Михаил Ефимов

Современные записки

Подлинное в эмигрантике

“Современные записки” (Париж, 1920—1940). Из архива редакци. Т. 3. / Под редакцией Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. — М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Тысячестраничный том, один лишь перечень корреспондентов — в их числе В.В. Вейдле, Б.П. Вышеславцев, Г.И. Газданов, З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковский, Б.К. Зайцев, В.И. Иванов — предполагает исключительно высокую историко-культурную ценность публикуемых в нем материалов. Впрочем, фигуры публикаторов здесь не менее важны. Достаточно назвать имена Н. Богомолова, В. Хазана, Э. Гарэтто, И. Белобровцевой, А. Шишкина — и уровень подготовки текстов становится понятным без дополнительных объяснений. Издание архива “СЗ” принадлежит к числу тех, где комментарии являются неотъемлемой частью книги, без которых адекватное понимание “основного текста” едва ли возможно. Довольно часто за тривиальными оборотами о выброшенных из финальной верстки нескольких словах стоит обширная и напряженная идеологическая полемика или сложные человеческие отношения. Можно с уверенностью сказать, что комментаторскому петиту в третьем томе суждена долгая читательская жизнь.

Вместе с тем трудно не заметить одной особенности публикуемых писем. Часто обладатель громкого литературного имени, устойчиво ассоциирующегося с “СЗ”, переписывался с редакцией едва ли не по одним “техническим” вопросам (таковы, например, письма Вейдле). С другой стороны, фигуры для “СЗ” если не периферийные, то, по крайней мере, явно не принадлежащие к числу авторов и сотрудников первого ряда, представлены исключительно интересным эпистолярием. Наиболее яркий пример этого — письма известного адвоката О.О. Грузенберга. Публикатор В. Хазан снабдил письма Грузенберга обширным и исключительно насыщенным фактами биографическим очерком. Сами же письма Грузенберга полны тонких, остроумных и часто весьма злых характеристик, иные из них рискованно цитировать — чего стоит один отзыв о Шмелеве... А вот о рассказе Б. Зайцева “Алексей Божий человек”: “Зайцев катает из навоза благоглупостные шарики”. Или — о Бунине: “Первые две страницы “Солнечн[ого] удара” отличны, — но остальные — жвачка. Бунин, словно его поручик, не знающий, куда и к[а]к девать остаток дня, не догадается, к[а]к с ним развязаться. Убить? — Но после “Мити” [“Митиной любви”] небезопасно: скажут, привычный убийца. Взял, да ни с того ни с сего состарил его на 10 лет. Будто Бун[ин] не знает, что post coitum omne animal triste est, — но не изнашивается на 10 лет”. Впрочем, оценки Грузенберга интересны не только ядом, но и наивностью, столь странной в человеке отнюдь не “кабинетной” биографии. Так, Грузенберг писал Марку Вишняку в 1925 году: “Вас ждет большой успех. Пусть не здесь, — тогда в России. Как-никак, Вы моложе меня почти на 20 лет, — Вы вернетесь домой сильный и бодрый. Здесь талантливые литераторы, — там же талантливая литература. Пусть здесь угощают друг друга комплиментациею, порожденной взаимным взяточничеством, — скоро придут истинные сторожа русской литературы и сметут своей жесткой щеткою пух и сор, приставшие — и в эмиграции — к ее царственным одеждам. Вы один из тех публицистов, которые и тогда уцелеют”.

В некоторых публикациях этого тома корреспондент, представляющий редакцию “СЗ”, интересен ничуть не менее, чем автор. Наиболее яркий пример этого — подготовленная А. Шишкиным переписка Вяч. Иванова с Ф. Степуном. Иные из высказываний Степуна (никак, к слову, напрямую не связанные собственно с журналом) имеют все основания стать хрестоматийными цитатами, как, например, фрагмент из письма Степуна 1927 года, где речь идет о евразийцах: “Миросозерцание евразийцев поражает, отталкивает, нo все же чем-то и приятно волнует: в нем чувствуются органический перепуск коммунистической России и древней Руси <…>. Все совсем несерьезно и все же может при благоприятных обстоятельствах наделать весьма серьезные вещи. Аура у них темная и, по-моему, они, как и коммунисты, с хвостами. Есть у них, как мне кажется, возможность совсем темного срыва в православный чекизм”. (И тут же Степун дает почти афористичную характеристику Д.П. Святополк-Мирскому: “новоявленный острый, невнятный, привередливый критик”).

Сам же Вяч. Иванов представлен в переписке с редакцией исключительно интересными письмами, в одном из которых, в 1938 году, отзывается на предложение В. Руднева начать писать воспоминания: “Приятно ли перебирать в памяти “человеческое, слишком человеческое”? Но “осветить по-своему те годы” (как Вы пишете) было бы полезно. В том, что об них писали и пишут, слишком много путаницы, мути и недоразумений. Позиции отдельных писателей были весьма различны, но по существу вполне ясны и определенны; общей “веры”, общего для всех — скажем — “символизма” не было; почти никто не понимал другого, и каждый другого в чем-то подозревал, а младшие уже вовсе ничего не понимали в творчестве даже тех старших, коих особливо почитали. Несмотря на живое внешнее общение, все значительные таланты чувствовали себя внутренне одинокими; они продолжали и позднее идти каждый своим отдельным путем”.

Воспоминаний Иванов, как известно, так и не написал, но это эпистолярное признание дорогого стоит — есть искушение соотнести его со словами Б. Вышеславцева в ответ на предложение Руднева написать об Андрее Белом: “О нем мне бы написать только фельетон на 300 строк, но и то лишь когда будет свободное время”.

Том богат подобными высказываниями — то парадоксальными, то трагикомичными. Однако было бы по меньшей мере неверным воспринимать это как некую литературную историю русского зарубежья в цитатах и картинках, хотя иллюстративная часть книги на редкость хороша и содержит никогда не воспроизводившиеся фотографии из зарубежных собраний — Фондаминский, Мережковские, Вяч. Иванов... Вклад этого тома в фундаментальную историю русской литературы весьма существен. Исключительно важна подготовленная Н. Богомоловым переписка Мережковских с редакторами “СЗ” (одна из самых обширных в нынешнем томе — свыше двухсот страниц); или, например, публикации, связанные с литературной молодежью первой волны эмиграции — М. Иванниковым (публ. А. Данилевского) и Л. Зуровым (публ. И. Белобровцевой); или обширный материал, связанный с малоизвестным и малоизученным в России философом С.И. Гессеном (публ. О. Коростелева и М. Шрубы).

Предпринятая ныне публикация материалов редакционного архива “Современных записок” — это нечто большее, чем просто удачный публикаторский и издательский проект. Это вполне сознательное продолжение дела, начатого тридцать лет назад первыми томами легендарного ныне альманаха “Минувшее”. Тогдашнее трудное и счастливое первооткрывательство, первопубликаторство не иссякло и ныне. Литературная история русского зарубежья все еще создается на наших глазах. Усталым методологам и теоретикам литературы впору, кажется, завидовать исследователям русской литературной эмигрантики.

Нынешняя эмигрантика, однако, несвободна от уже ставших традиционными атрибутов отечественного гуманитарного знания — взаимопереписывания предисловий и примечаний, диссертационной “удобности” и сопутствующих ей провинциализации и банализации. Если считать, что пафос обладает исцеляющей силой, сетовать и обличать это можно не переставая. Есть, однако, действенный пример того, что такое подлинная историко-литературная работа сегодня. Это инициированный и руководимый О. Коростелевым и М. Шрубой проект издания архива “Современных записок”.