В 1990 году тираж «Знамени» составлял миллион экземпляров.
Сейчас мы едва набираем четыре тысячи подписчиков.
Кто виноват?
Можно обвинять тех, кто выпускает журнал. Или читателей,
утративших интерес к новейшей литературе. Или саму эту литературу, утратившую,
как многим кажется, контакт с обществом.
Занятие увлекательное, но полезное ли? Не разумнее ли
взглянуть на происшедшее и происходящее как на вызов и попытаться этому вызову
соответствовать?
За минувшие четверть века вызовы времени не раз менялись. И
наше представление о назначении журнала менялось тоже.
Была пора, когда на волне перестройки & гласности
литература и литературная журналистика ощутили себя гувернерами общества,
именно на журнальных страницах искавшего ответы на мучительные вопросы
мироустройства и жизнестроения. Разве могло «Знамя», выбрав тогда (и навсегда)
либеральную линию в спектре общественных мнений, не стать журналом прежде всего
публицистиче-ским, звучащим, простите высокопарность, как колокол на башне
вечевой?
И разве, чуть позже, могло оно, когда издатели повели на
рынок прежде всего милорда глупого, а другие ежемесячники сосредоточились
прежде всего на републикации возвращаемой классики, не заявить о себе как о
журнале современной русской литературы? Той, что создается здесь и сейчас, той,
чье эстетическое достоинство еще не очевидно.
Ни одного номера без нового имени — вот правило, которому в
«Знамени» неукоснительно следовали все 90-е годы. Разумеется, не каждый из тогдашних
дебютов стал действительно открытием, но вспомним, что именно на наших
страницах стартовали Борис Рыжий и Виктор Пелевин, Михаил Шишкин и Мария
Степанова, что именно благодаря «знаменским» публикациям снискали известность
Марина Вишневецкая, Юрий Буйда, Андрей Дмитриев, Анатолий Королев, Александр
Терехов, Майя Кучерская, Роман Сенчин, Маргарита Хемлин, Андрей Волос, другие
писатели, по которым сегодня судят о состоянии и перспективах российской
словесности.
И еще одно. Стремясь работать в зоне художественного риска, в
те же девяностые мы ввели режим наибольшего благоприятствования для авторов —
пост-модернистов и авангардистов, всех, кто, нарушая сложившиеся в литературе
конвенции, ищет не столько новые темы и новых героев, сколько новый язык и
новые средства воздействия на читателей. Получалось по-всякому; произведения,
отбиравшиеся нами для публикации, часто соперничали и конфликтовали друг с
другом в пределах одного журнального номера — зато у читателей появлялось,
во-первых, право выбрать своих писателей и близкий своему вкусу тип
художественного высказывания, а во-вторых, возможность представить современную
литературу в ее живой динамике, живом единстве и борьбе противоположностей.
Наступили двухтысячные.
Споры о прошедшем, настоящем и будущем Отечества, продолжая
бушевать в печатных и аудиовизуальных средствах массовой информации,
выплеснулись в Интернет, в социальные сети, на улицы и площади российских
городов, оставляя публицистам «Знамени» сосредоточенную аналитику и
заинтересованное внимание к тому, чем на самом деле люди живы — как в
нестоличной России, так и во всем русском мире.
Книгоиздание стало регулярным и оперативным, так что, хотя
тиражи и падают год от года, число наименований, выпускаемых в свет, продолжает
расти, и никогда, вероятно, в истории предложения книжных магазинов (по крайней
мере в мегаполисах) не были столь широкими, а выбор для читателей столь
трудным. Вот и вышло, что литературные журналы, побыв в 90-е в роли
исполняющего обязанности отечественного книгоиздания, взяли на себя задачи
селекции, процеживания книжного рынка в поисках того, что стали называть
качественной литературой.
Требование «Ни одного номера без нового имени» давно снято,
поскольку в значительной степени благодаря форумам молодых писателей в Липках и
мелкоячеистому конкурсу премии «Дебют» к читателям ежегодно выходят сотни, а
возможно, и тысячи начинающих гениев, и уместнее говорить уже не о недороде,
как в 90-е годы, а о перепроизводстве попыток, проб и обещаний.
Снят и тезис о преимущественном благоприятствовании тем, кто
в литературе ставит прежде всего на эксперимент, на самоценное обновление
художественной речи. Одни из недавних возмутителей общественного спокойствия
приобрели к нашим дням статус едва ли не общепризнанных классиков, другие, и
это нормально, вернулись в малотиражные альманахи и сетевые ресурсы. К тому же
перед лицом неуклонного падения общественного интереса к чтению, и в первую
очередь к современной литературе, все сейчас в равном положении — реалисты и
авангардисты, мэтры и новички, поэты прямого действия и визионеры, те, кто
обращает свое слово к максимально широкой аудитории, и те, кому дорог
исключительно тайный, провиденциальный читатель.
На равных они представлены и на сегодняшних страницах
«Знамени».
Конечно, то, что мы печатаем, еще не вся литература. Я,
разумеется, люблю повторять провокационно шутливую фразу: «Лучшие писатели
страны печатаются в «Знамени», другие писатели печатаются в других журналах».
Но будем справедливы: достойные произведения словесного искусства появляются и
в других литературных ежемесячниках, и, с каждым годом все чаще, вообще за
пределами журнального поля.
Мы — как и всякий другой журнал, как и всякое издательство —
предлагаем свою версию литературы, свой набор размышлений и о литературе, и о
жизни. Копирайт на публикацию остается за каждым из «знаменских» авторов. Наш
копирайт, наше авторское право — на журнальный комплект и, соответственно, на
контекст, в котором будут прочтены тот или иной роман, то или иное
стихотворение, та или иная статья.
Критик Андрей Немзер когда-то назвал «Знамя» выставкой
достижений литературного хозяйства.
Мы и сейчас хотим оставаться такой выставкой — сохраняя себя
в качестве универсального magazine современной русской литературы и
общественной мысли.
Но — в этом, собственно, смысл нынешней декларации о
намерениях — акцентируя, выделяя в этом контексте то, что нам сегодня
представляется особенно нуждающимся в поддержке, осмыслении и защите.
Речь о художественности литературы, ее артистизме и
эстетическом совершенстве, то есть о тех понятиях, о которых, как нам кажется,
часто забывают, когда судят произведение исключительно с позиций интересности и
занимательности, инновативности и правдивости, остроты и актуальности.
Речь, иными словами, о литературе как об искусстве слова.
И здесь, чтобы наша мысль стала понятнее, стоит сослаться на
пример смежных искусств.
Например, на кинематограф, где все отчетливее деление на,
условно говоря, Голливуд и на то, что принято называть артхаусом.
И издательские ожидания, и читательский спрос настойчиво
подталкивают писателей в сторону Голливуда — с его установкой на Большой стиль,
с его культом сюжетной увлекательности и зрелищности, с его смысловой
однозначно-стью и его требованием внятно рассказанной истории, облеченной, как
правило, в романную форму.
Доступные миллионам, Голливуд с его блокбастерами и
литературная промышленность с ее бестселлерами, разумеется, победили и,
вероятно, будут побеждать всюду.
Но патент на благородство остается, как мы думаем, за
артхаусом — за фильмами, спектаклями и книгами, где в цене не единый для всех и
всех объединяющий Большой стиль, а резко индивидуализированные и конфликтующие
друг с другом авторские стилистики. Где смысловой посыл редко бывает
однозначным, а за плоскостью сюжета открываются все новые и новые глубины. Где
главное — не что сказано, а как сказано.
И как написано.
Вызов времени, как мы его понимаем, может быть, в том и
состоит, что толстым литературным журналам незачем больше гнаться за
потенциальными бест-селлерами, претендующими на массовый спрос и коммерческий
успех, — за-светившись на журнальных страницах, эти произведения тотчас же
выходят в больших издательствах и выстраиваются в очередь на «Большую книгу».
Наша задача в ином — выпускать в свет и тем самым
поддерживать заведомо некоммерческие явления в современной русской литературе.
То есть стихи. То есть эссеистику. То есть малую прозу (рассказы, повести etc),
а в прозе крупноформатной выбирать те романы, которые требуют от читателя
душевного труда и изрядной гуманитарной подготовленности.
Говоря так, мы отнюдь не заявляем о ребрендинге «Знамени» и
уж тем более о смене журнального курса. Вспомнив из публикаций последних лет
хотя бы романы Михаила Шишкина, Владимира Шарова, Георгия Давыдова, Алексея
Макушинского, читатель подтвердит, что эта линия в литературе — назовите ее
хоть артхаусной, хоть некоммерческой — и ранее была близка нашей редакции. Так
что дело скорее в уточнении приоритетов, которое, как мы надеемся, будет
поддержано и в других журнальных разделах.
Вполне естественно, что, заявив о своем преимущественном
внимании к литературе как искусству слова, мы в наступающем году будем еще чаше
обращаться к опыту других искусств — к театру, музыке, кинематографу,
архитектуре, живописи и графике.
В области литературной критики редакция намерена дать зеленый
свет как филологически строгим разборам, так и свободным размышлениям о
«литературном веществе», о мастерстве, художественном стиле и художественных
инициативах наиболее значимых сегодня поэтов и прозаиков всех направлений и поколений.
И, разумеется, мы надеемся, что наши постоянные и впервые
приглашаемые к сотрудничеству авторы сохранят вкус к цивилизованной полемике,
что дискуссионность и впредь будет отличительной чертой разговоров о
литературе, ведущихся на «знаменских» страницах. Более того, нам бы очень
хотелось, чтобы в эти споры активнее втягивались и другие литературные
ежемесячники, газеты и сетевые ресурсы. Если парламент не место для дискуссий,
то литература уж точно такое место. Поэтому и совсем недавно появившуюся у нас
рубрику «Переучет» следует расценивать не только как информацию о том, где и
кто что-то напечатал, но еще и как приглашение к совместному с коллегами поиску
истины, как попытку восстановить утраченные диалогические отношения внутри
всего журнального мира.
Возможно, какие-то постоянные или окказиональные, вызванные
конкретным поводом рубрики постепенно уйдут со страниц «Знамени», а на их место
придут другие, более точно отражающие курс на интеллектуально насыщенную и
вместе с тем раскованную рефлексию о том, что день грядущий нам готовит.
Готовит как в литературе, так и в жизни, ибо редакция не намерена отказываться
ни от ясного обнаружения своих мировоззренческих и, если угодно, идеологических
позиций, ни от пристального внимания к процессам, что идут внутри российского
общества. Очеркистика и аналитика продолжают оставаться становым хребтом нашего
публицистического раздела, но мы рассчитываем, что смысловой объем журнала
прирастет эссеистикой, публикациями, не обязательно связанными со злобой дня,
но обязательно откликающимися на духовные и культурные запросы наших читателей.
Будем реалистами: вряд ли эти эволюционные изменения и
обновления впрямую увеличат число подписчиков журнала.
Но мы уверены: и те, кто читает «Знамя» в его бумажной
версии, и те, кто регулярно заходит на нашу страницу в «Журнальном зале»,
вправе ждать нового от каждого очередного номера.
Чтобы понимать и помнить: «Знамя» — наш общий журнал.
