Павел Фокин

А. А. Вознесенский. На виртуальном ветру

В соавторстве с ветром

А. А. Вознесенский. На виртуальном ветру. — М.: Вагриус, 1998.

Андрей Вознесенский совершенно не умеет писать мемуары. В его книге воспоминаний “На виртуальном ветру”, выпущенной издательством “Вагриус” в серии “Мой 20 век”, события и факты биографии поэта рассыпаны в причудливом беспорядке. Будущим комментаторам придется попотеть, чтобы установить их взаимосвязь. Да и сами записи весьма разнородны: литературные портреты, критические эссе, анекдоты, странички из дневника, публицистические заметки, экскурсы в русскую и мировую историю, сюрреалистическая проза, стихи, свои и чужие, адреса друзей и знакомых, некрологи, дарственные надписи — таков далеко не полный перечень жанров, образующих текст. Словно и впрямь какой-то вихрь-вирус ворвался в кабинет-компьютер поэта и переворошил листы-файлы рукописи.

Ветер — извечный соавтор поэтов.

Свойства человеческой памяти удивительно многообразны. Кто-то запоминает с ходу целые страницы печатного текста, кто-то безошибочно воспроизводит число пи с невероятным количеством знаков после запятой, для кого-то не составляет труда быть ходячей телефонной книгой или библиографическим указателем. Люди помнят лица, звуки, запахи. Вознесенский помнит метафоры. Взглядом опытного художника он безошибочно выхватывает из потока действительности зрительный образ, который становится для него знаком человека, эмблемой события. Динамично развиваясь вглубь и вширь, образ наполняется неожиданными смыслами и ассоциациями.

Немецкий философ Мартин Хайдеггер вначале запомнился как необычный слушатель: “Он мерцал справа на коренном месте своем, в ровном, как челюсть, ряду кресел”, его “желтоватая костяная лысина” была похожа со сцены на зуб. Так рождается метафора “Мартин Хайдеггер, коренной зуб немецкой философии”. Вознесенский слов на ветер (даже “виртуальный”) не бросает. Весь очерк “Зуб разума” подчинен раскрытию поэтической метафоры, и здесь автор пользуется самыми разнообразными средствами, вплоть до стенографической записи своей беседы с великим мыслителем. Строгость документа не мешает причудам воображения.

Судьба была щедрой к Вознесенскому. Она подарила ему счастье общения с десятками выдающихся людей уходящего столетия — от Пастернака до Гребенщикова. Анна Ахматова, Нина Берберова, Лиля Брик, Марк Шагал, Луи Арагон, Пабло Пикассо, Дмитрий Шостакович, Святослав Рихтер, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Александр Солженицын, Андрей Синявский, Артур Миллер, Ален Гинсберг, Гюнтер Грасс, Мстислав Ростропович, Майя Плисецкая — вот лишь малая толика этих щедрых даров. Поэт оказался достойным их хранителем.

В книге Вознесенского читатель найдет не так уж много развлекательных историй, хотя поэт и не забывает время от времени припомнить, какой экзотический напиток и в каком диковинном месте он пил с тем или иным своим современником. Вознесенскому в первую очередь интересен сам человек. Он стремится дать портрет личности, чтобы читатель увидел облик человека, прочувствовал его страсть, открыл своеобразие таланта. Вознесенский предлагает емкие и афористичные характеристики. Когда-то учитель и божество Андрея Вознесенского Борис Пастернак в стихотворении-портрете “Анна Ахматова” писал: “Мне кажется, я подберу слова, Похожие на Вашу первозданность. А ошибусь, — мне это трын-трава, Я всё равно с ошибкой не расстанусь”. Вознесенский тоже подбирает слова. Порой они точны и убедительны, иногда спорны, но всегда выразительны. Вот, наугад, несколько примеров:

“В его (Пастернака) работе было много от Москвы с ее улицами, домами, мостовыми, которые вечно перестраиваются, перекраиваются, всегда в лесах”;

Борис Слуцкий “крепкой, уверенной фигурой походил на римского центуриона. Под его пиджаком-букле чувствовались поддетые классические латы. И стих его был четкий, римский”;

“Меньшой брат Державина, Баратынского и Хлебникова, товарищ Заболоцкого, Мартынов пел о нашем существовании, о днях НТР торжественным слогом “Слова о полку Игореве”.

По драматизму мысли, заключенной в лаконичной отточенной фразе, Вознесенский чем-то напоминает Василия Розанова. Иногда, правда, он сбивается в стилистику научно-популярного жанра, особенно когда пересказывает хрестоматийные сюжеты.

Фантастически широкий круг знакомств и встреч поэта, его искренний интерес к личности собеседника, сочетание уникальной информации с общеизвестными фактами и оценками делают книгу своеобразной энциклопедией культурной жизни второй половины ХХ века. Остроту и пикантность “словарным статьям” придает активное участие в этой жизни их автора, который иногда с очаровательной невинностью Хлестакова, бывшего, как известно, “с Пушкиным на дружеской ноге”, любит подчеркнуть свою роль в судьбе того или иного героя воспоминаний. Впрочем, в отличие от Хлестакова, Вознесенский имеет на то все основания.

Но это грустная энциклопедия. “На виртуальном ветру” — книга-реквием. Скольких друзей похоронил поэт только в последние годы! Скольких оплакал в стихах. В русской поэзии, пожалуй, только Некрасов спел столько прощальных песен. В одном из последних своих стихотворений Некрасов сокрушался: “...а друзей уносила судьба. Песни вещие их не допеты, Пали жертвой насилья, измен В цвете лет; их портреты Укоризненно смотрят со стен”. Этот всегда укоризненный взгляд ушедших чувствует на себе и Андрей Вознесенский. “Простите меня те, кого я обидел в этой книге! Кого жизнью обидел, простите!” — достойный христианский финал. Невозможный в энциклопедии, редкий в мемуарах, естественный для исповеди.

“Ветер, ветер, на всём белом свете...”

Павел Фокин