Д. Мирский. О литературе и искусстве: статьи
и рецензии 1922–1937. Составление, подготовка текстов, комментарии, материалы к
библиографии: О.А. Коростелев и М.В. Ефимов. Вступительная статья: Дж. Смит. —
М.: Новое литературное обозрение, 2014.
Образ
этого человека троится в нашем восприятии уже на уровне имени: «левый», не без
оттенка скандальности, эмигрантский литератор и публицист «князь Дмитрий
Святополк-Мирский»; признанный коллегами британский русист «D.S. Mirsky»; правоверный советский критик «Д. Мирский»,
отличавшийся от большинства собратьев энциклопедическими знаниями и несомненной
искренностью даже в самых пафосных текстах. Современному российскому читателю
известны все трое, но порознь, из-за чего может возникнуть «эффект Шалтая-Болтая».
В рецензируемом томе сделана
попытка «собрать» Мирского. Точнее, дополнить имеющиеся издания, поскольку он
состоит как раз из «несобранного» — из текстов, не входивших в предыдущие
посмертные сборники, давно занявшие место на библиотечных полках и хорошо
известные не только специалистам, но и любителям русской и зарубежной литературы.
Фактически перед нами один из томов будущего собрания его сочинений.
Мирский писал для широкой аудитории
и для специалистов, откликался на сиюминутные события литературы и политики и
оставил капитальные труды, надолго пережившие автора. Будучи человеком
темпераментным, он не мог «молчать» и «пройти мимо». Будучи человеком
честолюбивым, он хотел «оставить след» — и это ему удалось.
Специфика нового, «дополнительного»
собрания статей и рецензий Мирского делает его чтением для профессионалов, а не
для «широкого интеллигентного читателя». Открытий для неспециалистов здесь,
по-моему, нет, за исключением отличной вступительной статьи Джеральда
Смита, не просто «крупнейшего в мире специалиста по биографии и творчеству
Мирского», как сказано в издательской аннотации, но и мастера
историко-литературного портрета. «Параболы и парадоксы Д. Мирского» — пожалуй,
лучшая обобщающая работа о нем в формате статьи, а потому будет полезна тем,
кто захочет узнать о ее герое главное, не слишком углубляясь в подробности. «Узкие»
специалисты найдут в книге немало ценного (пишущий эти строки отметил для себя
впервые публикуемые в русском переводе рецензии на стиховедческие работы
Брюсова и Шенгели). Истинное значение книги — в
другом.
Мирский — ключевая фигура
русско-английских и одна из ключевых фигур русско-европейских культурных связей
1920–1930-х годов, причем как в эмигрантский, так и в советский период
деятельности. Самый ее характер перевешивает достоинства и недостатки отдельных
работ. Искренний радетель за русскую культуру, Мирский знакомил русского
читателя с иностранной, преимущественно британской литературой, англоязычного —
с русской. И не просто знакомил, но старался сделать их понятными и по
возможности близкими — ради взаимного обогащения.
Мирский не отделял русскую
литературу от европейской, но
считал ее важной частью общеевропейского культурного мира, как литературу
английскую или французскую. Такое положение вещей казалось естественным
Пушкину, Тургеневу или Брюсову, но в нашей истории были периоды «России и
Европы» и даже «России не (вне) Европы». Многим европейцам русская
литература тоже казалась неевропейской — «экзотической» или вовсе «варварской».
Мирский изо всех сил пытался засыпать искусственный ров. Этому способствовали
темперамент «культуртрегера», энциклопедизм ученого и литературный дар:
русскому читателю он увлекательно и со знанием дела рассказывал о Флетчере и Джойсе, Шелли и Хаксли; британскому — о Пушкине
и Маяковском, Толстом и Брюсове. Особо следует отметить его англоязычные
рецензии 1920-х годов на труды русских филологов, появление которых
способствовало продолжению научного обмена.
Рецензируемый том — тексты в
сочетании со статьей, комментариями и библиографией — подводит нас к важной и
почти неосвоенной теме «Русское Зарубежье и мировая литература». Четверть века
свободных исследований Русского Зарубежья дали читателю возможность охватить
взглядом богатство его наследия в рамках русской культуры — то есть прежде всего тексты на русском языке и о России. Однако
при чтении переизданий сочинений писателей-эмигрантов можно подумать, что они
жили в культурном вакууме, не взаимодействуя с окружавшей их
литературно-художественной средой стран пребывания и
как будто вообще не интересуясь ею. Такое впечатление создается даже при чтении
новых изданий критических статей Адамовича и Мочульского, Вейдле
и Муратова — известных «западников» и знатоков европейской культуры.
Естественно, что исследователей
Русского Зарубежья в первую очередь интересовало то, что его представители
думали и писали о России и русской культуре. Естественно, что в первую очередь републиковались и изучались именно такие тексты, которые
затем переиздавались для широкой аудитории. Огромный вклад зарубежной России в
русскую культуру ныне очевиден каждому. Однако за этим потерялись вклад зарубежной
России в мировую культуру, ее роль и место в международных связях русской
литературы, изучение которых применительно к 1920–1930-м годам ограничивается
Советским Союзом.
В этом плане Мирский — фигура
уникальная, а масштаб и значение его деятельности на данном «фронте» впервые
становятся понятны только из рецензируемого тома. С начала 1920-х годов он
регулярно знакомил русскую аудиторию с новинками британ-ской и, реже,
французской литературы, считая это знание необходимым для читателя
эмигрантского и, надо полагать, надеясь на проникновение своих текстов в СССР. Поскольку центром литературной жизни Русского
Зарубежья была Франция, о французской литературе в эмигрантской периодике
писали намного больше и чаще, чем о британской, но из этого богатства собраны и
републикованы только крохи. Эмигрантские статьи
Мирского об иностранной литературе наконец-то переизданы и прокомментированы.
Пора заняться их предметным изучением в общем контексте международных
литературных связей.
Как известно, Мирский не был апологетом
эмигрантской литературы и редко писал о ней для иностранного читателя, но тем не менее отмечал переводы книг Ремизова и Лукаша, Одоевцевой и Осоргина. Жаль, что он так мало и скупо писал
об этом, поскольку бытование переводов книг писателей-эмигрантов в литературном
и культурном пространстве тех стран, на языки которых их переводили, — terra incognita, хотя отдельных
авторов переводили много, да и писали о них нередко. Для конкретного изучения
этой важной проблемы тексты Мирского дают немного, но вынуждают задуматься — и
это уже хорошо.
Еще один важный аспект деятельности
Мирского в международном масштабе — англоязычные статьи об английской и
французской литературе — остались за пределами рецензируемого тома как, по
справедливости, наименее интересные для современного русского читателя. Однако
и его нельзя сбрасывать со счетов — русский эмигрант получил признание как
истолкователь не только своей литературы, но и литератур других стран, в том
числе страны пребывания. Это удается единицам. Мирскому — удалось.
Над томом работали лучшие
специалисты по Мирскому и знатоки эмигрантской литературы, поэтому делать
критические замечания, к которым обязывает жанр, особенно трудно. Исходя из
приведенной в томе обширной библиографии сочинений Мирского, можно посетовать,
почему те или иные тексты не вошли в книгу, но будем считать, что составителям
виднее, и надеяться на новые издания. Примечания, занима-ющие почти треть
общего объема, в соответствии с реалиями времени можно было бы сократить за
счет сведений, которые находятся «в один клик», — трудно предположить, что у
читателя столь специального издания нет доступа к Интернету. И надо ли каждый
раз приводить полное библиографическое описание часто цитируемых изданий вроде
«Истории русской литературы» самого Мирского? Несколько частных поправок.
Указание на «отдельное издание» «Египетских ночей» Брюсова (с. 375) может
создать ошибочное впечатление об авторской книге, хотя это лишь оттиск из
альманаха «Стремнины», выпущенный небольшим тиражом не для продажи. Упоминая
оду «Древность», которая при первой публикации в 1933 году была приписана
Радищеву (с. 495), следует указать, что в 1968 году Ю.М. Лотман доказательно атрибутировал это выдающееся произведение П.А. Словцову. Генерал Садао Араки был
военным министром Японии до 1934-го, а не до 1936 года (с. 501). Автор
довоенной «Литературной энциклопедии» Н. Пресман (с.
505) — дама, московская поэтесса, затем критик и библиограф Надежда Зиновьевна Пресман.
Повторю: личность и деятельность
Мирского как деятеля русской и европейской литературы 1920–1930-х годов
представляются намного более значительными, чем собранные в рецензируемом томе
тексты. Однако без него, даже при наличии предшествующих изданий, у нас не было
бы необходимой полноты представления. Хочется поблагодарить всех, кто работал
над книгой, и пожелать им не прекращать начатое. Ведь
еще не собрана политическая публицистика «товарища князя».
