Лауреат 2012 года за архивный роман
«Ключ» (№ 11)
Как-то я шла из магазина, нагруженная
сумками, и увидела ворону на дет-ской площадке, которая увлеченно катила перед
собой большой детский мячик. Другие вороны с интересом за ней наблюдали. Так
она катала его некоторое время, пока не заметила меня. Тогда она медленно
отошла от мячика и стала делать вид, что она обычная ворона, без всяких там
затей. Подумалось, что это и есть настоящая «черная курица», а где-то сидит
мальчик Алеша, который умеет разговаривать с ней на ее языке.
Так и у исследователя есть свой
невидимый мир, который охраняет «черная курица», она говорит на своем языке и
открывает тайны только особо доверенным лицам.
ИССЛЕДУЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
Я всегда относилась к ним с
огромным почтением. Как музеи, архивы, библиотеки мерещились огромной
задрапированной сценой, за которой — чудеса, так и любой исследователь
творчества, биографии был похож на человека, владеющего ключом от тайных
дверей. Некоторые по сей день такими для меня и остаются. В юности, когда я
встречала их в стенах Энциклопедии, они больше всего напоминали добрых городских
сумасшедших, которые в одиночестве крутятся в лабиринтах архивного Минотавра,
разыскивая крохотное известие о месте службы какого-то очередного литератора из
«штаб-офицерских детей». На летучках долго кричали и спорили про этих
«штаб-офицерских детей», мол, неясно, да и зачем такая дефиниция, но потом
успокоились, так они и остались этими детьми. Однако те исследователи были
бескорыстны, чисты сердцем и близки к обычным людям. Часто это были химики,
физики, пенсионеры, журналисты или вообще люди без звания.
Иное дело крупные исследователи, к
которым я приблизилась в пору своих изысканий. Одни из них поразили меня тем,
что, занимаясь тем или иным писателем, поэтом и т.д., как бы это точнее
выразиться, любили в своем герое скорее себя. Где-то со
второй-третьей встречи вдруг открывалось, что он или она — скорее пьедестал к
собственному величию. Но так бывает во всем, даже в семейной жизни, ничего
удивительного тут нет. Мы любим за то, что любят нас.
Исследователь часто превращается
(абсолютно неожиданно для себя) в некое подобие мужа или жены исследуемого, он,
как медиум, начинает говорить от него сильным или срывающимся от обиды голосом,
заступаться за своего героя так, словно он один знал ход его мыслей. Это,
конечно, оправданно, потому что исследователь оказывается порой намного ближе к
своему герою, чем муж или жена. Исследователь ложится и встает со своим героем,
видит его во снах, с трепетом перебирает его бумаги, обрывки, иногда даже
предметы. Разве муж или жена на такое способны?!
Исследователь знает, как его герой относился к родственникам и знакомым, что любил есть, какие читал книги. Самое сложное — отношение
исследователя с наследниками. Исследователь, с одной стороны, их, можно
сказать, любит, ведь в них течет кровь его героя, но с другой — относится к
ним, как к неразумным детям. Они могут что-то сломать, испортить, выкинуть, не
туда положить, засунуть и т.п. в большом хозяйстве героя. Их надо умащивать,
говорить жалобным тонким голосом, утешать, успокаивать. Исследователь — великий
психоаналитик и в то же время существо нервное, иногда страдающее параноидальными комплексами.
Попадались и такие странные случаи,
когда человек был как бы наполнен своим героем, то
есть говоришь с ним, а он словно сам Пастернак, или Цветаева, или даже
Булгаков, но потом оказывалось, что их герой с легкостью извлекался из них, и
исследователь становился полым. То есть сам по себе он не имел никаких
особенных мыслей и взглядов, никаких особых талантов.
НАСЛЕДНИКИ
Это люди, которые получили право
владения ушедшим гением. Драма взаимодействия наследников и всего остального
мира — сродни античной, здесь все правы и все
виноваты. Я знала случаи, когда вдова одного художника, как зеницу ока
хранившая, никому не показывая ни одной бумажки, перебирая, кому лучше
отправить, ценное наследство, внезапно умирала, и все бумаги, наброски,
переписка в один день оказывались на помойке, отправленные туда дальними
родственниками, не испытывающими никакого пиетета перед талантом художника.
Были почти комичные случаи, когда наследие утонченного литератора оказывалось в
руках полуграмотной дальней родственницы. Или когда всеми правами распоряжается
некто под названием «седьмая вода на киселе». Или просто человек, для которого
гений был неприятным отчимом, и он отыгрывается за это в уже новой жизни. Это
все великие уроки того, как все бренно и что человек не может предвидеть
последствий своих действий.
Но самое драматичное — это семейные
партии. Классик любил, женился, бросал детей, не подозревая, какую мину он
закладывает под свою посмертную жизнь. Тот клубок обид, которые были при жизни,
опрокидывается в его посмертное существование, навсегда лишая его потомков
покоя. Чем крупнее автор, тем тяжелее проходят водоразделы между «партиями» его
родственников. Первые, с кем столкнулась, — это две партии булгаковских
жен. Партия Белозерской и партия Елены Сергеевны Булгаковой. С горестью могу
сказать, что выбирать все равно приходилось, над схваткой не удерживался никто.
ПРО НОСИТЕЛЕЙ АРИСТОКРАТИЧЕСКИХ КОРНЕЙ
Пять поколений очень образованных
людей — и что? Почему так странно выдыхается, истончается род и утыкается в
людей без воли (я имею в виду, не семейную волю), без интереса к собственной
истории, заменяющих настоящие интересы светской болтовней. У меня есть только
одно преимущество, то, что я выросла из земной толщи, и то, что моя энергия
призвана делать что-то, и мне до конца не ясное.
Вспомнила молодую женщину, с
которой ехала двое суток из Бухареста в поезде. Она обманывала мужа, крутила
роман с румыном, который, кажется, тоже ее разоблачил. Все это она радостно
обрушивала на мою голову. Она была очень миловидной, книг почти не читала, но
невероятно гордилась страной, ее полями, лугами и президентом, при этом
откровенно мечтала свалить из нее куда подальше. Я старалась не слышать ее
стрекотанья, но вдруг она поведала, что бабушка, скрывая происхождение, вышла
за какого-то рабочего, но однажды повела ее на Арбат и показала свой желтый
особняк с гербом над парадным входом. Она девочкой поразилась этому гербу,
комнатам, которые могли принадлежать ей. Правда, она путалась в том, где стоял
дом, но что-то выплыло из ее глубин сознания. Я подумала тогда, что ведь была
когда-то Элен Безухова и масса ничтожных созданий аристократического
происхождения, единственное, что их отличало от
нынешних, они были вынуждены нести память рода. Глупые,
умные — несли такую память. Эти — уже ничего не несут.
МУЗЕИ
Я давно поняла, что каждый герой
заслуживает того музея, который имеет. Сколько лет я проходила мимо
придавленного зданием КГБ-ФСБ бритого черепа Маяковского,
в дом к которому можно было попасть через арку этой организации, и всегда
думала, что он сам вошел через эту дверь в историю. Да, он — великий поэт, но
есть связи, которые никак не преодолеваются, и история проявляет их в виде
ярких отпечатков.
Фокус в том, что если классик
тяготился своим домом, который спустя время стал музеем, это скажется на его
судьбе. Именно работая в музее, я поняла, что прошлого нет и что великие тени
продолжают ходить рядом, задевая вещи, опрокидывая стулья, хлопая форточками.
