Об авторе | Олеся
Николаева — поэт, прозаик, публицист. Лауреат премии «Поэт» 2006 года. Автор
«Знамени» с 1989 года (№ 3); предыдущая
поэтическая публикация — № 6, 2011.
На
смерть Миши
Молод, пылок был и борз —
Шёл на ветер перекрёстный…
Ночью до смерти замёрз
Мишенька, сынок мой крёстный.
Как из князя и купца,
Из певца, ларца златого,
Колокольца, бубенца,
Из словесного ловца
Жемчуга, из птицелова
Райских птиц, из рыбаря
Для чудесного улова
На изломе октября
Стал ты вдруг бомжом — без крова,
Голым, прямо говоря!
Без покрова! Как же так?
Иней, заморозки были,
И тебя среди бродяг
В морге тряпкою покрыли,
Тапки выбросили в бак…
Где заветный перстень твой?
Где твой голос несравненный?
Где твой след во тьме ночной?
Где приют твой во Вселенной?
Но в ответ — лишь треск свечной…
Знаю это головой,
Только сердце знать не хочет…
Искуситель роковой
Расклевал тебя, как кочет,
Сорною прикрыл травой.
Силы выпил, истоптал,
Завертел тебя, как ветошь,
Рассорил и разметал,
Душу вытряс, стёр, как ретушь,
Чёрным ртом поцеловал.
…Где псалом твой, где Псалтирь?
Взоры с рыбками на донце
И кудрей твоих цифирь,
И улыбки этой солнце
Господу навстречу — вширь?
Что теперь могу сказать?
«Мишенька, прощай, сыночек!»
Две тесёмки завязать
И поставить сотни точек —
Тёмных умолчаний рать.
…Был горяч. И стройный торс
Не щадил в поклонах Богу.
……………………………..
А потом — совсем замёрз.
Взял в последнюю дорогу
Инея слезящий ворс.
Метель
Меж землёй и небом моя постель,
И на воздух ступает нога.
Потому страна моя любит метель,
Что она и сама — пурга.
Изо льда и воды и ветра. Того гляди —
Укачает всех на весу,
Прижимая жалость свою к груди,
Как ребёнка, найденного в лесу.
Потому все линии смещены,
А огни расплывчаты. Близорук
Каждый куст, и призраками луны
Всякий недруг взят на испуг.
Меж землёй и небом колышется колыбель,
Выставляет месяц рога,
Потому страна моя любит метель,
Что она и сама — пурга.
Из порывов и перехлёстов — сон,
На лету — любовь, на суку — ночлег,
А когда душа из тела выходит вон,
Черноту убеляет снег.
Ничего очевидного — только звук:
То ли эпос, то ли Псалтирь,
И дитя больное берёт из рук,
Словно грудь материнскую, — ширь.
Крутит-вертит сияющую канитель,
Сшивающую берега,
Потому страна моя любит метель,
Что она и сама — пурга.
Из забвенья, трепета, слёз, могил
Плетущая письмена.
А не так, то кто её подхватил
На качающиеся рамена?
Диалог
Являясь в мир, ему говорит душа:
— Посмотри, как я необыкновенна, как хороша!
И всё вокруг оживает от моей красоты,
потому что крепко связаны я и ты.
Моя музыка заливается, и простор поёт.
И всё твоё от моих источников пьёт.
А мир отвечает:
— Ничего в тебе этакого, необычного:
ты — одна из всех:
пуговица на моём кафтане, на блюде моём — орех.
Стоишь себе среди прочих в общем ряду:
как сосна в лесу или трава в саду.
А душа говорит:
— Во мне райский сад, и лукавый змей, и Адам,
я тебе даю имена и прозвища тоже дам.
История твоя, мир, у меня с изнанки — выколото тату.
Читается нараспашку и на лету.
А мир отвечает:
— Ты — нищенка, пятаки
собирающая на паперти, в твои кульки
столько ветоши понапихано: детские годы — «тю-тю», «лю-лю»,
и эти картинки с названием непонятным: «Люблю, люблю».
Говорит душа:
— Я слишком богата, и я могу
обладать морями, сидя на берегу,
крутить так и сяк горою, стоя в низине дней,
и на вершине строю город из небесных камней.
А мир отвечает:
— Кладбище — твой удел.
Растут там паслён, да сурепка, да чистотел.
А мёртвые — заперты в темноте могил.
И за ними ещё никто ниоткуда не приходил!
И никто не видал, чтоб сама по себе душа
возле тела бродила, как возле оставленного малыша.
Говорит душа:
— Всё равно — для Творца я дороже всех:
и тебя, мой мир, и иных миров, и эпох, и вех,
и пространства вместе со временем, и культур.
А когда мне твердят обратное — это — чур!
…Потому, мой мир, как ты весь —
из моих костей и составов,
в моей крови,
мне не шли вестей, не диктуй уставов, за руки не лови.
Не сули мне грош, не дари мне брошь, не толкуй мне ложь, —
шелестя, шурша.
Потому что ты оттого пригож, оттого хорош,
что душа моя хороша!
* * *
«Если я кого и вижу — это тетушку мою»
Э. Лимонов
Если я кого и кликну, это
душеньку свою —
белую, несмелую, в жизни неумелую.
Если с кем её сведу я, это с музою моей —
властною, прекрасною да огнеопасною.
Я скажу им: будьте вместе,
разлучённых две сестры, —
гаданные-жданные девы чужестранные.
Где одна, как хромоножка, там другая поводырь, —
девы странноликие да разноязыкие.
Где одна не понимает, там другая
как своя,
родные ли, сводные, да не земнородные.
Где одна огни погасит, там другая свет зажжёт,
местные — не местные, а как есть — чудесные.
Где одна затянет узел, там
другая сеть порвёт.
Званые, избранные, а как есть желанные.
Где одна томится жаждой, там другая воду льёт,
где одна блажит и тонет, там другая проплывёт.
Сложные ли, простые,
обоюдоострые.
Где одна червей копает, там другую ангел ждёт.
Где одна, как свечка тает, там другая ввысь растёт.
Кручёные, витые, да многоочитые.
И когда одна во
гробе, то другая — во гробу,
и одна — как бы в утробе, а другая — как во льду.
Ночь идёт, дождями сея поцелуи Елисея,
зимняя, весенняя, аж — до Воскресения.
