Национализм и нацизм
Галина Туз. Провинциальный фашизм. — М.: ПИК, 1997 — 103 с. 10000 экз.
В прошлом году независимым издательством ПИК в союзе с газетой “Демократический выбор” была выпущена в свет весьма поучительная книжка. Галина Туз рассказывает о том, как она имела неосторожность три года назад опубликовать в “Ставропольской правде” антифашистскую статью. Нельзя сказать, что статья содержала какие-то невиданные поклепы — все-таки уже не раз писали (ну, может быть, не так темпераментно), что листовки со стилизованной свастикой и призывом объединяться русским по крови производят жуткое и отталкивающее впечатление, что надежда принести России процветание, удалив из нее инородцев, нелепа и пагубна, что снисходительность сильных мира сего по отношению к поклонникам “Майн кампф” вызывает тревогу, что быть “просто русским” ничуть не более почетно, чем “просто малайцем” или “просто якутом”, что у воспитанных людей не принято заноситься по расовым параметрам, — что уж тут такого, еще недавно казалось, что под этим готов подписаться практически каждый. Однако ставропольская журналистка попутно посетовала, что один ее юный знакомец расклеивал по городу афиши, меченые баркашовской атрибутикой — это ее и сгубило. Очень скоро Ставропольская краевая организация партии Русское Национальное Единство подала в Народный суд исковое заявление о защите чести и достоинства, униженная и оскорбленная контекстом, в котором упоминалось имя РНЕ, тогда как ее зарегистрированные цели заключаются в воссоздании единой русской нации, а также в сохранении и развитии системы русских национальных ценностей для обеспечения свободного развития русской культуры на основе ее собственных источников.
Достаточно ли подобных впечатлений, чтобы защищаться в суде — тем более что поручение президента дать точное определение фашизма так и не исполнено? Что же до президентского указа, упоминающего “фашистские и схожие с ними лозунги, атрибутику и символику”, то — что значит “схожие”? Вот Галина Туз не помнила, в какую сторону закручивается гитлеровская свастика, а в этом-то, оказывается, и вся суть: разнозакрученные свастики не имеют между собой ну ни малейшего сходства. В конце концов Галине Георгиевне, чтобы не подвести газету, пришлось строить свою защиту на том, что, рассуждая о фашизме, она вовсе не имела в виду РНЕ. “Тогда и напечатайте, что рассуждения о фашизме не имеют к РНЕ никакого отношения” — “Нет, печатать этого не буду”, — на таком примерно диалоге процесс и зациклился, и материалы дела были отправлены в Москву на политологическую экспертизу: пусть Наука решает, где фашизм, а где не фашизм. Но еще до начала суда один весьма корректный эрэнъеэсовец в открытом письме в “Ставропольскую правду” призвал не путать фашизм и национальное движение, в пояснение приводя “неумелые, но искренние” стихи из газеты “Русский порядок”: фашисты — это те, кто обманул народ лживыми посулами свобод, кто в цветущую страну принес войну, кто в Останкино в упор стрелял в людей, кто развалил великую державу и загнал народ за бедности черту... “Елей и мед у них всегда в речах, И пусть погон не носят на плечах. Фуражку с черепом-костями и ремни, Но если не фашисты, кто они?”
Здесь как будто призывают судить не по фашистской форме, а по реальным делам. Но, увы, и дела не составляют сути — они лишь средства, но не цели. Самые либеральные режимы, случается, стреляют в людей во время мятежей и массовых беспорядков; экономический крах тоже может быть вызван не только тоталитарной, но и отменно либеральной политикой, — все эти признаки не могут лечь в основу классификации: фашизм и либерализм недвусмысленно различаются, по-видимому, только целями, идеалами. Столкновение либеральной демократии с фашизмом — это прежде всего столкновение разных моделей социального бытия. Поэтому, чтобы отличить наглый фашизм от скромного “национального движения”, необходимо сформулировать идеалы фашизма.
И вот тут-то мы сталкиваемся с парадоксом: при попытке дать отчетливую формулу фашизма каждый раз возникает, самое большее, неверная научная гипотеза (расовые факторы скорее всего действительно исчезающе малы в сравнении с социокультурными), а чаще всего — какой-то вполне привычный и даже полезный социальный принцип: речь может идти лишь о его чудовищной гипертрофии, о страшной односторонности его применения. Обыденному сознанию это представляется странным: оно твердо разделяет вещества на ядовитые и полезные, и тогда физиолог начинает разъяснять, что смертельным бывает не вещество, а только доза и что многие яды в микроскопических количествах бывают даже необходимы организму... Галину Туз возмущает такой подход, высказанный, в частности, и автором этих строк: “Это все-таки не тема для любовного ее оглядывания со всех сторон”. В чем-то она и права — задачи пропаганды во многом противоположны задачам научного анализа: пропаганда стремится изобразить враждебное явление как нечто совершенно запредельное, выпадающее из всех законов, тогда как наука, напротив, стремится вывести его из общих законов, действию которых подвержены мы все: для понимания самого мерзкого явления необходимо внимательнейшее его оглядывание со всех сторон. Даже, если хотите, любовное: без этого непременно упустишь какие-то крупицы истины — в речах врагов их разглядеть особенно трудно. “А понять — значит простить?” — негодует Галина Туз. Нет, значит получить возможность лучше предвидеть, какое лекарство умеряет, а какое лишь обостряет болезнь. В целях пропаганды, может быть, и в самом деле лучше не разбираться в оттенках: “А национализм (называйте его как угодно — фашизм, нацизм, шовинизм) — это зло, и зло огромное, уже опробованное народами мира зло”, — Галина Туз проявляет редкую последовательность — обычно, бичуя плохой национализм, тут же делают оговорку насчет хорошего патриотизма. Вместе с тем, последовательность очень часто ведет и к упростительству, к черно-белому делению веществ на абсолютно ядовитые и абсолютно плодотворные.
Среди прочих авторитетов Г. Туз ссылается на Е. Гайдара, тоже пытающегося указать различие между головой и башкой — между патриотизмом и национализмом: патриотизм, мол, “за” свой народ, а национализм “против” чужого. Но лично я не понимаю, как можно болеть за свою команду, не желая поражения чужой? Соперничество народов вещь столь же реальная, как их сотрудничество, методологическая ошибка фашизма заключается прежде всего в том, что он замечает в международных отношениях почти одну только борьбу, причем борьбу не в области балета или турбиностроения, а только в области силового противостояния.
Я думаю, мы склонны называть национализмом всего лишь патриотизм, в каком-то отношении слишком уж сильно превосходящий наш собственный. Точно так же невозможно дать и точную (не зависящую от субъективной трактовки) формулу нацизма — в обобщенном виде она не будет представлять ничего чудовищного. Углублять, уточнять наше представление о фашизме безусловно следует, но и после всех уточнений какую-то долю ответственности за классификацию все равно должен будет брать на себя суд — точно так же, как он решает, является ли оборона чрезмерной, а ложь заведомой. Практически любой научный труд, исследующий мрачные эпизоды межнациональных отношений, в той или иной степени разжигает межнациональную рознь, и более или менее достоверно установить, является ли это разжигание целью или неизбежным побочным эффектом, можно, лишь принимая во внимание личность автора, его прежнюю деятельность, не говоря уж о направленности заведомо известных ему, но опущенных фактов и мнений, — переложить это бремя на плечи некой непогрешимой Науки не удастся никогда. Суд не должен уходить от ответственности, как он это сделал в случае с Галиной Туз, — иначе он выносит приговор самому себе.
Но если, повторяю, подозревать в фашизме всех, кто признает не только опасность, но и плодотворность национального фактора, не поздоровится и Владимиру Галактионовичу Короленко, писавшему Луначарскому, что в настоящий момент разрушение наций преждевременно, ибо они пока что представляют собой высшую степень солидарности, достигнутой человечеством. Г. Туз с горечью пишет о своих земляках, которые, судя по всему, видят в себе столь возвышенно звучащий в абстракции “самоценный микрокосм”, а потому руководствуются исключительно собственными интересами: есть деньги, они за демократов, нет — за коммунистов. Вместе с тем, она же отмечает, что “красное Ставрополье” живет, пожалуй, и побогаче других российских территорий и даже в одежде тяготеет к чему-то “кондовому, мощному, дорогостоящему и, соответственно, безвкусному”, презирая джинсовую расхристанность. Здесь, я думаю, автор “Провинциального фашизма” касается истоков тоталитаризма более глубоких, чем материальные: людям, тяготеющим к кондовому, мощному, дорогостоящему, вертлявая демократия всегда будет отвратительна — даже обзаведясь собственным особняком и “Мерседесом”, они все равно будут голосовать за какие-то модификации Зюганова и Жириновского. В послесловии к “Провинциальному фашизму” Сергей Юшенков в качестве одного из источников фашизма указывает привыкание к ограниченному рамками повседневности образу жизни, в котором нет места высоким идеалам. Высоким — не знаю, но идеалам сложным и противоречивым там прижиться действительно трудно. Тем не менее, когда основательный мужик голосует за коммунистов — это акт несомненно идеалистический: он не защищает шкурные интересы, а отстаивает свою модель социального существования. И коренная опасность всех разновидностей этой модели — простота: все, что не приносит очевидной пользы, она признает паразитическим и подлежащим уничтожению, причем польза здесь оценивается по очень ограниченному числу очень примитивных (конкретных) критериев. Люди с упрощенными социальными идеалами в микромире обыденности бывают и добродушными, и добропорядочными, но их реакция на все раздражения макромира может быть только протофашистской: в их отношении либеральная пропаганда может сделать только одно — не злить. Ибо каждодневные обличения (реальных) язв либерализма неизбежно толкают их в объятия фашизма того или иного цвета — таковы их представления о справедливости, пользе и красоте.
Написал и думаю: а что-то мне будет за мой контекст? Учитывая опыт Галины Туз, прошу суд заранее учесть, что это всего лишь рецензия, проблемы нацизма и национализма она обсуждает в самом общем виде и ни к какой конкретной организации никакого отношения не имеет. На всякий случай предупреждаю и редакцию: соседствующие иллюстрации тоже не должны никого наводить ни на какие обидные параллели — иначе пеняйте на себя: будем вместе таскаться на судебные заседания сквозь камуфляжный строй, выкрикивающий: “Сапогами затопчем!”
По крайней мере, Галине Туз ее благородный порыв обошелся недешево.
Александр Мелихов
