Лауреат 2008 года за поэтический цикл
«Балтийский дневник» (№ 7) и перевод новых стихов Сергея Жадана (№ 9)
Велосипеды
Велосипедный завод
Лейтнера был перевезен
из Риги в Харьков в 1915-м, когда возникла угроза
сдачи города немцам. Затем, после Гражданской,
на его базе создан был Харьковский велосипедный,
который и штамповал свои машины с удивительными
хромированными деталями.
Уже в начале
двадцатых при мастерских завода
была создана футбольная команда, которой занимались
братья Межлауки — грозные красные комиссары,
родившиеся в Харькове, взращённые террором,
и им же таки позднее затоптанные в чёрный
снег тридцатых.
Для чего я всё это
вспоминаю?
Всё, что восстанавливается из руин, всё, что
начинается из ничего, пустота, что
превращается в руках слесарей и механиков
в машины и станки, всё это вложено
в нашу жизнь, как вера в тексты псалмов.
Те рабочие,
которые выходили утром на смену
и которые выбегали вечером на твёрдый, выжженный
грунт стадионов, играли солнцами и тенями,
разламывали время, как горячий хлеб,
зная, что всё в этой жизни начинается впервые,
и будущее создаётся обычно в цехах
и на футбольных площадках.
«Мы всё начнём
сначала, — говорили они, вступая
в мартовскую прогорклость пустого цеха. —
Ничего до нас, ничего, чего б мы не знали.
Мир начинается с утренних паровозных гудков.
Движение истории согласуется восьмичасовым
рабочим днём. Все наши победы начинаются
с вытоптанных газонов. И никто не отнимет у
нас эту странную пророческую уверенность,
эту головокружительную ярость,
которой мы встречаем наших соперников».
Океаны и подводные
растения, наросты серебра в чёрной породе,
твёрдость деревьев и волокна внутри тростника —
всё только начинается, как только они выбегают
из раздевалки. И солнце останавливается в тёмных туннелях
трибун, и тени наркомов стоят за спиною, как тени архангелов.
Революция всегда оставляет шанс тем,
кто готовы в него вцепиться зубами,
рвать прогнившую обшивку этого механического мира,
выгрызая дымящуюся сердцевину старой истории,
ничего не ожидая для себя в будущем,
ничего не оставляя после себя в прошлом.
Депо
И звёзды, пролетая
над ним,
шептали: «Арон Барон,
ох, Арон Барон,
неси свою правду,
пока снег заметает перрон».
И Арон Барон, пекарь,
опытный революционер,
который вёл за собой в Чикаго
толпы анархистов,
приезжает под Рождество,
будто апостол Павел,
в харьковские железнодорожные
мастерские, в депо.
В кожухе, накрытый мешками и кожами,
на почтовых санях,
привозит чёрную свою
пропаганду,
рассказывает железнодорожникам о братьях,
что пали в восстаньях.
Арон Барон,
в синей рабочей блузе,
с зелёным дымом в бороде,
призывает путейцев и машинистов
держаться вместе
в работе
и борьбе.
Пишет в посланиях:
«Железная дорога проложена там,
где Господь провёл своим
жёлтым ногтем
по густому ландшафту,
это он открывал ворота наших заводов,
он заполнял мужеством наши лёгкие,
как углём шахту.
Нет ничего, чего
бы
нельзя было перевезти в наших вагонах.
Нет ничего в прошлом,
за что нам нужно держаться.
Всё, что нам остаётся, — вера,
которую мы вынесем с собой,
когда за нами займутся реки
и падут небеса.
Наше
небо,
которое зажигается и гаснет,
наши ежедневные хлопоты,
наша связь с влажным золотом солнца,
наши семьи и умершие родители —
рождаясь и изучая в небе звёзды,
засыпая под шёпот
акаций,
мы строим нашу жизнь,
как невиданный дирижабль,
что плывёт над полотном
железной дороги,
зажигая зрачки
сыновей,
что стоят на перронах
рождественских станций,
полные уверенности
и победы».
Ах, Арон Барон,
чёрный апостол язычников,
тёплые уставшие паровозы
загоняются ими
с вечерних полей
в пропахшие весной депо,
будто скот,
и железнодорожники собираются,
как пастухи, вокруг костров,
и трудно молчат,
разбирая типографские
шрифты его речи:
«Нет страха в
отказе
от тяжёлых камней, которые нам
вкладывали в карманы школьных пиджаков,
нет утешения в привязанности
к прошлому. Что может объединить
металлургов и горняков?
Что может держать, кроме корней?
Вера была
создана железнодорожниками,
потому она требует
пространства и терпения».
Арон Барон,
ох, Арон Барон, глубокая тишина
всегда залегает
после утренних расстрелов,
революция, как саламандра,
рождается из огня,
революция пожирает младенцев
в рождественском Вифлееме,
революция сжигает в паровозных топках
своих святых апостолов.
И только звёзды
летают над нами в грусти и тревоге.
И только реки
обходят нас и движут плотины,
не в состоянии
оставить нам
хоть что-то,
не в состоянии
хоть что-то
у нас отобрать.
Конец октября-3
Так долго в
дороге,
что потерянные между щелей в палубе яблоневые
семена приживаются во влаге и пыли.
Дорога — это время, потраченное нами на понимание
своей потерянности. Деревья вырастают
на кораблях, что движутся реками.
И вот осенью корабли
погружаются в ил и стоят
среди воды и темноты.
Что ты знаешь о
деревьях? Деревья пускают корни
в трюмах и машинных отделениях,
добираются до сумеречных глубин
и тех уголков, где спрятано
сухое зерно и запасы питьевой воды.
Что им теперь
делать
на кораблях, которые медленно идут ко дну,
отягощённые листьями и ветками?
Когда будешь думать о деревьях,
думай про всех, кого ты видела в своей жизни,
про длинные корни, которые связывают
нас с жизнью. Когда будешь думать
о зелёных яблоках,
думай также о многих, кто работал
на этой реке, пытаясь хотя бы на миг
сдержать её течение.
Конец октября.
Женщины идут с берега.
Ветер полощет тяжёлые полотенца,
как флаги победителей.
Земля нагревается
и остывает.
И ты нагреваешься и остываешь
вместе с ней.
Полковые барабаны
Сколько прошло
времени,
сколько всего случилось,
а они опять появляются на улицах города,
из которого их выбивали десять-пятнадцать
лет назад, из которого вывозили их
тела в тёплых кожанках, что
дымились кровью и порохом.
Опять держатся
тротуаров
и перекрёстков — подростки в кроссовках
и остроносых ботинках, перекрикиваются
по своим телефонам, выкрикивают проклятия
в адрес дьявола, который ведёт их
за собой вперёд
до смерти
и забвения.
История —
игральный аппарат,
всегда заряженный для тебя
чьими-то руками.
Ничего не случается по недосмотру,
всё возвращается на свои места.
Страна, что пробуксовывает в жёлтых
снегах депрессии, требует новой крови,
поэтому безымянные агитаторы
снова вербуют в спальных районах
и в трамваях этих юных боевиков,
завтрашних генералов,
готовых приступить к большому переделу,
готовых сражаться за границы,
готовить погромы
в офисах и на автомойках.
Не оставляй меня,
отчизна,
не уезжай вслед за звёздами,
оставайся со мной в сумеречных парках
с железными коробками игровых автоматов,
которые кто-то зарядил чёрными
сердцами подростков.
Если и ты оставишь меня,
хватит ли мне уверенности
бить в полковые барабаны,
отправлять их письма,
заниматься корреспонденцией
с дьяволом.
Попробуем ещё раз:
время возвращается на старые квартиры
и не находит там наших следов.
Дети всё такие же отважные
в своём нежелании сдаваться без боя,
поэтому шагают за барабанщиками,
в своих кроссовках, специально созданных
для того, чтобы переходить
в наступление.
Не оставляй нас,
надежда,
той поздней золотой порой,
когда мы будем делить добычу,
с отчаянием уничтожая
запасы любви
на военных складах отечества.
