Об
авторе
| Михаил Чевега родился
в 1978 году. Окончил Московский институт инженеров транспорта. Работает в сфере
контейнерных перевозок. Выпустил три книги стихов — «Лялин переулок» (2008),
«Тепло» (2012) и «Говорит Моск-ва» (2012). Предыдущая публикация в «Знамени» №
10, 2013. Живет в Москве.
* * *
крымские
городки, как вы тихи и кротки!
ветер полощет на ваших перилах
тряпки.
по пляжам разбросаны лодки, лотки, коробки,
дядьки из киева, местные ненаглядки.
крымские городки,
вы как сорта винограда:
гаспра,
мускат, кацивели, мисхор, алупка.
солнце на небе сверкает точно награда
за спасение душ, утопающих в перекупках.
крымские
городки: вилка, звезда, ракета,
стрелка, назначенная не в социальной
сети.
шорох волны под шебуршанье штакета
на рассвете? закате? нет — всё-таки на рассвете.
крымские
городки: абрикосы и сливы,
пластиковая бутыль и маршрутка до ялты,
замки, сады, массандровские разливы,
шустовские настои, инкерманские
яды.
крымские городки. я знаю куда я денусь,
когда попросят привет передать
прощальный, —
выскочу в теплую ночь и прыгну в пузатый троллейбус.
последний. случайный.
* * *
май засушил, лещей,
июнь, июль, чехонь,
за перекос плечей
плещется оболонь.
хохлица хороша.
оборотень иссяк.
у завет-гаража
еле тлеет кизяк.
жмут по реке
плоты:
брёвна, промоклый
стук.
комариной беды
резкий, противный звук.
копошится в кустах
то, что неречено —
к омуту у моста
стягивает челнок.
это из фильмов,
книг.
астраханский гомер.
степь словно стивен кинг,
село — ведьма из блэр.
полнолуние. стынь.
сполохами заря.
бьётся звезда полынь
в лапах нетопыря.
* * *
этой ночью сирень шумела,
ходила сирень волной,
и забор-шатун выплясывал об одной
покосившейся банке.
словно в шапке-кубанке
загулявший казак.
в полотняных садах
запах кружил скандала,
и в чём мать родила
по небу звезда плыла,
звезда на небе пылала!
подначивала на дело.
ночь синела.
чёрною степь была.
тело бело.
* * *
из далека долго
течёт река Лихоборка.
течёт река Лихоборка,
ей скоро конец и край.
среди домов блочных.
среди девиц сочных.
среди парней точных.
прямо в рай.
* * *
иногда накрывает юности
теплота,
когда худ был и беден,
но, в то же время, когда
рассветало — бывал на пике:
те террасы скрипучие, с окнами в облепихе,
уже шумели шмели,
занавески-плясуньи, которые шевелил
ветерок штиль-приятен,
друг шелковичных пятен.
ветер,
ветер,
друг южный, повесы глаз
помогал нам увидеть то, что скрывает газ
от пузырей земли.
эти простыни вытерлись, отцвели,
но память хранит тот запах.
и теперь во
внезапных
прорывах
теплыни,
когда поднимает тюль,
когда словно июль
в апреле:
вспоминаю вас,
шмели,
и эти глаза как блюдца.
и ягоды в окна
бьются.
* * *
под сиденьем, вдруг, что-то
звякнуло,
что-то стукнуло,
что-то брякнуло.
я по тормозам,
жизнь жиганская,
вниз рукой, а там —
хо! шампанское!
видно, с
праздников закатилася!
затаилася!
охладилася!
фейерверков среди,
воплей мордора,
не простая, гляди —
Asti Mondoro!
иностранная
вязь, кручёная,
да ещё фольга золочёная!
ты, моя любовь,
погоди курей.
ты бокалы ставь, назавей
кудрей,
не такая ночь мглисто-гадкая,
есть искристое!
полусладкое!
красотки
мимо высотки на Соколе
пробегали красотки.
и ладно бы, там, кроссовки,
а то ведь шпильки!
я как раз читал Рильке в скверике на скамейке
(конечно, в оригинале),
когда красавицы эти мимо меня пробегали.
не пробегали даже, а быстро так семенили
по гравийной дорожке.
и
у брюнетки под майкой упруго скакали дыни,
а у блондинки прыгали капитошки.
комары
Там комары! О, Боже! Комары!
Вонзают свои хоботы в шары
молочных дачниц.
Раздаются стоны.
Сердец биенье, жаркие шлепки.
Но как проворны
крылатые гусары!
Как легки!
Как обходительны, как смелы, остряки!
(совсем не то что наши мужики).
Кто ещё может
так желать тепла,
томясь в лесною чаще, в перелеске?
Шуршать у равнодушного стекла,
и всплескивать ногами, как в бурлеске,
заставить дам, идущих тенью лип?
Любовник тонкий,
ты погиб.
Погиб.
В пик наслажденья брызнул земляникой.
Но натиск твой, твой темперамент дикой,
пример высокий чувственной игры
души красавиц, знаю, растревожит.
— Там комары!
Ах, мама, комары!
Там комары! О, мама!
Боже!
Боже!
лида
тихо зашли в сумрак лифта
я, николай и лида.
вкусно пахли шампунем,
югом, морем, июнем
длинные волосы лиды.
они как солнцем облиты,
приправлены ноткой мяты…
вдыхали мы прелесть Лиды
с нулевого по пятый.
а с пятого — коля-голем
душил меня алкоголем.
через эстакаду
Шёл через Рижскую эстакаду.
Нёс на щеке помаду.
Словно награду
нёс.
Точно волшебный знак.
Молодой весёлый
казах.
Электричка внизу свистела.
Тучи мялись.
А у него сердце пело,
глаза смеялись:
видимо, вспоминали
подробности, как любили.
А рядом в пробке стонали,
стояли
автомобили.
Молодой казах налегке,
с помадою на щеке,
по эстакаде шёл мимо
в клубах осеннего дыма
куда-то в сторону Мира
Проспекта.
И казалось, что лето.
* * *
Два бомжа на весеннем солнышке
на пригорке.
Над ними летают воробушки,
в клювах приносят корки.
Задним фоном свежая зелень на лесе.
И вообще, Христосе Воскресе!
Два бомжа на весёлом солнышке.
Ещё что-то на донышке.
Ещё что-то на донышке, знай, плескается.
Всё у них как им полагается:
лицом бронзовы, бородой — мшисты.
Духовиты! Душисты!
Припекает.
И жизнь хороша.
Два бомжа.
хлоя
возвращаясь с обеда, всегда садилась
в машину —
дополнительно подушиться: утренние ослабли,
да и в кафе, где ланч, часто накурено.
ещё этот запах кухни, не сильный, но всё же слышный.
шик-шик.
секретарь-
референт.
духи назывались Сhloe.
я почему запомнил –
у жены такие же были. довольно
известный запах.
музыка
в тишине подмосковных дач
играет гриша-трубач,
вторит ему, искрист,
николай, гармонист.
душой бьётся.
хорошо им живётся
с песней в
сердце.
в окне рядом
Сергей Петрович и заусенцы:
молодая жена, домработница, маладенцы,
овердрафт на пять,
плюс наличный кредит на три миллиона,
а на улице вона
тебе как поют...
во дают!
и Сергею Петровичу хочется
не ехать-ползти в пробке, корчиться,
а причёски растрёпанной, ювенильного
ветра, ограбления ювелирного
ради юбки, сбившейся набок!
и совсем не
хочется бабок.
и джип у ворот огорчается.
и музыка не кончается.
