Павел
Басинский. Лев
в тени Льва. — М.: АСТ, 2015.
Есть
у Лескова незаконченная хроника «Захудалый род», рассказывающая о закате
княжеского рода Протозановых. О семье Л. Толстого,
особенно разросшейся после его смерти, можно говорить сколь угодно и как
угодно, однако ни в коем случае нельзя думать, что трагические судьбы его детей
и внуков носят тотальный характер — жизнь, в том числе современная, показывает,
что это далеко не так. Но после прочтения последней книги Павла Басинского о
сыне Толстого, Льве, хочется сесть на яснополянское крылечко, призадумавшись, и
горько плакать о том, что, дескать, старец отпрысков своих упустил. Винить
писателя в том, что он выбрал для сына неправильное имя, впоследствии сыгравшее
с ним злую шутку, так же нелепо, как предрекать несчастливую судьбу ребенку,
названному в честь умершего родственника. В народную мудрость кто-то верит,
кто-то нет, а вот автор бестселлера «Бегство из рая», по всей видимости,
предпочел надавить на мифологическое сознание читателей
и заставил их поверить в то, во что верится с трудом. Да, детская травма, да, сломанная
судьба. Но из-за имени ли? Сразу на ум приходят веб-развороты с громкими
заголовками «Тайна имени». На самом деле тайны никакой нет — ни в имени, ни в
жизни непутевого сына Льва. Басинский сам сообщает об этом читателю на
последних ста страницах своей популярной биографии, раскрывая концептуально
неоправданную интригу, которая заявлена в первых главах. Большая часть книги
состоит из дневниковых и эпистолярных выдержек всех членов семьи и их близкого
окружения. Записи удачно стыкуются друг с другом до тех пор, пока между ними не
втискивается «имя», гнетущее и буквально убивающее Льва-младшего. Имя как
заговор, имя как родовое проклятие.
Не так давно в одном из интервью
Басинский признался, что толстоведом не является —
тексты не интерпретирует, поэтику не анализирует, да и прочие филологические
изыскания в его компетенцию не входят. А важна ему сама фигура Льва-старшего — с его болезнями и писаниями, вздором и
гениальностью, отношениями и поражениями. Отношениям были посвящены первые две
книги «толстовианы» — «Бегство из рая» и «Святой
против Льва», третья же рассказывает о проигрыше отца в борьбе с собственным
сыном.
Аудитория (та, что избаловала себя
качественной non-fiction) давно не глотает книги
целиком, она в них вдумывается. Историю ухода Толстого из Ясной Поляны кто
только не смаковал — но Басинский смог повернуть ее так, что вместо пересказа
Б. Мейлаха вышло абстрагированное и внятное повествование, без жертв и
виноватых. Почему «Мадам Бовари» усваивается легче
«Анны Карениной»? Потому что у Флобера нет оценок. Есть герои и обстоятельства.
А у Толстого есть Толстой — со своим мнением и своей философией. В истории
соперничества «доброго старичка» Иоанна Кронштадтского и «яснополянского
старца» уже не одна главная линия, а две, так же, как и в последней части
трилогии о Льве Львовиче. Описывать параллельно две жизни трудно. Слишком велик
соблазн впасть в оценочность — ведь нужно поведать
читателю о том, кто виноват, и почему всеми превозносимый Толстой
дискредитирует себя в глазах условного соперника. В советской литературе
виноватых не искали, их таковыми делали. Подобным образом и Басинский во второй
книге меняет героев ролями — Святой Иоанн, будучи не в силах подавить агрессию
против Толстого, становится Львом, а терпимый и созерцающий Толстой
перевоплощается в Святого. Стало быть, правда остается
за мирянином Толстым. В последней книге позиция Басинского не то чтобы не
прикрыта, а скорее даже не завуалирована — Лев Толстой виновен в духовной и
физической гибели сына. Только вот в судьбе каждого из детей Л.Н. мы можем
обнаружить свое маленькое (или большое) горе. Дочери рожали мертвых детей
(косвенно вина вновь лежит на отце — вместе с ним они в тяжелых таки полевых
условиях помогали голодающим), младшие сыновья не отличались комильфотным графским
поведением, а про мученицу Софью Андреевну надо бы писать тома (благо, она сама
за всех это сделала. — см.
Толстая С.А. Моя жизнь. В 2-х тт. М., 2011). Выбор
сюжета о Льве-сыне не кажется особенно мотивированным — история любого другого
члена семьи в книжном переплете выглядела бы не менее трагичной — нужно только
подобрать правильные дневниковые записи.
Лев Львович был морально слаб.
Именно в этом кроется причина его многочисленных падений и чудачеств. И слаб он
был не потому, что рос среди «нянек» — как правильно заметил сам Басинский, —
Л.Н. тоже воспитывался тетушками и так же, как и собственный сын, в молодости
легко увлекался (медальон с Руссо, а затем и толстовство, взращенное на
руссоизме, — наглядный тому пример). Впечатлительность — черта молодости, глупо
упрекать двадцатидвухлетнего юношу в том, что он не может найти своего места в
жизни. Толстой-старший искал его до восьмидесяти двух
лет. Лев Львович таким родился.
Громкий, но приевшийся заголовок —
«История любви и ненависти» — покрывал и женские романы, и детективы, и прочие
биографии — словом, все то, что массовая литература способна в себя вместить. А
была ли ненависть? Со стороны Толстого-старшего — нет,
и приведенные дневниковые записи это подтверждают. Было равнодушие, реже —
неприязнь, но ненависти не было. А презрение к отцу было таким же показным, как
и все то, что творил Лев Львович: для привлечения внимания собственного отца
все методы хороши — и скитания, и пародирование, и даже псевдоненависть,
которой не только Лев-сын, но и прочие, оказавшиеся в подобной ситуации,
прикрывают свое страдание. Ненависть — своего рода инстинкт самосохранения,
непробиваемый панцирь, а вместе с тем и желание спровоцировать реакцию того,
кого любишь — положительную, или отрицательную — любую, но исключающую молчание
и равнодушие. Вспомним обратный пример — «Униженных и
оскорбленных». Разве историю ненависти предлагает нам Достоевский? Поэтому
утверждение, что любовь отца и сына сменялась полосами взаимной ненависти, так
же обманчиво, как и намек на то, что только со Львом Львовичем у Толстого
отношения складывались непросто.
Есть в книге Басинского и длинноты.
Если первая — деятельность Толстых во время голода в Поволжье — сюжетно
мотивированна, то история с завещанием представляется нераскрытой, и не только
потому, что в ней опущены любопытные для читателя детали. Например, совершенно
неясна роль в этом конфликте Ильи Львовича и Михаила Львовича — как сыновья
относились к Черткову? На чьей стороне были? А если в семейных интригах не
принимали участия, то почему? В книге этим персоналиям Басинский почти не
уделил внимания. Упоминание «махинаций» Черткова, а вместе с ним и Л.Н., важно,
когда речь заходит о Софье Андреевне. В этой главке Басинский справедливо
отсылает к первой книге в трилогии («Бегство из рая»), а также дополняет ее
развернутыми пассажами о роли Льва Львовича в этом конфликте, хотя и без
приведенных подробностей ясно, что сын взял сторону матери — эта «история
любви» подсвечивает трагические отношения с отцом. Заметно отсутствие баланса
между необходимыми и излишними деталями — там, где они нужны, их нет. И
наоборот.
В тени Льва находились все дети
Толстого. Пожалуй, лишь Софье Андреевне, справедливо претендующей на семейное
равноправие, удалось сохранить собственное «я» и неустанно утверждать его в
семье, где ее труд не был оценен всеми. История Льва Львовича, любящего мать и
пытающегося докричаться до отца, — это одна из восьми историй, превращенная в
книгу и отражающая лишь некоторые аспекты отношений Толстого с детьми. Кто
напишет остальные семь?
