Д.А. Пригов. Монады.
Собрание сочинений в 5-ти томах. Т. 1. — М.: Новое литературное обозрение,
2013.
«Новое
литературное обозрение» взялось издать «неполное собрание сочинений» Дмитрия
Александровича Пригова, как заявлено — в пяти томах. «Монады» — первый том, и
весьма внушительный: фрагменты росписи Сикстинской капеллы на обложке, серьезная
вступительная статья на сорок страниц и, помимо стихотворений, эссе и пьеса,
которую автор называет не совсем пьеса, и роман «Катя Китайская».
Книга имеет подзаголовок — «Как-бы-искренность» — что, в
общем-то, и характеризует содержание. Пригов объяснил такой выбор понятия в
Предуведомлении к текстам «Новая искренность» — и объяснил, видимо, очень
неплохо, потому что если задаться целью разобраться что к чему, и что эта
искренность собой представляет, то окажется, что приговское предуведомление
цитируется в каждой второй статье на эту тему. Так что, Дмитрию Александровичу
как очень уважаемому автору можно в таких вопросах доверять.
О понятии монады и о том, что имел в виду Пригов,
когда называл так свои тексты, и почему такое название заслужил целый том, рассказывает
Марк Липовецкий во вступительной статье, которая так и называется —
«Практическая «монадология» Пригова». Здесь не обошлось без имен Славоя Жижека,
Жиля Делеза, ну и Лейбница, конечно, хотя не уверена, что такое внимание к
категории монады что-то решает в понимании поэзии Пригова. Статья — о
превращении литературы в перфоманс, о мотивах и приемах концептуального
творчества, для разъяснения которого привлекаются французские антропологи и
постструктуралисты, отчего даже простые суждения становятся сложными и
облекаются в какую-то уж слишком изощренную форму, что явно никак не
способствует подготовке к подобной поэзии, да и не очень-то эта подготовка
нужна. Думаю, что скорее надо воспринимать эти стихотворения моментально — по
первой ассоциации, по первому ощущению, которые наверняка будут верны, в
отличие от тех, которые возникнут после уже имеющихся суждений и ожиданий. В
предуведомлении к своим «Монадам» Пригов сам дал подсказку: «Не следует
воспринимать все впрямую, как сказано. Надо воспринимать, как не сказано. Да
это понятно и любому непросвещенному». То, что не сказано, — это и есть
реакция, продолжение, которое родится в голове у того, кто читает и
воспринимает приговскую поэзию. Оно будет неслучайным и наверняка безошибочным,
ему как раз и следует довериться.
Открывать книгу, по-моему, можно в любом случайном месте и
начинать читать откуда вздумается. И лучше читать понемногу. Что вам может
попасться:
Я шел, огромный
бык с рогами
Навстречу двигался угрюм
За ним вздымался черный камень
В глазах его светился ум
И было нам не разойтись
Я безнадежно глянул ввысь
Там было написано:
Все будет нормально
Или:
Как-то во сне я убил человека.
Он жалобно стонал.
Я ему сказал: Молчи, ты мертв! —
Докажи! — отвечал он.
Только теперь я понял, что это было обращено на меня — в смысле,
Докажи, что ты мертв
Пригов пишет про веник, про полуфабрикаты, про прогулки по
Садовой, про женщину, которая пихается в метро. И в целом все кажется не очень
сложным, все равно это об одном и том же — поэт и поэзия, бог, судьба, жизнь,
смерть, Россия... Все эти темы проявляются в процессе наблюдений за самым
непоэтическим, невозвышенным, за каждодневным окружением человека.
В трамвае настигает поэта ужас от потерянного смысла жизни
(00087): «Уже потом я осознал сознаньем: / такие ценности как смысл жизни /
таким вот легкомысленным созданьям / как человек, в отдельное владенье / нельзя
давать».
Тонкое чутье собачьего носа наталкивает поэта на мысль о
смерти (00122): «Я часто думаю: неужели / Мы все уйдем, нас не будет снаружи! /
и даже мой пес нашего запаха не обнаружит».
В общем, все то, о чем поэты писали всегда: «Вот какая пора /
Что пора мой друг пора».
Пушкина, Блока, Маяковского и прочих, кстати, Пригов часто
вспоминает и упоминает. Есть у него даже опыт выкидывания гласных из известных
стихотворений разных классиков.
Трудно цитировать коротко, потому что из стихотворения
Пригова слова не выкинешь, и не выдернешь строчку, в которую бы укладывалась
основная мысль.
Выходит слесарь в зимний двор
Глядит: а двор уже весенний
Вот так же как и он теперь —
Был школьник, а теперь он слесарь
А дальше больше — дальше смерть
А перед тем — преклонный возраст
А перед тем, а перед тем
А перед тем — как есть он слесарь
Чтобы проанализировать и охарактеризовать поэзию Пригова,
обычно приходится говорить не по-русски, это можно заметить и во вступительной
статье этого издания, да и в текстах поэта о себе: «всю свою жизнь старался
транспонировать визуальные идеи во все время отстававшую сферу вербальности»
(Пригов Д.А. Вместо автобиографии. Стр. 47), «перфоманс практического субъекта
— наиболее близкий к самой практике, изоморф-ный ей способ художественного
исследования» (стр. 17). Если перевести все это на человеческий язык, то
получится вот что: 1) Пригов, который в первую очередь художник («визуальные
идеи»), взялся облекать картинки в словесную форму. 2) Перфомансы — это просто
попытка применить свое видение и идеи на практике, показать, как они работают,
потому что это не застывший результат творчества, а процесс творчества и
одновременно его исследование. Но поскольку мы имеем дело с чем-то
концептульным, то и выглядит все это описание очень сложно.
Если почитать о поэзии Пригова перед тем, как почитать его
стихи, можно испугаться, а ведь стихи складываются из простых и понятных
каждому слов.
Думаю, неуместно и неправомерно говорить о роли приемов и
методе Пригова, пытаться объяснить воздействие такой поэзии, и, наверное, любой
другой тоже, через попытки проанализировать ее теоретически — какие слова, как
подобраны, почему, что из написанного — хулиганство, игра, а что — серьезно.
Можно, конечно, порассуждать и о лексике, и о ритмике, и об излюбленных приемах
автора, но даже при детальном разборе самого главного не ухватить. Кажется, что
главное — это то внезапное настроение, которое ловишь при прочтении. А уж
откуда оно берется — от сочетаний сбивчивого ритма и разговорных словечек, от
обывательских бытописаний, контрастирующих с мыслями о неизбежной смерти, от
анекдотичных ситуаций вперемешку с глобальными проблемами — имеет ли вообще значение,
почему эти стихотворения вызывают те или иные эмоции. Тем более что у каждого
они будут свои.
В любом случае читать надо быстро и понемногу (недаром
стихотворения короткие и ритмичные) — реакция либо есть, либо нет. Впечатление
сложится моментально. Есть огромное количество текстов — что-то будет смешно, а
что-то будет грустно, что-то, скорее всего, будет отвратительно. Еще в книге
есть несколько списков — «Что меня поразило», «Чего я стеснялся», «Где я и что
я». Очень познавательно.
Роман «Катя Китайская» — это последняя часть трилогии о
разных странах (что очевидно из названий), разных людях, с разными
размышлениями и наблюдениями вроде бы одного и того же рассказчика, который
недалеко отстоит от образа автора. Предыдущие части «Живите в Москве» и «Только
моя Япония» в этот том не вошли. Роман написан очень ровно и спокойно, и в нем
нет всего того «приговского», что делает узнава-емой его поэзию.
Завершает издание приложение с рисунками Дмитрия
Александровича Пригова. Автопортрет, композиция из двадцати четырех листов,
серия со стульями из двадцати шести листов, и еще серии «Тибет» и «Яйца».
Рисунки разных лет — шестидесятых, девяностых, двухтысячных. Объяснить их, как
и все остальное в книге, можно только так:
Это прекрасно не потому,
Что это стих и ошибок нет,
Это прекрасно потому,
Что это сказал поэт.
(00109)
