В.А.
Дроздков.
Dum spiro spero.
О Вадиме Шершеневиче, и не только. Статьи, разыскания, публикации. —
М.: Водолей, 2014.
Фундаментальный
труд — пятьдесят печатных листов большого формата, на которых за счет узких
полей уместилось, полагаю, около семидесяти авторских — известного историка
литературы и коллекционера Владимира Дроздкова
подводит предварительные итоги его двадцатилетних разысканий о Шершеневиче — и не только, как отмечено в названии, но
также о Есенине и Маяковском.
Автор обозначил жанр книги как
сборник статей и публикаций, объединенных фигурой главного героя, девизом
которого было «Dum spiro spero» — «Пока дышу, надеюсь», хотя она читается как
последовательное повествование. Это первое жизнеописание Шершеневича,
настолько подробное и документированное, что иное едва ли понадобится, а потому
незаменимое для библиотеки каждого любителя русской поэзии, не говоря о
специалистах. Это не первое, но во многих отношениях новаторское исследование
творчества Шершеневича, причем не только как поэта,
но как теоретика литературы и организатора литературного процесса, да простится
мне такой канцеляризм, публициста и переводчика. Возможно, главное значение
книги в «не только». Не только в ценных наблюдениях и
новаторских выводах, касающихся Маяковского и Есенина.
Дроздков восстановил подлинный масштаб если не литературного
дарования (оценка дарований — дело личное и потому спорное), то прижизненной
литературной репутации Шершеневича в контексте эпохи.
Его не назвать ни «забытым», ни тем более «неизвестным». В советском
литературоведении он был одним из главных «мальчиков для битья», вырванные из контекста строки которого служили для подчеркивания величия
Маяковского и Есенина. В рамках истории футуризма —
изучение которой на протяжении десятилетий
детерминировалось принадлежностью к нему «лучшего и талантливейшего» и
вращалось вокруг него — Шершеневич оценивался
отрицательно как «случайный и неверный союзник кубофутуристов»
(Н.И. Харджиев). Маяковский считался главной фигурой
русского футуризма, поэтому группа, к которой он принадлежал, — «кубофутуристы» — также считалась главной, а эгофутуристы,
«Мезонин поэзии» и прочие выглядели исключительно как массовка. Дроздков поставил цель «если не опровергнуть, то хотя бы
существенно скорректировать бытующую упрощенную и несправедливую оценку
деятельности Шершеневича в период «бури и натиска»
русского футуризма и его взаимоотношений с Маяковским». Ограниченный
объемом, скажу лишь о главном. На основании обширного
документального материала исследователь показал, что Шершеневич
как теоретик и практик принадлежал к ключевым фигурам русского футуризма 1913—
1915 годов, воспринимался современниками как один из главных поэтов течения, в
числе первых оценил талант Маяковского и стремился к сотрудничеству с ним (при
разной степени неприятия остальных «кубо»), вел с ним
творческий диалог (автор подробно анализирует примеры «литературного
параллелизма» в их стихах), перешедший затем в
поэтическую и политическую полемику. Попутно Дроздков
доказал легендарный характер истории о том, как «Шершеневич
у Маяковского штаны украл» (метафора «штаны из голоса»), и неверность трактовки
Шершеневича как подражателя Маяковского, основанной
на сознательно сдвинутой последним датировке своих ранних стихотворений.
Если изучение футуризма долгое
время было «маяковскоцентричным», то имажинизму не
мог помочь даже Есенин. Его участие в группе объявлялось случайным, воздействие
группы — вредным, творчество — преодолением имажинизма. Если некоторые соседи
Маяковского по футуризму — прежде всего Хлебников и Каменский — получили
«патент на благородство», то имажинисты выглядели ничтожествами,
«присосавшимися» к Есенину и эксплуатировавшими его славу, хотя, по
свидетельству драматурга Н.Д. Оттена, «Шершеневич был самым известным и признанным поэтом из всей
группы имажинистов, когда она образовалась». Литературная теория имажинистов в
советское время всерьез не воспринималась. Дроздков
доказал, что литературная теория будущего имажинизма была создана Шершеневичем единолично, причем уже к 1915—1916 годам, что
строилась она на солидной научной основе — разумеется, понятой и
перетолкованной творчески, подкреплялась практикой и не имела отношения к
английскому имажизму. Разыскания автора убедительно показывают, что отношения Шершеневича и Есенина строились на равных и
характеризовались взаимным уважением и симпатией, взаимопониманием по
принципиальным вопросам, литературным и не только, причем наличие творческих
разногласий этому не мешало. К ним подходит удачно приведенное Дроздковым определение Гегеля: «Дружба основывается на
сходстве характеров и интересов в общем совместном деле». Как и в случае с
Маяков-ским, современники воспринимали Шершеневича и
Есенина «на равных», хотя критика, особенно марксистская, клеймила имажинизм с
момента его появления и стремилась оторвать «крестьянского поэта» Есенина от
«мелкобуржуазного» течения.
Однако для Дроздкова
Шершеневич интересен и ценен
прежде всего сам по себе, а не соседством с классиками. Подробный разбор его
поэтического творчества предстоит оценить филологам, а рецензент — как историк
— считает нужным обратить внимание на следующее. Исходя из необходимости
«привлечь исторический и биографический контексты» для «верной интерпретации»
поэтических текстов, автор мастерски раскрывает нелитературный подтекст трех ключевых сборников Шершеневича:
биографиче-ский в «Carmina» (1913) и «И так итог»
(1926) и политический в «Лошадь как лошадь» (1920). Первую из этих книг
филологи анализировали только с точки зрения «аллюзий и реминисценций», сделав
вывод о ее «вторичности» и «книжности». Желающих копаться в деталях биографии
«второстепенного поэта», на тот момент знакомого из «великих» только с
Брюсовым, не находилось. Дроздков не просто собрал
внушительный массив сведений и документов о молодом Шершеневиче
и его окружении, но показал, что книга представляет собой художественное
повествование о первой любви поэта, закончившейся разрывом, и второй любви,
приведшей к недолгому, как оказалось, браку. Теперь книга «заиграла» по-иному:
видно, что это не «игра в бисер» с чужими словами и образами, но личные
переживания поэта, художественно преображенные и выраженные с максимально
возможной для него открытостью. Точно так же драматические отношения Шершеневича с Юлией Дижур стали
основой сборника «И так итог», которому исследователи почти не уделяли
внимания.
Анализ политического подтекста
книги «Лошадь как лошадь» и впервые предпринятая попытка подробной
характеристики «политической физиономии» Шершеневича
с привлечением его публицистики 1918—1919 годов принадлежат к числу наиболее
значимых работ Дроздкова, интересных не только
филологам, но и специалистам по политической истории. Исследователь показал не
просто «идейную близость» Шершеневича к анархистам и
неприятие им политики и идеологии большевиков (не зря его так ругали при
Советской власти!), но тесные организационные связи поэта с анархистами. Что
касается виртуозной и доказательной расшифровки политического кода «Лошади как
лошади» — самой известной книги Шершеневича, до сих
пор рассматривавшейся лишь с точки зрения «арсенала
художественных средств» как пример экспериментаторства,
— то к ней по праву применимы известные слова: «Прямо шахматная партия». И ведь
не один Шершеневич так «шифровался»… «Конечно, жестко
детерминировать литературный процесс событиями политической и общественной
жизни не совсем корректно, — отмечает автор, вероятно, оглядываясь на возможную
критику, — но и дистанцироваться от исторического контекста, как это делают
многие исследователи, чревато однобокостью выводов и оценок». Скажем прямо:
многие филологи недостаточно знают исторический и тем более политический
контекст изучаемой ими эпохи, считая, что это «не по их ведомству».
Ограниченный объемом, я
сосредоточил внимание только на тех работах, значение которых выходит за рамки
исследования жизни и творчества одного человека. Книгу надо читать целиком,
поскольку в ней немало других находок, включая републикацию
антиутопической пьесы Шершеневича «Мещантика», публикацию его пьесы «Нельзя прощать. (Ошибка
товарища Николая)» и интересных фрагментов из дневников поэта Тараса Мачтета о литературной жизни и литературном быте Москвы и
Рязани 1918—1922 годов. Дроздков подробно рассказал о
несостоявшейся дуэли Шершеневича с Мандель-штамом в
1921 году — и впервые в литературе сообщил сведения об их отдаленном родстве:
дед Вадима Габриэлевича по материнской линии и отец
Осипа Эмильевича были троюродными братьями. Тщательно
воссозданная история травли Шершеневича собратьями по
«музкомедии» в тридцатые годы красочно иллюстрирует
нравы эпохи и использование политических обвинений при сведении личных счетов.
Наконец, пишущий эти строки считает убедительными
аргументы автора в пользу того, что известная строка в «Черном человеке»
Есенина должна читаться «на шее ночи», а не «на шее ноги», как принято в
печати.
Следует особо отметить тщательно
подобранные и репрезентативные иллюстрации (общим числом 130, многие из
собрания автора), часть которых появляется в печати впервые, отличное
художественное оформление Д.В. Логинова, приятную и удобную для чтения верстку
и качественную печать. Книга сделана с любовью и останется надолго. А читатель
ждет от автора новых работ — например, собрания публицистики Шершеневича.
