вид села
Коломенское с шатровой церковью Вознесения в центре», «Старый гостиный двор на
Ильинке», «Вид в Китай-городе у подворья Калязинского
Макарьевского монастыря». По Китай-городу и в
частности по Ильинке Лермонтов мог бродить с большой вероятностью, но ездил ли
в Царицыно и Коломенское — неизвестно. А важнейший для книги его текст
«Панорама Москвы» остался в ней почти не проиллюстрированным. Зато глава об
убийце поэта Мартынове украшена картинкой с подписью «Палач. Иллюстрация к “Песне про купца Калашникова”. Худ. В. Суриков. 1891 г.».
Что попалось под руку, то и сгодилось.
Ошибки допускаются не только в
прямой связи с Лермонтовым. «Видели Лермонтова в Благородном собрании и 6
декабря 1831 года. В тот день светское общество было представлено Д.В.
Давыдовым, М.Н. Загоскиным, Б.К. Данзасом и другими
достойными людьми». Что это за знаменитость — «Б.К. Данзас»?
Лицейский товарищ Пушкина К.К. Данзас, которого он
случайно встретил перед последней дуэлью и пригласил в секунданты, был и в 1837
году скромным подполковником, никак не стоявшим в одном ряду с
поэтом-партизаном, генерал-лейтенантом, героем Отечественной войны, и первым
русским историческим романистом, директором московских театров. Усмирение
холерного бунта в Москве Николаем I представлено так: «Лишь смелое и
неожиданное появление перед толпой царя, обратившегося к собравшимся
с теплыми словами, позволило направить ситуацию в другое русло». Если грозное
повеление толпе «На колени!» — это теплые слова, то перед изощренностью васькинской стилистики остается только развести руками.
Графы Шереметевы попали в перечисление знатных княжеских фамилий. Про снесенный
в 2002 году дом Мартыновых в Леонтьевском переулке
говорится: «В середине XVIII века здесь также проживали декабрист З.Г. Чернышев
и инженер А.И. Дельвиг <…>». Что-то больно
старый декабрист получается. Племянник А.А. Дельвига
тем более не мог жить в XVIII веке. Было два графа, которых звали Захар
Григорьевич Чернышев: фельдмаршал (1722–1784) и ротмистр, декабрист
(1796–1862). Имеется, по виду, действительно второй из них, только век другой.
Видимо, Васькин второпях (надо же к четвертому десятку
книг переходить!) принял две соседние справки в словаре за одну. Дом бригадира
И.И. Бенкендорфа на Страстном бульваре (ныне это
фактически Пушкинская площадь), где в салоне Свербеевых Лермонтов встречался с
Гоголем, назван особняком с мезонином, хотя на той же странице приведено его
изображение с полноценным вторым этажом, бельэтажем. О «Панораме Москвы»
сказано: «Садовое кольцо поэт не называет, но оно отмечено зелеными бульварами,
что были разбиты на его месте по велению Екатерины II». «Историку Москвы» и
финалисту премии «Просветитель-2013» (без чертовой дюжины не обошлось) до?лжно отличать Садовое кольцо от
Бульварного. Бульвары повелела устроить действительно Екатерина, а Садовое
кольцо — именно с садиками, а не бульварами — начало формироваться после
наполеоновского нашествия, с 1818 года. А.М. Гедеонов, прослужив в
Кавалергардском полку полтора года, потом служил в двух драгунских, но, сообщив
об этом, Васькин тут же опять аттестует его кавалергардом.
Другие ошибки содержатся в
источниках, но А. Васькин их не поправляет и не
комментирует. А.З. Зиновьев не мог стать домашним учителем Лермонтова осенью
1826 года, так как Е.А. Арсеньева с внуком переехала в Москву из Тархан годом позже. Он же ошибочно назвал Ю.П. Лермонтова
майором, а не капитаном; в протоколе процедуры определения Михаила в пансион
его бабушка названа гвардии прапорщицей. Сам Васькин
именует мужа Елизаветы Алексеевны капитаном Преображенского полка и нисколько
не удивляется тому, что далее в документах она фигурирует как гвардии поручица. Дело в том, что гвардейские обер-офицерские чины
считались на два ранга выше армейских и поручик гвардии мог выйти в отставку
армейским капитаном. Но во всяком случае «капитаном
Преображенского полка» М.В. Арсеньев не был.
Лермонтов тоже, случалось, ошибался
и не особенно разбирался в старинной архитектуре, как и все его современники. «Москвовед» ничтоже сумняшеся
переписывает слова из «Панорамы Москвы» о семидесяти приделах церкви Василия
Блаженного и о том, что главы на ней «рассыпаны по всему зданию без симметрии,
без порядка <…>». Нужно смотреть на Покровский собор не только со стороны
Красной площади. С запада, со стороны Кремля, его основной объем абсолютно
симметричен. Симметрию нарушают с востока лишь пристроенные
позднее колоколенка и маленький придел над могилой Василия Блаженного.
Престолов в соборе, естественно, далеко не семьдесят.
А теперь о хорошем. Книга состоит
отнюдь не из одних ошибок, не является вредной или ненужной. Нахватался
составитель многого, только, не имея фундаментальных знаний, часто не может
отличить важное от неважного, достоверное от
сомнительного, да и не старается. Сколько рассказал о людях,
имевших к Лермонтову совсем небольшое или косвенное отношение, а мог бы
написать, например, о могиле самой большой любви в жизни Лермонтова Вареньки
Лопухиной, в замужестве Бахметевой, умершей в
тридцать шесть лет и похороненной в малом, самом древнем, соборе Донского
монастыря, где, кстати, был похоронен и дед Пушкина (только надгробие в приделе
не сохранилось). К сожалению, увидеть ее надгробную плиту сейчас
непросто: на кладбище, исторически и эстетически самое ценное в Москве и второе
по значению в России после кладбищ петербургской Александро-Невской лавры,
обитатели монастыря пускают по выходным на четыре часа, но малый собор стоит
закрытым.
А. Васькин
использовал и широко известные, и гораздо менее известные источники. Есть в
книге и элемент поиска. Например, в небольшой статье «Лермонтовской энциклопедии» «Москва» не ставился вопрос:
«Когда, в каком месяце 1819 года пятилетнего Мишеньку
привезли в Москву? <…> Единственное, что можно утверждать, что произошло
это не раньше 1 июля — дня премьеры оперы «Князь Невидимка, или Личардо Волшебник». Для восприятия маленького ребенка это
было вполне доступное музыкальное произведение, поставленное как опера-сказка».
Установлено и место представления. «Большой Петровский театр сгорел еще в 1805
году, а в 1812 году огонь уничтожил и Арбатский театр. Спектакли давались в
усадьбе А.И. Пашкова, двоюродного брата того самого Пашкова, чей дом сегодня
красуется на Моховой улице». Впоследствии усадьба была куплена казной и
перестроена в аудиторный корпус Московского университета. Во флигеле, где
давались спектакли, расположилась церковь св. Татьяны. Так что
Лермонтов-студент вернулся в здание, которое приобрело уже совсем другое
назначение.
А. Васькин
не стесняется приводить сведения, которые не принято афишировать. Известно,
что, перейдя из университетского пансиона в университет, Лермонтов перестал
хорошо учиться, и ему было «посоветовано уйти». Но
Васькин считает нелишним взять у Н.Л. Бродского сведения и о том, сколько каких
лекций он пропустил и какие оценки получал. Так, «в ведомости
профессора Терновского у Лермонтова стоит двойка (как и у Белинского), в
ведомостях С. Смирнова и И. Щедритского
у Лермонтова также двойка, в ведомости А. Кубарева —
единица <…>, в ведомости П. Победоносцева против фамилии поэта не
проставлена отметка, тогда как у Белинского, Строева и Топорнина
стоит двойка, у Красова высший балл — четверка;
только в ведомости Погодина у Лермонтова за успехи стояла тройка». Низшим
баллом был ноль. Фактически какой-то интерес Лермонтов в университете обнаружил
только к истории, и то не церковной, которую читал П.М. Терновский (П.В.
Победоносцев, отец будущего обер-прокурора Синода, — риторику).
Не все помнят о том, что Арбенин в
«Маскараде» имел трех прототипов. Н.Ф. Павлову эта честь «выпала одновременно с
композитором А.А. Алябьевым и графом Ф.И.
Толстым-Американцем. <…> Что самое любопытное, у всех этих замечательных
людей было одно объединяющее свойство — чрезмерная любовь к карточной игре».
Но все-таки многочисленные
привлеченные мемуары и документы дают представление больше об эпохе Лермонтова,
чем о нем самом. Представление тоже не всегда лест-ное. Так, согласно отчету
III отделения Собственной е.и.в. канцелярии, среди
чиновников «редко встречаются порядочные люди». По одному из источников, в 1812
году крест с колокольни Ивана Великого снимали не наполеоновские солдаты, а
двое русских добровольцев. Приводятся факты, говорящие о скупости Александра I.
Обер-камергер А.А. Нарышкин ему докладывал про лермонтовского прадеда Алексея Емельяновича:
«Г. Столыпин находящуюся при Московском Вашего Императорского Величества театре
труппу актеров и оркестр музыкантов, состоящий с детьми их из 74 человек,
продает за сорок две тысячи рублей. Умеренность цены за людей, образованных в
своем искусстве, польза и самая необходимость театра <…> требуют
непременной покупки оных». Александр Благословенный сбил умеренную цену на
десять тысяч. Хотя Петровский театр сгорел еще в 1805 году, император лишь в
1821-м «соизволил утвердить проект нового здания театра». Его тезке не приходит
в голову отрицать принадлежность Лермонтову стихотворения «Прощай, немытая
Россия…», как нынешним квасным патриотам. Объективные сведения о той эпохе
нужны не меньше, чем сведения о жизни поэта, которые пополнять давно уже нечем.
Только хорошо бы энергичному
Александру Васькину быть повнимательнее,
подобросовестнее, поаккуратнее, а издательствам не скупиться на небольшие
деньги и приглашать для оценки и подготовки к печати рукописей «просветителя» №
1 (то бишь № 13) и ему подобных серьезных экспертов и научных редакторов. Иначе
и дальше полезная, нужная читателям информация будет сопровождаться грубой
дезинформацией.
