Нина
Федорова. Уйти по воде. — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2013.
К счастью
или нет, людям свойственно искать пресловутый смысл жизни. Кто ищет — тот
всегда найдет. И очень вероятно — станет его заложником.
«Уйти по воде» — роман о побеге из тюрьмы. Тюрьмой может
стать все что угодно: семья, школа, офис, армейская казарма…
В данном случае тюрьма — это церковный приход. Ее главная особенность
состоит в том, что человек находится в ней добровольно. Иной раз и захочет
выйти — да передумает, выглянет оттуда и вернется назад.
Родители маленькой девочки по имени Катя свято уверовали в
православие, а заодно и в непогрешимость настоятеля своего прихода. Все свое
существование они подчинили исполнению обрядов и ритуалов, соблюдению постов и
исполнению воли духовника. А тот, как на грех, оказался корыстным и
властолюбивым мошенником. Но это полбеды. Настоящая беда в том, что родители
привели в церковь свою дочь и тем самым полностью вы-ключили ее из нормальной
человеческой жизни. Девочка росла в узком кругу «истинно православных», в
стиснутых рамках правил, запретов и догм, взращивая одновременно страх и
презрение к внешнему миру, с одной стороны, и комплекс неполноценности и
ущербности — с другой. Главное, что сопровождало ее, — неизбывное чувство вины,
осознание греховности каждого поступка и даже помысла. Живая жизнь то и дело
стучалась в глухую стену тесной камеры, в которую поместили несчастного ребенка
самые близкие люди — родители и духовник. Выходить оттуда ей запрещалось в
буквальном смысле под страхом кары небесной, да и сама она до смерти боялась
греховного мира. Однако со временем сигналы с «большой земли» становились все
более отчетливыми и настойчивыми, а подозрения относительно «истинно
православных» и в особенности главного духовного наставника крепли. Однако раз
и навсегда переступить порог застенка и выйти на свежий воздух не давали
инерция прежней жизни и внушенное представление о Боге — суровом, гневном и
беспощадно карающем грешников и особенно — отступников. В душе возникла гнетущая
раздвоенность, доходящая почти до шизо-френии. Одна часть рвалась на волю, на
«свет божий», другая — боялась. Конфликт в романе длится долго, даже
неправдоподобно долго. Слишком очевиден ответ на терза-ющий героиню вопрос, а
она меж тем все продолжает и продолжает сомневаться и возвращаться туда, где ей
так откровенно плохо. Как будто ее заставляют носить правый ботинок на левой
ноге, а левый — на правой. Она мучается, но терпит. Потом ее осеняет догадка:
надо переобуться. Переобувается, чувствует, что стало гораздо лучше, но затем
со слезами на глазах вновь надевает все не на ту ногу и продолжает хромать. Это
производит очень странное впечатление. Гораздо более естественным
представляется поведение старшего брата героини, который снял правый ботинок с левой
ноги, едва успев примерить: «Сначала — и совершенно внезапно — отпал Митя. Он
вдруг неожиданно и навсегда отказался поститься и молиться, ходить на службы и
на исповедь к отцу Митрофану и вроде как начал
«делать карьеру». … Было много слез и скандалов, Митю лишали денег, с ним не
разговаривали, но он был непреклонным блудным сыном и стоял на своем, несмотря
на бойкоты, уговоры и мамины слезы»…
В огромном море православной литературы, наполненной елейным
лепетом о благодати и чудесах, наконец, появилось произведение, где убедительно
показана оборотная, не покрытая сусальным золотом сторона медали. Но при всем
том это не антирелигиозный, не антицерковный и не антиклерикальный роман. Его
героиня — не разуверившийся человек. Она постепенно осознает подмену, которую
совершили ее «духовные наставники». В ее сознании подлинный любящий Бог —
источник жизни и творец мира — был замещен мрачным, неумолимым и при этом
всесильным существом, которым так удобно пугать легковерных людей, особенно
беззащитного ребенка. Постепенно теплый свет истинной божественной любви
достигает того холодного угла, в который забилась «истинно православная»
девушка. Тогда она потихоньку начинает понимать и чувствовать, что Бог — не в
холоде и мраке, страхе и угрозах, а в любви, за пределами темного и сырого
«укрытия».
Человеческая психика обладает коварным защитным инструментом,
который иногда заставляет, глядя на черное, видеть белое и наоборот. Чем больше жертв принесено этому обману и чем яснее этот обман всем
окружающим, тем крепче уверенность в том, что черное — это белое, тем сильнее
готовность убить любого, кто с этим не согласится: «Только кругом — как
будто зомби. Им говоришь — слушайте, но вот батюшка то-то и то-то сделал,
тому-то жизнь разрушил, того-то заставил, этого унизил, зачем вы его слушаете?
И что в ответ, знаешь? Угадай с трех раз! «Батюшка все равно прав». … он может матом ругаться, он
может избить кого-нибудь, отобрать у тебя последние деньги, есть младенцев на
завтрак, но всегда, понимаешь, всегда будут вот эти, блин, «чада», которые
снисходительно и ласково, с состраданием к твоему «безумию» объяснят тебе, что
батюшка просто юродствует, что батюшка просто смиряет, что все равно надо
слушаться, потому что это батюшка!!! Что это ты, да, ты видишь не то, что
видишь, и слышишь не то, что слышишь, что это у тебя проблемы с головой, а не у
этого конкретного священника, который уже потерял всякий стыд и совесть! Что
это у тебя просто не хватает смирения, терпения, послушания, что у тебя много
гордыни и вообще ты еретик. И эту стену не пробить ничем, понимаешь, ничем! Бес-по-лез-но!».
Дело здесь не в легко изживаемых издержках неофитства. Речь идет о проблеме вечной и очень широкой.
Автор романа не берется исследовать глубины человеческой психологии и вскрывать
какие-то неизвестные доселе причины, заставляющие человека добровольно
оставаться слепым и глухим. Мотив, лежащий на поверхности, предельно прост:
открыть глаза и признать ложь ложью — значит, увидеть нечто такое, с чем
невозможно примириться, с чем нельзя будет дальше существовать; значит,
разрушить пусть и призрачную, но все-таки гармонию с миром. Этого трудно
захотеть. Побег любого из бывших единомышленников тоже размывает почву под
ногами. Поэтому давление на того, кто проявляет признаки нестабильности, кратно
усиливается. Со временем вернуть себе зрение и признать все-таки черное черным
оказывается все сложнее, требует тяжелой борьбы с самим собой и с
«доброжелателями».
Вера в чью-либо непогрешимость — родителей, духовника,
учителя… — страшная и разрушительная сила. За нее расплачиваются годами жизни,
искалеченными судьбами, физическим и психическим здоровьем. Такая высокая цена
— и за столь очевидное заблуждение.
