Путь

Александр Иотковский. Не позволяй душе лениться. — М.: Возвращение, 2013.

 

Эта небольшая и не похожая на другие книжка состоит из воспоминаний автора, относящихся к детскому и юношескому периоду его жизни, двух рассказов о ГУЛАГе, писем к родным, письма Константину Симонову и его ответа, афоризмов самого автора и выписок из разных источников (в частности — из Н. Заболоцкого, цитата из которого легла в название книги), а также приложения, состоящего из двух справочников, написанных А. Иотковским во время войны и выпущенных в 1943 году.

Скажу сразу — именно справочники и поражают больше всего. От этих справочников, мне кажется, и следует «танцевать» назад, к судьбе автора, как можно догадаться, весьма непростой.

Мне как человеку штатскому не приходилось сталкиваться с такими документами. Думаю, что и военспецы тоже нечасто встречались с чем-то подобным. Во всяком случае, сегодня эти справочники читаются как документ исторического значения. И становятся пищей для размышлений.

В начале войны А. Иотковский получил назначение в Закавказский военный округ — в формирующуюся 402-ю Азербайджанскую стрелковую дивизию на должность помощника начальника разведотдела штаба дивизии — он немного знал турецкий язык. Нахичевань, Иран, затем был переброшен на только что образовавшийся Крымский фронт, где служил военным переводчиком разведотдела штаба и стал свидетелем и участником Керченско-Феодосийской десантной операции. Очевидно, там и тогда написаны эти справочники.

О войне, о Керченско-Феодосийской операции, свидетелем и участником которой был Иотковский, он пишет скупо, но выразительно и не без юмора: «Наши десантные войска высадились с моря в нескольких местах: Ак-Монай, Еникале, Керчь, Эльтиген, Сарыголь, Феодосия, и везде закрепились… Феодосийский десант, оставшись из-за шторма без подкрепления, был, несмотря на геройское поведение, быстро вытеснен опомнившимися немцами и отступил с Арбатского перешейка… 30 декабря стояла мерзкая погода, и морская пехота, тогда еще носившая морские клеши, пройдя до берега по пояс в воде, дальше идти не могла — клеши одеревенели. Тогда моряки сняли клеши, сложили их штабелями, оставили дневального и, при поддержке орудий «Красного Крыма» (крейсер. — Э.М.), в подштанниках овладели Феодосией... Несмотря на неудачу феодосийского десанта, наши войска полностью заняли Керченский полуостров».

Затем Иотковского направляют в штаб Отдельной Приморской армии, раполага-вшийся в станице Ахтанизовской близ Краснодара, а оттуда по приказу должен он был отбыть через пролив Ак-Монай в свою десантную группу, чтобы допросить пленных. Но… был арестован.

В архиве А. Иотковского сохранились те самые две брошюры, выпущенные во время войны. Мы не знаем, как они создавались, знаем только то, что вторая брошюра — «В помощь командиру-разведчику и военному переводчику» — написана Иотковским, а первая — «Справочник по национальным частям…» — в соавторстве.

Итак, перед нами — «Справочник по национальным частям и легионам, действу-ющим перед фронтом Черноморской Группы Войск (ЧГВ) Закавказского фронта (ЗКФ), в составе 17-й немецкой армии» (по состоянию на 01.01.43 года).

Из него мы узнаем, что в составе 17-й немецкой армии действуют против советских войск сформированные немецким командованием Украинская добровольческая армия (в составе стрелковых и тыловых соединений); два Казачьих добровольческих корпуса (из донских и кубанских казаков); Грузинский легион; Кавказский национальный легион (из осетин, армян, черкесов, карачаевцев, кабардинцев, адыгейцев, балкарцев); Туркестанский национальный легион; Татарский легион (из крымских татар). Эти части и легионы формировались немцами на занятой ими территории из местных жителей и военнопленных. Привлекая добровольцев, немцы на некоторых территориях их семьям выдавали деньги и продукты. Военнопленным же создавались такие условия, при которых они массово вымирали. Так, в Ченстоховском лагере из 90 000 человек выжили 3000, во Владимиро-Волынском из 7000 выжили только 700 человек.

В начале 1942 года в лагерях военнопленных появились вербовщики из националистов. С завербованными проводилась начальная подготовка — около двух месяцев («карантин»), затем формировались батальоны. В каждом отбирались 5—6 человек из «кулацких» или бывших репрессированных, которых отправляли в школу гестапо в Берлин…

Далее в справочнике приводятся боевые характеристики национальных соединений: сколько в каждом батальоне или легионе наличествует людей, пулеметов, винтовок, минометов такого-то и такого-то калибра, ПТ ружей, ручных пулеметов и т.п.

Подготовка легионеров велась с учетом военной специальности каждого, по какой он и использовался в дальнейшем. (А наши-то ополчения, профессора, да студенты, да школьники без оружия, телами закрывали амбразуры! Невольно вспомнилось из Гейне: «Мы победили, но вокруг лежат моих товарищей трупы. Вокруг лежат моих товарищей трупы, но мы победили».)

После окончания подготовки немецким командованием устраивались специальные смотры по проверке качества подготовки, и лишь тогда батальоны приводились в действие.

В Справочнике описана форма, знаки различия, знамена, опознавательные знаки.

Трудно себе представить, какую невероятную работу проделала наша разведка — выведать и подсчитать все, до единого штыка! Однако поражает не только работа нашей разведки, но и приведенная численность самих этих батальонов и легионов, сформированных из советских людей: 5000+800+925+883+825+808! И это только на одном участ-ке фронта!

Задумаемся, какое «морально-политическое» состояние было у составивших эти батальоны и легионы! И что за причины вынудили их вступать во вражескую армию.

Неужели все они — элементарные предатели и изменники?!

Выводы, сделанные авторами в конце справочника, характерны для того времени, но сегодня звучат несколько противоречиво: «Истощив свои резервы в течение первого года войны, фашистское командование, нарушая все международные правила, сделало попытку восполнить убыль живой силы за счет формирования национальных частей и легионов из населения оккупированных областей и военнопленных.

Всем ходом боевых действий установлено, что фашистская затея в основном провалилась…»

Победа победой, но куда деться от факта перехода такого количества людей на вражескую сторону? Да вспомним еще, что перешедших линию фронта обратно, чтобы вернуться в свои войска, тут же арестовывали и сажали, то есть истребляли.

Однако документ весьма интересный!

Вторая брошюра — «В помощь командиру-разведчику и военному переводчику. Составил капитан А/С А.А. Иотковский (для служебного пользования)».

Это уникальный труд. Автор описывает все возможные виды трофейных документов: приказы, циркуляры, уставы и наставления, документы, взятые у убитых или у пленных; объясняет, как использовать частную переписку и дневники, рассказывает, как и для какой цели все это переводить, что из этого можно извлечь. Далее разбирает структуру немецкого документа, буквенные обозначения всех воинских частей, нумерацию частей, обозначение отделов и служб штабов, объясняет, как определить время и место составления документа, номер и степень его секретности, сокращенные обозначения, чины и описание погон (приложено их графическое изображение), документы, удостоверяющие личность, опознавательные знаки самолетов и, наконец, инструкция, как готовиться к допросу пленных. Это настоящая энциклопедия!

Справочники изданы в 1943 году.

И что за этим следует? — Арест! 1 февраля 1944 года. Обвинение по статье 58.10 в том, что А.А. Иотковский с 1926 по 1937 годы (!) состоял членом контрреволюционной шайки Драгана. Из текстов автора не очень ясно, кто это такой, — не близко знакомый. Показаний самого Драгана в деле не было, а позже выяснилось, что Драган был расстрелян еще в 1937 году, и через много лет, как и все, реабилитирован. Так что искали старательно, за что бы зацепиться. Кому-то это было очень нужно. И зацепились. А поводом для ареста послужила неосторожно сказанная Иотковским смершевцу фраза: «Вы бы лучше с немцами воевали, а то все своих ловите». В итоге — пять лет ИТЛ и ссылка на вечное поселение в Новосибирскую область. Вечное, но в 53-м… «бог подох». Вот такая история.

Последовательно и подробно автор рассказывает лишь о предвоенном времени, особенно подробно — о детстве и юности. Далее рукопись носит фрагментарный характер, но и по остальным материалам, включенным в книгу, достаточно легко представить судьбу этого незаурядного человека и ученого.

Задача автора, как он сам определяет, — скорее запечатлеть время, чем рассказать о себе.

Самая подробная и, видимо, дорогая автору — первая глава «Гимназия». Спокойный ритм, доброжелательный тон.

Рассказывая о гимназии, автор ставит акценты на том, что считает важным.

Учеба в гимназии на казенный счет. Хорошие, основательные преподаватели, в основном авторы учебников, по которым учатся гимназисты. Нередко преподаватели приходят в класс с газетой, свидетельствующей об их убеждениях. Учат не только наукам, но и хорошим манерам. Закон Божий преподают четыре преподавателя: православный священник для русских, патер для католиков, пастор для лютеран и раввин для евреев. Первейшая заповедь гимназистов — товарищество. Но главное, пожалуй, — отсутствие антисемитизма. Вспоминается эпизод, когда первоклашка Иотковский по указке преподавателя Закона Божьего отчитал перед строем гимназистов утреннюю молитву, и лишь потом тот сообразил: «Да-с, незадача получилась. Еврей за всю православную гимназию отмолился». И еще показательный случай на ту же тему. Когда учительница позволила себе сказать нечто о еврейском акценте, гимназисты заявили, что не будут учиться у антисемитки, и ее заменили на другого учителя.

Как будто сегодня пишет автор, зная наши теперешние проблемы!

Похоже, что гимназический период — наиважнейший в жизни автора, заложивший основу характера и мировоззрения.

Февральская революция 1917 года случилась, когда Иотковскому исполнилось тринадцать лет. Что он отмечает?

Занятия в гимназии прекратились. Перестали выходить газеты (позже появились во множестве, свободные от цензуры, в том числе и журналы, любимый «Новый Сатирикон»).

Впервые увидел «настоящего революционера» — дядю, вернувшегося из эмиграции. Расслоение среди гимназистов. Наконец, в мае 1919 года — «Справка об окончании школы 2-й ступени, бывшей шестой гимназии», и выбор вуза, в пятнадцать лет.

Выбор пал на ВМА (Высшую медицинскую академию). Хотелось еще в два — на естественный факультет университета и в Институт путей сообщения, но предпочел ВМА — только там давали несколько улучшенный по сравнению с общегражданским паек (!). Затем работа оспопрививателем, работа на сыпном тифе, потом в медчасти на распредпункте Варшавского вокзала — сопровождал эшелоны с военнопленными немцами и так называемыми беженцами-репатриантами, — «первая медицинская помощь совет--ской власти» (не изменяет автору чувство юмора).

Учился много и разному. Весной 1923 года, поступив на экономический факультет Политехничекого института в Петрограде, одновременно стал репортером газеты «Петроградская правда». В 1928-м окончил институт, но работы не нашел и, по совету друга, служившего начальником лужского ОГПУ, поехал работать в Лугу, стал начальником окружного Потребсоюза. Отсюда, наверное, и тянется ниточка к его будущей профессии.

Далее — 1937 год, ожидание ареста, война, тюрьма, ссылка.

Ни подробных военных действий, ни описаний лагерного быта автор не дает. Трудно сказать, почему. Может, потому, что ушел с головой в работу, которая после освобождения была важнее всего. Но в книге опубликовано много писем, в основном жене и дочери. Откуда бы ни писал — с войны, из тюрьмы или ссылки, — ни отчаяния, ни жалоб, ни сожалений. Только забота о близких, подбадривание их, слова утешения.

Лишь один весьма красноречивый военный эпизод рассказан в письме к Константину Симонову, написанном по поводу его романа «Последнее лето». Он касается Л.З. Мехлиса, с которым Иотковский столкнулся на Крымском фронте, где Мехлис был представителем Ставки. В романе Симонов вывел его под фамилией Львов.

По приказу и в присутствии Мехлиса Иотковский допрашивал восемнадцатилетнего пленного немецкого летчика, который вел себя вызывающе, то есть патриотично по отношению к своей стране, армии и Гитлеру, что взбесило Мехлиса. Но суть не в этом. Он приказал переводчику вывести и собственноручно расстрелять пленного. Переводчику это не положено, но пришлось проделать. Затем Мехлис потребовал у Иотковского пистолет, чтобы проверить, выполнил ли он приказ: «Ваш брат интеллигент, как известно, крови боится».

«Счастлив твой бог, профессор! — сказал Иотковскому бригадный комиссар. — Когда ты вышел с немцем, армейский сказал: “Если не застрелит, сегодня же отдам под трибунал, а завтра шлепну самого”…»

Автор письма получил от Симонова вежливый ответ.

Что же касается лагеря, то в книге приведены два рассказа — вспомним, что Иотковский работал и журналистом. Один написан от имени заключенного-бытовика, волею случая оказавшегося в шкуре «контрика» и понявшего, что это за люди и какова их судьба. Второй — о конвоире, посочувствовавшем «контрику». То есть не все они звери — говорит автор. Вот и вся лагерная «эпопея». Если не считать, конечно, того, что из лагеря Иотковский написал письмо Сталину, в котором просил отпустить его на фронт — верил Сталину и «любимой партии». Этот факт весьма характерен для определенной категории людей, оказавшихся в лагерях. Отметим и еще одну запись из раздела «Мысли, наброски, цитаты, афоризмы», точно характеризующую мировосприятие, мировоззрение автора в те времена. Приведу ее целиком: «Спор о том, когда лучше родиться — в девятнадцатом веке или двадцатом. Я за двадцатый — век социалистической революции, а он — за девятнадцатый — век спокойной жизни, относительной справедливости. Он не боялся ночных звонков, а я свалил сегодня пять “хлыстов” (деревьев на лесоповале. — Э.М.), и они пойдут в дело коммунизма!»

Вот о чем думал этот человек в лагере, с какой верой жил.

Из вечной ссылки он освободился в 1954 году, когда «бог подох», в пятьдесят лет. Духовно несломленным. Может, эта вера и помогла? И стал заниматься любимым делом. В 1966-м защитил докторскую диссертацию, а на год раньше, в 1965-м, создал вневедомственную систему снабжения — Госснаб СССР, — потому что считал, что дефицит — результат жесткого централизованного планирования, и предприятия работают не на реальные потребности, а на показатели. Экономика, как церковь, должна быть отделена от государства. Государству следует лишь создавать благоприятные условия для экономики, считал он. Материально-техническое снабжение должно производиться не «толкачами», а профессионалами. А.А. Иотковский создал в Ленинградском финансово-экономическом институте кафедру «Коммерции и логистики» — прочный фундамент для подготовки будущих поколений специалистов-экономистов (процветающую и сегодня благодаря последователям).

В страшное время он не выживал. Он жил. И думал далеко вперед. Может, потому, что считал: «Пока человек живет, у него призывной возраст».

А.А. Иотковский скончался в мае 1977 года, пройдя извилистый и вместе с тем очень прямой путь.