Э. Мороз. Люша. Итоги. Елена Чуковская. «Чукоккала» и около. Э. Мороз
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Э. Мороз

Люша. Итоги

Елена Чуковская. «Чукоккала» и около. — М.: Русскiй мiръ; Жизнь и мысль, 2014.

 

Третьего января 2015 года скончалась Елена Цезаревна Чуковская, «наследница по прямой» знаменитого рода, «последний из могикан». А летом 2014 года вышла ее первая и последняя книжка «“Чукоккала” и около». Думаю, вышла по инициативе жюри Литературной премии Александра Солженицына, присудившего Е. Чуковской эту премию «За подвижнический труд по сохранению и издание богатейшего наследия семьи Чуков-ских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории». Вряд ли самой Елене Цезаревне по причине ее невероятной скромности пришло бы в голову собрать воедино свои многочисленные выступления то «за», то «против», интервью, статьи, короткие воспоминания — и издать книгу. (Когда я незадолго до ее ухода была у нее, она подарила мне три книги Лидии Корнеевны — я была первым незадачливым редактором повести «Софья Петровна» в «Совписе», — надписав их, и протянула неуверенно свою: «А это, если хотите…». Я, конечно, схватила все, а дома обнаружила, что подписи на ее книге нет — похоже, постеснялась.) Но, слава Богу, случилось — книга вышла.

Три человека кардинально повлияли на жизнь и судьбу Елены Чуковской: Дед, Мать и А.И. Солженицын — это красной чертой проходит через всю книгу. Конечно, живя в литературной семье, она с детства была к литературе причастна — в десять лет нумеровала страницы рукописей мамы, деда. Однако поступила на химфак МГУ и тридцать четыре года отдала химии. Но сама жизнь развернула ее в другую сторону.

Дед. В 1965 году Корней Иванович подарил Люше, как звали ее в детстве и до конца дней близкие люди, две тетради с бесценными автографами, надписав: «Альманах “Чукоккалу” со всеми приложениями к нему дарю своей внучке Елене Цезаревне Чуковской. Отныне это ее полная собственность, и она может делать с ним, с альманахом, все, что заблагорассудится ей. Корней Чуковский. 4 октября 1965 г. Переделкино».

Пятнадцать лет ушло на то, чтобы «пробить», издать эту уникальную книгу. Трагикомическую историю издания Е.Ч. описала в письме В. Войновичу, автору «Иваньки-ады». Дело в том, что Е. Чуковской пришлось иметь дело с героем Войновича — тем самым Иванько на золотом унитазе. Вообще история издания альманаха — сплошной бег с препятствиями, бесконечно вырастающими перед бегущим.

Сначала была проделана огромная предварительная работа: требовалось сфотографировать рукописный альманах, который был в единственном числе. Рисунки и тексты факсимильные — значит, необходимы комментарии. Съемка и пересъемка фотографий, афиш, писем нуждались в ретуши и многих других работах. Комментарии писал дед. Всем остальным занималась Люша.

Сейчас за такую уникальную книгу схватилось бы не одно издательство, были бы только деньги. Но тогда выделили семнадцать тысяч. Немало! И все равно — постоянные препятствия: сначала бюрократические проволочки, потом обвалился потолок в типо-графии и разбились все матрицы, затем вступила цензура: Гумилев, Замятин, Мандельштам, Ходасевич, Ахматова, Ремизов, Ю. Анненков, З. Гиппиус… — кто-то под за-претом, кто-то просто не устраивает (Паустовский? Алигер? Щипачев? Каверин?..) Сокращали — Горького, Блока, Маяковского. А затем возникли новые причины для препон: у Чуковских поселился Солженицын, Лидия Корнеевна написала «Открытое письмо Шолохову», за границей вышла ее повесть, отклоненная в «Совписе».

Заморозки стремительно переходили в лютые морозы. (Читайте книгу Е. Чуков-ской, молодые писатели, наматывайте на ус опыт старшего поколения. Пригодится!).

В марте 1968 года Корней Иванович, отвечая на письмо читателя, писал: «При таких темпах “Чукоккала” выйдет лишь в 1979 году — до которого я едва ли доживу». Так и случилось. Не дожил, более того — попал в число «репрессированных посмертно» — стало невозможно переиздать ни одну его книгу, ни детскую, ни взрослую. Е. Чуковская замечает: «Очевидно, будущее бросает свою тень на настоящее. И искусство умеет проявить эту тень раньше, чем появился тот, кто ее отбрасывает». Так что и сама книга, и история ее издания — документ эпохи, а также поучение нам, ныне живущим.

Не одной «Чукоккалой» занималась Е.Ц. — дневники К.И., собрание сочинений, музей в Переделкине. Любители детективов оценят развитие этого сюжета — извили-стой линии жизни и творчества классика русской литературы К.И. Чуковского, беспримерные усилия в борьбе за сохранение его огромного, разножанрового литературного наследия и его знаменитого музея. Елена Чуковская на этой стезе преподала всем нам урок мужества и ответственности перед временем и литературой.

Мать. Лидия Корнеевна тоже оставила «Завещание Люше», но и при жизни матери Люша была ее помощником и советчиком. Как пишет в послесловии Л. Сараскина: «Литература вдвинулась в ее жизнь, как вызов 911, сигнал из службы спасения. Она оказалась в положении человека, от которого стали зависеть дела близких ей людей…». Так что с химией было покончено — дальнейший вектор ее жизни определился.

Сама Лидия Корнеевна считала главной своей книгой «Софью Петровну», затем — «Прочерк», повесть о судьбе своего репрессированного мужа, физика М.П. Бронштейна. Читателям больше известны «Записки об Анне Ахматовой». Е.Ц. досталось самое трудное — дополнить «Записки…» «Ташкентскими тетрадями», в публикации которых Лидия Корнеевна сомневалась и к печати их не готовила.

В главе «Так бывает в жизни» (слова А. Ахматовой) цитируются записи Л.К. о причинах ее разрыва с Ахматовой и вообще о ташкентском периоде жизни («Боже мой! Сколько мучений трудовых, сколько болезней, какая нищета, какая бездомность! Сколько предательств! Стыдно, конечно, жалеть себя, но каюсь: жалею». И вместе с тем: «Наступает на пятки 3-й том… Ташкент. (Хочу дать его в обрывках)». Лидия Корнеевна не успела. Е. Чуковская исполнила этот завет: «Ташкентские тетради» вышли в трехтомном издании, подготовленные ею и ее помощниками — Ж.О. Хавкиной и Е.Б. Ефимовым.

«Прочерк» («Митина книга»). С 1980 года до самой своей смерти в 1996 году Лидия Корнеевна работала над этой книгой. «Прочерк» — потому, что в графе о причине и месте смерти М.П. Бронштейна стоял прочерк.

Е. Чуковская приводит в книге записки матери о том, как они посетили в 1990 году приемную КГБ для знакомства с делом М.П. Бронштейна, что прочли и как читали это под надзором корректно-враждебного чиновника. Узнали имена тех, чьи показания сыграли роль в аресте Матвея Петровича, и причины их предательства. К тому же неожиданно нашлись два свидетеля, сидевшие с М.П. Бронштейном в камере, — их рассказы в книге Е.Ц. тоже приводит.

После посещения КГБ все «прочерки» были заполнены. 10 декабря 1994 года Лидия Корнеевна записывает: «…название “Прочерк” для Митиной книги не годится». Но дописать книгу она не успела. Остались папки с материалами для книги — Е.Ц. перечисляет и описывает их. Некоторые назову: «Следователи и судьи. Методы следствия Ульрих — хозяин расстрельного дома»; «Палачи» — сведения из печати о следователях, фамилии которых Л.К. увидела в «Деле» М. Бронштейна. И набросок заключительной главы книги: «…2 км. От Левашово… Похоронены 42 тысячи человек. Одних привозили мертвыми, других — живыми — и стреляли там. Называлось это место “Полигон для учебных стрельбищ”, поэтому никто не удивлялся стрельбе… Родные прикалывают к деревьям записки с именами и датами жизни расстрелянных. Вход открытый. Время — сталин-ский террор. 1937–38 и 49».

Подробное описание папок благодаря Е.Ц. дает представление о том, какой могла бы быть эта книга. Публикацией архивов дочь продлила жизнь матери, показала мас-штаб ее личности.

Надо сказать, что книга Елены Чуковской не только запечатлевает события того уникального отрезка ХХ века — «оттепель», заморозки, глухой застой, дальнейшие заморозки, переходящие в морозы, с репрессиями, посадками, выдворением из страны, диссидентством, рождением и распространением самиздата, — но и показывает главное: появление и проявление личностей. Сахаров, Солженицын, Лихачев, Лидия Чуковская... К их числу, несомненно, относится и Е.Ц. Сегодня, когда вновь наступают холода, жившим тогда важно об этом вспомнить, а молодым — просто узнать.

А.И. Солженицын. У Солженицына Е.Ц. была «начальником штаба в одном лице» в самое тяжкое и шаткое для него время. Сама предложила помощь. Была связной, перепечатывала рукописи (романы, «Архипелаг…»), хранила, распространяла (в том числе «Письмо IV съезду писателей»), собирала подписи под разными письмами и документами. Об этом — главы «Конспирация», «Хранение архива», «Распространение самиздата», «Работа над “Архипелагом ГУЛАГ”». Продолжала помогать Солженицыну и после его выдворения из страны.

Глава «Вспоминая А.И. Солженицына» начинается письмом Елены Чуковской «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» — опубликовано в 1988 году в «Книжном обозрении». Правда, самого письма в книге нет, зато приводятся многочисленные отклики на эту статью, в том числе и недоброжелательные. Например, В. Золотова из Ростовской области: «…А нужно ли это?.. Я больше верю Н.Н. Яковлеву — “Солженицын прочно держит эстафету идеологов фашизма”»... Люди старшего поколения хорошо помнят эту книжонку, в которой автор смешивает с дерьмом и Сахарова. Или: И. Крюков: «…Пусть он остается там, где ему щедро платят покровители из ЦРУ». Вечная у нас лексика! Слышится и сегодня!

Но были там и другие письма, другие имена, с другим знаком: В. Кондратьев, Я. Этингер, В. Оскоцкий, Натан Эйдельман, Ст. Лесневский, А. Мень. А некий Петр Ильинский двадцати трех лет привел историю из школьного детства: преподавательница, рассказывая о Данте и его изгнании из Флоренции, сказала: «“И вообще, дети, всегда, когда страна изгоняет художника, то виновата страна, а не художник”. — “А как же с Солженицыным, Людмила Александровна?”… На дворе стоял 77-й год… — “ И в случае с Солженицыным — то же самое”. — И быстро ушла…»

Сегодня это кажется абсурдом, но Е. Чуковской пришлось защищать Солженицына и после его возвращения на родину. От своих. Я имею в виду ее статью «Первый признак вандализма», опубликованную в 2002 году в «Новом времени». Смысл статьи шире, конечно, чем защита живого классика. «Я убеждена, — пишет Е. Чуковская, — что наши беды — не в выдуманном кумиротворении (в чем упрекал Солженицына Войнович.Э.М.), а совсем в противоположном направлении. Наше общество — это “общество взаимного неуважения” … неуважение к личности — к любой личности, выдающейся или ничем не примечательной».

Помимо того, она постоянно следит за правдивостью публикаций о Солженицыне и людях, близких к нему — опровергает в печати домыслы, неточности, намеренное искажение фактов.

Я как-то слышала вопрос: а сама Елена Чуковская обладала литературным даром? Литературный дар может проявляться по-разному, не только в написании текста, но и в умении услышать и увидеть то, что происходит вокруг, выделить главное. Вот Е.Ц. читает Солженицына и делает из него выписки: «“Стал писать стихи потому, что их легче запоминать, чем прозу” <…> “Мне надо писать большие вещи, я люблю архитектурно строить, а рассказы невыгодно. Растрачивание сил” <…> “Я чувствую себя свистящим бичом. Я утром просыпаюсь и уже знаю, что надо сделать так-то, делаю и выходит правильно” <…> “Я всегда должен быть неприемлем. Всегда на краю. Я и не хочу быть приемлемым” <…> “… я должен будоражить, все время на краю лезвия… Пусть спорят и думают” <…> “Не хотел реабилитации, привык. Чувство своего избранничества”…». Думаю, именно эти выписки Е.Ц. делает неслучайно. А вот записи самой Е. Чуковской, ее собственные наблюдения: «…требовал, чтоб не было никаких ошибок, и даже, казалось, не понимал, как это можно работать, делая ошибки. <…> Читая, вновь чувствовала совершенно другую степень духа. Все невероятно огромно по замыслу и вдруг поразительно рационалистично... Как все же слово отражает человека. <…> …роман пишет, как на службу ходит»…

Разве из этих выписок и записей не встает характер? И разве они не свидетельствуют о литературном даре Е. Чуковской? Про Солженицына она скажет: «Солженицын — единственный счастливый человек, которого я видела за свою жизнь»…

Раздел Varia — проза, воспоминания Е. Чуковской о Пастернаке, которого они с Корнеем Ивановичем посетили в момент присуждения ему Нобелевской премии, рассказ о друге, барде Александре Дулове, с которым училась на химфаке, и о Борисе Можаеве. Выразительно, живо и точно. Далее в Приложении, совместно с Б. Сарновым, — Повесть в письмах и документах «Случай Зощенко».

А еще — кропотливый труд текстолога, комментатора, составителя, публикатора — все, чем занималась Е.Ц. до последнего дня своей жизни. Результат налицо: изданы дневники Корнея Чуковского, его Собрание сочинений в пятнадцати томах, рукописный альманах «Чукоккала», переписка. Книги Лидии Чуковской: «Записки об Анне Ахматовой», одиннадцать томов Собрания сочинений, Переписка. Сборник статей и документов об А.И. Солженицыне, а также множество вступительных статей, публикаций и комментариев в журналах и неавторских сборниках. Цены этому нет.

Что побуждало Елену Чуковскую к такому беспрерывному, бескорыстному, требу-ющему полной отдачи, часто опасному труду? Много можно наговорить, и все будет правильно. Но мне хочется вспомнить ответ самой Е.Ц. на вопрос, почему она выбрала когда-то химфак, а не литературу: «Я исходила из соображений полезности»… Из этих соображений она исходила всю жизнь.

 

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru