Надир Сафиев.
Повести арбатского жильца. — М.: Ключ-С, 2012.
Все три повести, вошедшие в
книгу, можно назвать произведениями о любви. О бескорыстной и даже возвышенной
любви к одной из самых популярных (и древ них)
улиц столицы. А именно — к Арбату и его окрестностям. Переулкам, перекресткам
и, разумеется, к легендарной Собачьей площадке — крохотному, выложенному
булыжником пятачку с таким же миниатюрным сквериком в центре. Окруженным
низенькими особнячками, доставшимися нам от ушедших веков. Каждый
из которых напоминал затейливо украшенный ларец. По этим булыжникам шагал
когда-то Пушкин, направляясь к дому своего друга Соболевского, Лев Толстой
посылал своего героя, старшего графа Ростова, в гости к проживающей здесь же «княгинюшке».
Ничего еще не зная об этом,
молодой человек сошел с поезда «Таллин — Москва».
Чтобы поменять свою флотскую профессию на карьеру певца. На экзаменах в
Консерватории он провалился. И вот тогда судьба столкнула его, растерявшегося и
огорченного, с первой из двух женщин, ставших для него в столице чем-то вроде
ангелов-хранителей.
Ее звали Евгенией Наумовной. На
студенческих экзаменах она аккомпанировала абитуриентам, играя на рояле.
«Надо вам, деточка, принять бехтеревку, успокоиться… — услышал я. И ангелы на потолке,
похожие на комедиантов, запели Рождественскую песню бездомных детей».
Эта худенькая немолодая женщина с
большими темными глазами и «африканскими чертами лица» была одержима
единственной страстью — неутоленной материнской любовью к своему вечно
отсутствующему сыну. Будущему знаменитому актеру театра «Современник» Валентину
Никулину. Приведя несостоявшегося певца к себе домой и
накормив его, Евгения Наумовна села за рояль, чтобы подготовить этого едва
знакомого ей юношу к новой попытке поступить в Консерваторию. С ее помощью он был наконец принят, хотя долго в стенах этого учебного
заведения не задержался.
А вскоре та же Евгения Наумовна
нашла ему и жилье — так называемый «угол». Который в
соседнем доме сдавала пожилая женщина, вдова дворника. Ее звали Домной
Филипповной. Не так давно покинув тверскую деревню, разоренную сначала так
называемым «раскулачиванием», а потом и войной, она уехала к родне в столицу.
Однако горожанкой так и не стала. Поселившись в деревянном доме близ Арбата,
она сохранила и привычки, и язык родной деревни. Но вместе с тем, опекая
молодого жильца, она проявляет и природную свою доброту, сердечность,
удивительное умение понимать людей другой культуры, иных привычек и иных
представлений о жизненных ценностях. Она искренне, как умеет, сочувствует ему,
потчует его картошкой и свеклой, угощает его друзей, художников и артистов,
свежим батоном, с удовольствием рассказывает им о своей жизни. Не раздумывая,
она бросается и на защиту своего жильца, если кто-то из соседей пытается его
обидеть.
Но наивная и добродушная Домна
Филипповна способна и удивить своего постояльца. Так, однажды он обнаруживает
ее стоящей посреди улицы, облаченной в его пальто (в своей «шубейке» ей было
жарко стоять в церкви) и запросто беседующей с прославленными музыкантами —
Ниной Дорлиак и Святославом Рихтером. Она подробно
рассказывала им о церковной службе.
— Откуда вы их знаете! —
воскликнул изумленный жилец.
И тут выяснилось, что Домна
Филипповна когда-то работала вахтершей в оперной студии.
— Мя
туда устроила Наумовна… а когда у их артистов не
хватало, представляла в «Явгении Онегине», пела со
своими «девицы-красавицы, душеньки-подруженьки». Во как…
Именно этот образ простой русской
крестьянки, прекрасно выписанный автором, и следует считать главным героем
повести.
По вечерам же нашего героя
прогуливал по «Собачке» и окрестным переулкам сосед-архитектор, знакомя его с
историей этой части города.
Но тем временем жизнь его в этом
арбатском раю, районе, где на любом перекрест-ке можно было встретить
театральную или музыкальную знаменитость, подходила к концу. Ибо тогдашний
правитель страны неожиданно принял решение проложить через исторический центр
города (уничтожив его) прямую дорогу к своим загородным владениям. Под снос попадали
не только старинные арбатские переулки, но в первую очередь — знаменитая
Собачья площадка. А заодно — и деревянный дом, рядом с Американским
посольством, где поселились деревенские в прошлом жители и где наш герой,
начинающий певец, исполнял по утрам у распахнутого окна свои вокализы.
Весть о сносе дома ничуть не
огорчила его жильцов. Все они радовались тому, что наконец-то получат отдельные
квартиры. Страдала от неожиданных перемен одна лишь Домна Филипповна. «Она у
вас другая, — объяснял ее жильцу архитектор, — она у вас, как уходящая Русь, —
терпеливо ждет своей участи…»
Между тем сама я, прожив в тех же
самых арбатских переулках немало лет, хорошо помню бурную реакцию моих соседей,
узнавших о грядущем уничтожении Собачьей площадки. Они негодовали и писали
письма, плакали и принимались звонить каким-то известным им большим
начальникам. Не помогло.
Тем не менее
Арбат с его переулками для героев этой книги на всю жизнь останется их главной
любовью.
Из второй повести Сафиева «Винтовая лестница» мы узнаем, что после того как
разрушили дом на улице Вахтангова, он пересечет Арбат и поселится уже в других
его переулках. В деревянном доме с винтовой лестницей. Зато соседу нашего героя
по Собачьей площадке, Володе, эмигрировавшему в Америку и ставшему там Уолтером, суждено будет тосковать по утраченным
окрестностям Арбата. То же самое происходит и с героем третьей повести Сафиева «Верноподданный неведомой страны». Сосед писателя
по улице Вахтангова суфлер Вольф после разгрома «Собачки» уедет в эмиграцию в
Германию. Но и там, в удобной красивой стране, в мечтах он будет возвращаться
на Арбат, чтобы встретиться с теми, кого оставил.
Особое место в этой книге
занимают лаконичные и вместе с тем очень выразительные рисунки молодой
художницы Анастасии Чаругиной. Выполненные тушью,
пером или же маслом по бумаге, они неожиданно вносят в идиллический рассказ об
арбатских переулках тревожную ноту. Черная вертикаль столба на белом листе,
увенчанного пятиконечной звездой в овале, смотрится здесь как знак,
предупреждающий об опасности. Этот же самый столб со звездой встретится нам и в
конце книги. Там он будет победно нависать уже над призрачной, изображенной
лишь штрихами Собачьей площадкой, как победительный символ вседозволенности. На
других страницах — силуэты домов с черными провалами окон, беспорядочная
путаница черных проводов и над ними — зимнее потухшее дерево с беспомощно
раскиданной кроной. Едва намеченные силуэты людей, жителей, но вовсе не
полноправных хозяев этих улиц и переулков. Однако в
конце концов мы увидим и хозяина: широкую спину человека, командующего
стенобитным орудием, которое обрушивается на беззащитный город.
Может показаться, что иллюстрации
книги как бы вступают в противоречие с идиллической интонацией автора. Однако
один из героев книги — архитектор, не так давно вернувшийся из мест заключения,
говорит о разрушении города следующее:
«Знаете, мы сидим, бездействуем,
но находимся в состоянии конфликта. Сокрушаться будем потом, задним числом… Вот ответьте мне, что если бы Де Голлю взбрело в голову
проложить дорогу через Монмартр к своей загородной резиденции? Молчите?
Парижане восстали бы, как в дни Французской революции».
И все-таки самое главное в этой
книге Сафиева — неизменное чувство любви к городу и
его обитателям. Это и делает ее такой притягательной для читателя. В конце
концов, мы — жители резкоконтинентального климата и
более всего нуждаемся именно в этом — в согревающем нас тепле.
