Всеволод Константинов. Никуда не вписавшийся многоугольник…. Стихи. Всеволод Константинов
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 12, 2024

№ 11, 2024

№ 10, 2024
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Всеволод Константинов

Никуда не вписавшийся многоугольник…

Об авторе | Всеволод Викторович Константинов родился в 1972 году в Перми

Об авторе | Всеволод Викторович Константинов родился в 1972 году в Перми. Окончил географический факультет МГУ (1996), учился в Литинституте. Сценарист и режиссер документальных фильмов. Книга стихов «Седьмой путь» (2004). Публикации в «Знамени»: № 6, 2002; № 9, 2011. Живет в Москве.

 

 

 

* * *

Памяти Павла Белицкого

 

Кипарисы по полю стоят рядками,
Солнце печёт как в июле — такая осень
В Риме, — а выше зелёными облаками
Н
есколько страшно высоких сосен.
Только мало, Паша, они похожи
Н
а твою одну, пережившую даже старость,
Ту с прожилками тонкой, тёплого цвета кожи,
Что среди берёз так стоять и осталась.

 

Там, где тонко, там прежде всего и рвётся.
Дети в школу, а ты, первый московский школьник,
Раньше всех измерил и бросил куда придётся
Н
икуда не вписавшийся многоугольник.

 

Я узнал об этом на Аппиевой дороге
В
глуши катакомб, где узы иного братства
Сплетались, как корни, чуя малейшие вздроги.
Как же пусто теперь для вестей пространство!
В чистом поле ожжёт волновая ветка.
Запищит в кармане, и хлынет болью
Т
от последний взгляд одинокого человека
В четырёх стенах, выпадающих нам на долю.

 

Ты был первым из нас о простоте говорившим
И
о совести — да, о совести — среди девяностых,
Там, где зори реклам зажигались по крышам,
И тяжёлые ангелы вставали на всех погостах.
И теперь ты первый ушёл не ушёл, как сказать-то?
Отказался принять дальнейшее, просто хватит
П
роизнёс, и рассыпались в прах занятья,
За которые там нам никто не заплатит.

 

Дождь в пустое окно ударяет несмело,
Глубина затягивается рассеянной позолотой
В
том окне, что всю прошлую ночь горело,
Словно ты был занят — как прежде — своей работой.

 

 

Церковь Петра и Маркелиана

 

Церковь на древней дороге римской,
Улицей ставшей, когда-то стояла мирно
С
реди виноградников, пашен и огородов
За нею гробница Святой Елены —
Место стеченья паломников в прошлом
В прошлом таком далёком, что церковь не помнит:

 

Мощи матери Константина давно забрали
В
о Францию, что ли, паломников и не стало.

 

Век деревенской церкви, на Рим далёкий смотрящей,
Среди тростников высоких на пыльной римской дороге.

 

Долгие тёплые ночи цикадами отзвенели.
Скоро приблизился город,
Обнял тихую церковь
И
дальше с грохотом отбыл.

 

Люди спешат к остановке,
В церковь мало кто входит,

 

И всё-таки в час урочный
З
венит над ней колокольчик.

 

«Но-о!» — поехала церковь и зовёт всех с собою
Т
уда, где рощи апельсинов,
Любопытные, выглядывающие всюду горы
И белобородое небо.

 

 

Похищение сабинянок

 

Серая кошка живёт на холме, где девиц
Римляне некогда выкрали у сабинян.
В парке за храмом живёт и ходит одна
В
зарослях зелени, в переплетеньях цветов.
Сосны и кипарисы вокруг, а людей никого.
Вольную эту кошку мне захотелось поймать.
«Кс-кс-кс» — её я по-русски позвал.
Она оглянулась, но не на меня.
Визит мой скворцов или галок разволновал,
Они расшумелись, и кошка глядела на них.

 

Чем не любовный треугольник?

 

Странная это связь по жизни:
Зовёшь одного, откликается другой,
И смотришь на две стороны, теряя решительность,
Не применяешь насилия.

 

А сабинянкам римляне понравились, между прочим.
И они упросили собратьев пришлых не трогать.

 

Через пару веков на холме, где жили сабиняне,
Римляне устроили себе дачи.

 

 

Музей античности

 

Твоё лицо, ставшее с некоторых пор близким,
Что, согласись, способно смутить близорукого человека,
Я брал в ладони — не лучшая в мире оправа
Д
ля лица твоего, но ты, впрочем, не возражала.

 

Кто-то из нас, видимо, мало себя ценит.
Я ли, пишущий это, ты ли, позволяющая немолодому
Спутнику гладить твою голову, лоб высокий,
Поправлять выбившиеся пряди

 

И тянуть настойчиво и нежно
К
губам своим
И не находить сопротивленья.

 

Странный был вечер, будто бы мы ходили
С
реди римских статуй, где под каждой было
Написано: копия с греческого оригинала.

 

 

На Яникуле

 

Господь, в Твоих церквах
Вся тишина нашего мира
В Твоих церквах
Весь сумрак и прохлада
Нашего мира

 

Одной свечи — пусть электрической —
Достаточно, Господь,
За всех нас.
Одной фрески — пусть не Рафаэль —
Достаточно, Господь,
За всех нас

 

Здесь казнили Петра
П
адают камни вниз
Падают вниз головой
Господи, за всех нас

 

Сам за себя я могу
С
только учился лет —
Сорок и плюс один
(Шляпа висит на гвозде)
За себя и ещё троих

 

Могу ли за всех нас?
Можно ли думать так?

В храме Твоём
На виа Гарибальди

 

 

Последние дни

 

Вот Святого Онуфрия старенький монастырь,
Где отчаянье шло с благочестием рядом.
В ворох листьев опавших нищий спрятал костыль
И
уснул к Капитолию задом.

 

Возле белых его с позолотою ног
Х
одит ветер по чёрной решётке колодца
И сплетает для Тассо посмертный венок
Из чего попадётся.

 

Из окурков, клочков — барахла барахло —
Из того, что однажды утратило ценность,
Но в движенье по кругу опять обрело
Мимолётную цельность.

 

Вот источник, куда поэт приходил
Т
олько здесь он без судорог мог преклониться.
Позади было ясное пенье светил
З
а окном психбольницы.

 

Впереди было время, ползущее вспять —
По-шпионски пустое, бескрылое что-то.
Оставалось лишь посохом лунки копать
В
ожиданье почёта…

 

Поднимаясь на холм и спускаясь с холма,
Много вижу листвы, продолжающей длиться,
Но остались на частой решётке ума
Т
олько павшие листья.

 

 

Отъезд

 

Хмурое утро сегодня в Риме.
Акведуки стали похожи на серые стены,
Непонятно зачем оставленные посредине
Жилого квартала — по центру сцены.

 

Хмурое утро сегодня, осень
Н
аступает… Да как наступает — дразнит!
Хоть мы жёлтых листьев ещё подбросим,
Всё равно не кончается праздник,

 

Затихает немного: убрали с Тибра
Ресторанчиков белокупольных сливки.
Но огни заплясали, как на шерсти тигра,
В переулках Трастевере гибких.

 

Шествий огненных, увы, не сторонник,
Исшагав холмы и потрогав камень,

Уезжаю завтра, бесценный пробник
Чистой радости взяв на память.

 

 

Сан-Марино

 

Ветер на башне, но нет часовых,
Призрака тоже нет.
В полые трубки костей мозговых
Первый влетает снег.

 

Город-скелет на огромной скале
Н
ад Адриатикой спит.
Только один в мутноватом стекле
Глаз его жёлтый открыт.

 

И никого от угла до угла
Почты голосовой.
Даже и та, что была, ушла
В
номер отдельный свой.

 

Что остаётся? Один пешеход
К
замку направил шаг.
Словно по каменной книге идёт,
Кутаясь в ветхий шарф.

 

В гору, где совесть ждёт у черты,
Где он сполна ощутит
Н
ет, не волнующий страх высоты
А одиночества стыд.

 

Но наверху — так ему везёт —
Не закрыто кафе.
Пей золотистую граппу высот
С
морем на рукаве,

 

Глядя на цепь отдалённых гор
В
тающем серебре,
С болью почти такой простор
Испытывая на себе.

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru