Об авторе
| Денис Колчин родился 7 мая 1984 года в Свердловске. Закончил факультет
журналистики Уральского государственного университета им. А.М. Горького.
Публиковался в журналах «Урал», «Уральский следопыт», «Новая Юность», «Луч»,
«День и ночь», «Топос», «Пролог», «Волга. 21-й век», «Нева», «Знамя», «Звезда».
Автор аналитических статей по теме северокавказских войн. Предыдущая публикация
в «Знамени» — № 10, 2011. Живёт в Екатеринбурге.
Подготовительный
курс
Это всего
лишь подготовительный курс:
мордой в землю, мешок на голову и вперёд,
лесом. А потом снимают мешочек. Упс! —
впереди минное поле. Учебное. Тот,
кто отказался из-за того, что устал
или травмирован, уводится на расстрел
условный. Остальные по кочкам, кустам
отправляются полюшком. Бабах!
Л.
*
* *
Пятизвёздочная
гостиница «Рамадда»,
выпивка, закуска, девочки, порошок.
Раскошелился крупный банк. Умеют господа
радовать борзописцев. Крутой вечерок.
Вечеринка, что называется, удалась.
На свежий воздух выпал — темнота, гололёд.
Освежился, дошло — ушла, не спаслась
мечта. Отмечтался, глупец, идиот.
*
* *
Трамвай
звенит. Шашлык шкворчит. Над городом — азан
парит, парит, парит, парит, протяжен. Христиан
завозят в качестве гостей (азан: «Аллах акбар!»).
А там — кому и что важней: София, Гранд-базар...
Шашлык хорош. Хорош бакшиш. Метёт, метёт метла.
Трамвай прошёл. Бежит мальчиш, толкатель барахла.
Таких засранцев пруд-пруди. Пролив незамутнён,
волнист, просторен. Погоди, постой, побудь при нём.
*
* *
Уральский
фронтир зимой:
скукота, бухло, бытовуха,
дорожный разбой, подлёдный вой,
в лесу — ни звука.
Уральский фронтир: метель,
простуженные корпункты,
набеги волков — собачья погибель,
тюремные бунты.
Иными словами, нож,
география гор, грай-ворон.
Порой не знаешь, ты здесь живёшь
или командирован.
*
* *
Звездой полей
и огородов,
заснеженных как никогда,
авиалайнер, друг народов,
скользит, мигает. Провода
застужены.
Открыл конурку,
ни лампочки, ни фонаря.
Все люди — братья. Печь-буржуйка
дороже всех не зря, не зря.
И вот лежишь на раскладушке,
уставившись в окно, сынок,
старик, в потёмки, где тщедушный
скользил, сигналил огонёк.
*
* *
«Вырубил меня
узбек, промеж глаз
прилетело, и прощай, бокс», —
разглагольствовал отец про запас,
когда в гости нас к себе вёз.
Позади меня дремала жена.
Я сидел, жевал бутерброд.
Разглагольствовал отец, ай-на-на,
знал, увидимся через год,
в лучшем случае. А то обнулим,
ограничимся СМС.
Попадались по пути патрули,
не кончался, мельтешил лес.
*
* *
Поезд «Москва
— Хабаровск» — полный крантец:
везде продувает, дубарь-дубарём.
Лето почти загнулось. Осень — жилец,
наводнивший свой ж/д-вагонный дом
мёртвой-мёртвой-мёртвой-мертвецкой водой.
Промёрзла плацкарта, промёрзли купе.
Полнейший… как сказано… дискомфорт путевой.
Станция высадки — Екб.
*
* *
Пассажирский
скоростной
сносит тёплые пустоты.
Над башкирской стороной
боевые вертолёты
вьются в тёплых небесах.
Пассажирский поезд мчится.
Ждёт его, плывёт в песках
соликамская столица.
Поезд едет. Свет бежит
по вагонам, сквозь вагоны
пробегая, преломлённый,
зайцев солнечных плодит.
*
* *
У меня в
башке — хронограф Кавказской войны,
трёхсотлетней, на данный момент, резни.
Если уж на то пошло, мы все вольны
хранить только те или иные сны,
наблюдения, факты, сюжеты. Кому что,
говорящее каждому о нём самом.
Впрочем, у кого — чаша, у кого — решето.
А так — живём себе и живём.
*
* *
«Деньги есть?
А если найду?»
любимые вопросы на Уралмаше.
Налёты на ломбарды, а ещё краше —
на ювелирные. Дум-дум!
На Эльмаше та же фигня.
Рабочие окраины идентичны.
Туда приезжаешь, как будто с поличным
прихватываешь, роднёй-родня.
Веер, Сортировка, Елизавет...
Без разницы. Притворство — наивернейший
метод преодоления среды. Внешне
блюсти уличный этикет
важно, чтобы не огре(б)сти,
чтобы не искалечили, не пришибли.
Понимай-принимай. А иначе... Фигли
ты здесь ходишь, сука? Давай, плати!
*
* *
Облака —
линкоры, крейсера.
Летний двор. Дежурят алкаши
целый день, — что холод, что жара, —
перемат, гогочут от души,
быдлота, отребье. Облака —
плавсостав небесный. Простой двор
проходной: стоянка, мусорка,
тополиный пух, ребячий ор
(детский садик тут же, во дворе),
упомянутые колдыри...
Облака
ползут, ни бе, ни ме.
Тополиный пух лежит в пыли.
*
* *
Кинотеатр
«Темп» — уралмашевский Сталинград,
выжжен, полуразрушен. Держится из последних.
Который год держится. Он ведь не виноват —
бросили, не спросили. Сам себе проповедник
бесконечной стойкости. Кто ему запретит?
Тихая оборона — участь, беда, живучесть.
Передохнуть между атаками, внешний вид
малость подрихтовать — теория, благоглупость
когда дербанит окружающая среда,
когда одновременно время ведёт подкопы.
Кинотеатр «Темп» — обречённый герой труда
в городе на границе Азии и Европы.
*
* *
Шизофрения,
цветущая буйным цветом,
устраняется порциями напалма.
Наведи бомберы. Бум! Ядовитым пеплом
станут офисы Ёбурга. Будет плавно
над кинотеатрами, городком чекистов
этот пепел кружить, гибнуть на проспекте.
А тебе,
дурачок, да ещё ершистый,
станет совестно и работать негде.
*
* *
Две тыщи на
бензин. Серовский тракт.
Вдоль тракта просыпается метель.
А Всеволод не рад, не рад, не рад
(поддался уговорам и отсель).
Теперь его
обязанность — рулить
на север, где собачек потрошат
волчатки, а волчаток погубить
пытаются охотники. Назад
движение заказано. Уснёшь
сто раз, пока доедешь. Поворот.
Зеваю и зеваю, ну так что ж.
А Всеволод ведёт, ведёт, ведёт.
Потом, для
репортажа матерьял
собрав, глядели, матерились вслед
колоннам лесовозов. Процветал
в ночной дали гирляндой Тагилсвет.
