Молдавский русофон

Население современной Молдавии делится на две части, обособленные языком общения и культурной ориентацией.

Большинство говорит на молдавском (румынском) языке. Молдавская интеллигенция почти поголовно считает себя составной частью румынской нации и ставит задачу унионизма — присоединения к Румынии и, таким образом, к Европейскому союзу. Представители “народа” в массе пока ощущают себя молдаванами. Но последовательная пропаганда румыноунионизма и беспрецедентная раздача “шенгенпроницающих” румынских паспортов делают свое дело. Все больше людей, прежде всего — молодых, голосуют на выборах за партии, ставящие своей целью восстановление Romania Mare в границах 1918 года.

Вторая группа объединяет молдавских граждан различного этнического происхождения, для которых русский язык является основным, а во многих случаях — единственным.

Отношения этнического большинства с русскоязычными нельзя назвать идиллическими. В 1992 году разразился вооруженный конфликт, во многом спровоцированный языковыми проблемами. Число жертв обеих сторон превысило 1000 человек. В результате Приднестровье фактически отделилось от Молдавии.

Тем не менее средняя за последние двадцать лет температура межэтнической напряженности в республике намного ниже, чем, скажем, в “горячих точках” Закавказья. Большинство граждан Приднестровья имеют молдавские паспорта. Автомобили с приднестровскими номерами свободно передвигаются по Кишиневу. Многолетний чемпион Молдавии по футболу — команда из Тирасполя. Более того, пока в Кишиневе не было стадиона, соответствующего нормам ФИФА, сборная Молдавии проводила официальные матчи на прекрасно оборудованной тираспольской арене. Представить что-либо подобное в Абхазии или Карабахе — невозможно.

Да и в сравнении с хладнокровным выдавливанием русскоязычных из Латвии и Эстонии положение этнических меньшинств в Молдавии гораздо благоприятнее. Все жители МССР, независимо от происхождения и срока проживания, получили молдавское гражданство. Законодательные акты издаются на двух языках. Надписи на государственных учреждениях также дублируются. Русский язык до сих пор, согласно закону 1989 года, имеет статус “языка межнационального общения”. Закон советского времени продолжает действовать, хотя на практике его положения постоянно нарушаются.

Относительно низкий уровень этнического противостояния объясняется тем, что Молдавия испокон веков была этнографическим заповедником, в котором выработался опыт малоконфликтного сожительства народов. Молдавский господарь и первый русский ученый (член Берлинской академии наук с 1714 года) Димитрий Кантемир писал: “Едва ли можно представить иную страну, окруженную, такими же тесными границами, как Молдавия, которая бы столько и столь разных народов охватывала. Помимо молдован, чьи предки вернулись из Марамуреша, Молдавию населяют много греков, албанцев, сербов, болгар, поляков, казаков, русских, венгров, германцев, армян, иудеев и в изобилии цыган”. Убедительным доказательством того, что упомянутые Кантемиром “русские” в значительной своей части — коренное население Молдавии, служат три сотни так называемых “украинских” сел, из которых немало имеют многовековую историю (См. А. Яковук. Украинцы — коренные жители Молдовы. Пресс-обозрение. Интернет-газета. 2011. 4 марта). Многие их жители — прямые потомки славян, которые, согласно данным археологии, жили на этой территории с V века по РХ. Нестор-летописец в начале XII века писал, что славянские племена тиверцев и уличей “седяху по Днестру, приседяху к Дунаеви”. Кантемир не делает ошибки, называя потомков тиверцев и уличей “русскими”, будущие украинцы — это “казаки” из перечня Кантемира. Представители коренного восточнославянского населения Молдавии, пока им с конца XIX века не была навязана украинская идентичность, именовали себя русинами.

Современные настроения русскоязычных во многом объясняются тем положением, которое они занимали в молдавском обществе в советское время.

При включении в состав СССР молдаване представляли сельскую нацию без достаточного числа квалифицированных рабочих и интеллигенции. Ленинская национальная политика требовала ускоренной подготовки национальных кадров. Для решения этой задачи в Молдавию из “центра” направлялось значительное число научных работников, врачей, учителей, инженеров, деятелей культуры. В большинстве своем это были хорошо образованные люди, которые добросовестно применяли свои знания в деле весьма успешного, по советским меркам, развития виноградной республики.

Плюсом такой политики было то, что за несколько послевоенных десятилетий сотни тысяч крестьянских детей получили высшее образование не только в Кишиневе, но и в лучших вузах СССР. Минус в том, что этих скороспелых интеллигентов продвигали по службе не в соответствии с компетенцией, а согласно шестой графе серпастого и молоткастого. Крестьянский Савл, в одночасье обернувшийся интеллигентным Павлом, во многом походил на несчастного вьетнамского космонавта из анекдота, которого русские коллеги поминутно одергивали во время полета: “Ничего не трогай!” При руководителе-молдаванине всегда был русскоязычный заместитель — как еврей при губернаторе.

Представители немолдавского меньшинства чувствовали себя культуртрегерами, несущими киплинговское бремя белого человека. Подобно британским колонизаторам, они не ощущали никакой потребности знакомиться с культурой и языком аборигенов.

В школьные годы я был убежден в том, что русские превосходят молдаван в умственном развитии просто в силу своих природных свойств. Мне не приходило в голову, что я сравнивал инженеров оборонных заводов электроники, которыми был переполнен Кишинев, т.е. элиту русского народа, со вчерашними крестьянами. Мой обыкновенный “россизм” развеялся во время службы в армии, когда я имел возможность убедиться в том, что молдавский крестьянин по сметке и расторопности зачастую превосходит выходца из депрессивной российской глубинки.

С тех пор интеллектуальный баланс двух общин серьезно изменился.

Выросло поколение городских молдаван, для которых нормой является владение тремя-четырьмя языками. В них нет никаких признаков деревенской неотесанности, выдававшей их отцов. К сожалению, и новым молдаванам пока не удалось преодолеть “родоплеменные” ценности предков. Кумовство по-прежнему перевешивает у них государственные и общественные интересы.

Беспрецедентный приток сельских жителей в Кишинев за годы независимости так велик, что уже не столько они приспосабливаются к городскому образу жизни, сколько горожане усваивают деревенские обычаи. Вы можете себе представить рождественские колядки в московских вузах? А в флагмане высшего образования Молдавии — Молдавском государственном университете — это в порядке вещей.

“Фасадным” характером модернизации молодые молдавские интеллектуалы напоминают екатерининских дворян, которые отстаивали честь на импортированных из Франции дуэлях, галантно ухаживали за дамами и в то же время пороли крепостных мужиков, портили дворовых девок... Уверен, что третье “непоротое”, как писал В.О. Ключевский, городское поколение молдаван приведет моральное содержание в соответствие с формой информационной цивилизации.

Насколько средний уровень молдавской интеллигенции за два последних десятилетия возрос, настолько же интеллектуальный уровень русскоязычного сообщества деградировал. Из-за недружелюбных тенденций “национального возрождения”, убедительно аргументированных жертвами приднестровского конфликта, до трети русскоязычных покинули страну. Уехали в основном самые способные. Потеря этих людей тяжело сказалась на духовном облике оставшихся.

Печально, что у большинства представителей этнических меньшинств утрата реального культурного превосходства по-прежнему сочетается с культуртрегерскими замашками. По инерции многие из них даже не делают попыток учить язык страны проживания, значительно снижая свою конкурентоспособность.

Странным выглядит их излюбленный аргумент: изучение языка этнического большинства все равно не позволит делать успешную государственную карьеру. Разумеется, знание языка — не панацея. В этнократическом молдавском обществе никто не собирается делиться с представителями этнических меньшинств захваченными в перестроечных боях “теплыми местечками”. Несмотря на это молдавско-русское двуязычие — важный шанс для того, чтобы пробиться в жизни.

Приведу пример советских евреев. Те, чью память не отшибло антисемитизмом, согласятся, что представителей зловредного народца не ждали с распростертыми объятьями при поступлении в вузы. Служебная карьера для них тоже была затруднена. Подумайте, удалось бы евреям занимать первое место в СССР по доле лиц с высшим образованием и завоевать значимые позиции в советской науке, культуре, медицине, педагогике, если бы они говорили исключительно на языке идиш?

Сегодня я уже не могу сказать с прежней уверенностью, что этнические меньшинства задают интеллектуальный тон в молдавском обществе. Община “жестоковыйных” приверженцев великого и могучего все больше напоминает гетто.

О негибкости русскоязычных в изменившейся языковой ситуации я могу рассуждать на собственном примере. В период “национального возрождения” конца 80-х — начала 90-х я искренне считал, что буду предателем родной культуры, если стану отвечать молдаванам на их языке. Молдавский принципиально не учил. С начала 90-х, бывая в Кишиневе урывками, вообще не видел в этом необходимости.

Лет пять назад мне довелось брать интервью у румынского писателя Василе Ерну, с которым мы, правда, в разное время, учились в одной кишиневской школе. Он в 1991 году уехал на учебу в Румынию и стал там “культовым автором”. Его книга “Nascut in URSS” (“Рожденный в СССР”) наделала много шума (см. В. Ерну. Рожденный в СССР. Перевод: О. Панфил. — Ад Маргинем, 2007). Ерну пошел против русофобского тренда, ощутимого у румын, и с ностальгическими нотками описал антропологию своего советского детства с пионерскими кострами, сбором металлолома, сдачей стеклотары, мультиком “Ну, погоди!” и сериалом о похождениях советского Джеймса Бонда — штандартенфюрера Штирлица. Василе основательно подзабыл разговорный русский, тем не менее, учитывая мою одноязычность убежденного интернационалиста, говорил на языке “оккупантов”. Мне тогда запали его слова: “Я не могу представить, чтобы в Кишиневе не звучала русская речь. Это будет не город моего детства”.

Не могу сказать, что я испытал глубокий стыд. Но что-то, видать, в душе шевельнулось. Ведь румынский писатель и своей книгой, и своим интервью сделал шаг навстречу русскоязычным жителям Молдавии. “Nascut in URSS” стал первой книгой на румынском, прочитанной мной. Научившись читать, я получил возможность получать информацию, недоступную на русском. Понял, что Румыния — страна с интересной культурой, давшая миру М. Элиаде, Э. Чорана, Э. Ионеско.

Знакомство с румынской литературой дало мне возможность узнать, что человеконенавистнические взгляды, которые проповедуют в молдавских школьных учебниках “Истории румын” и многих кишиневских СМИ, в самой Румынии считаются неприличными. Историческая концепция, внедряемая так называемыми “бессарабскими румынами”, восходит к временам Антонеску и Чаушеску.

Особенно приятным для меня было открытие, что в румынском языке полно славянских слов: slujba, otrava, granita, temnita. Сохранились древние славянские слова, которых в русском языке уже нет: zidar — строитель, ср. созидать; veverita — белка (слово, зафиксированное в русских летописях). Забавно, что некоторые славянские слова приобрели в наших языках противоположный смысл: vrednic — достойный, praznic — поминки, nevasta — жена. Любопытна трансформация славянского выражения “Бог да простит” в одно слово bodaproste. Все эти и многие другие факты свидетельствуют, что румынский язык — не чужой нам. Изучать его — приобщаться и к своему наследию.

Постепенно я начал понимать радио и телепередачи на молдавском (румынском) языке и получил возможность узнавать мнения, в том числе и сторонников этнократии, не в пересказе, а из первых рук.

Стоит смотреть и румынские фильмы. Румынская кинематография явно находится на подъеме. Здесь выработался стиль ироничного и, в противоположность разухабистому Кустурице, сдержанного “минималистского” кинематографа. Золотая ветвь Каннского фестиваля, которой в 2007 году был удостоен фильм Кристиана Мунджиу “4 luni, 3 saptamani si 2 zile” (“4 месяца, 3 недели, 2 дня”, фильм этого же режиссера “Dupa dealuri” (“За холмами”) получил в 2012 году в Каннах приз за лучший сценарий и две главные женские роли) может расцениваться как награда всем кинематографистам Румынии. Кстати, одну из главных ролей в этом фильме сыграл потомок старообрядцев Влад Иванов.

В возрасте 50+ дела с разговорным языком у гастарбайтера обстоят не особенно успешно. Свободно общаться я вряд ли когда-нибудь смогу. Но, тем не менее, приезжая в Кишинев, на базаре, в магазине, в маршрутке стараюсь говорить на языке большинства. Не стесняюсь спрашивать незнакомые слова. Должен отметить, что никто ни разу не стал смеяться над моими языковыми ошибками.

К сожалению, мои публичные попытки вдохновить русскоязычных на изучение государственного языка в основном встречают непонимание. Убедившись в неэффективности “альтруистических” доводов о необходимости уважения к большинству, я пытался обозначить “корыстные интересы” этнических меньшинств в овладении молдавско-русским двуязычием: “Этнократический режим, установленный в Молдавии с конца 80-х годов, не заинтересован в том, чтобы русскоязычные овладевали государственным языком. Молдавское руководство пользуется нашим незнанием для окончательного выдавливания русскоязычных со всех руководящих постов. Поэтому нежелание учить язык равносильно содействию этнократам в достижении их недостойных целей. <…> Пора понять, эффективная борьба за наши человеческие права без знания государственного языка невозможна” (Информационно-политический портал AVA.MD. 2013. 10 февраля).

Но даже такой “прагматический” подход пока не нашел поддержки у большинства русскоязычных соотечественников. Разумеется, среди представителей этнических меньшинств немало тех, кто говорит и даже пишет на государственном языке. И число их постепенно растет. Но не эти люди задают тон в своей языковой общине.

Молдаване с перестроечных времен именуют русскоязычных “русофонами”. Слово образовано по модели “франкофон” и вошло в словари румынского языка. Такое словообразование основано на аналогии распада двух великих империй. Явление франкофонии оформилось в результате освобождения бывших французских колоний. Для поддержания связей между франкоязычными диаспорами была создана международная организация La Francophonie, которая объединяет представителей 56 государств (см. сайт: http://www.francophonie.org/). Крах Советского Союза породил сходные процессы формирования русскоязычных диаспор.

Постколониальный дискурс франкофонии воспроизводится и в понятии, калькированном с него. Для молдаванина “русофон” — это человек, не просто говорящий на языке бывшего старшего брата, но разделяющий великодержавные ценности царской России и СССР.

Вынужден признать, что большинство моих русскоязычных соотечественников делают все, чтобы оправдать обвинения в имперских замашках. Они бредят временами советского величия и оценивают жизнь в СССР как эпоху духовного расцвета и материального благоденствия. Современная Россия, в которой подавляющее большинство из них не были дальше Москвы, воспринимается как достойная преемница великого Советского Союза.

Несмотря на неадекватность, подобные взгляды по-человечески понятны и объяснимы.

В Молдавии, как и в остальных бывших республиках-сестрах, крах Советского Союза переживается с большим, чем это свойственно гражданам Российской Федерации, трагизмом. Для русофонов родина не просто уменьшилась в размерах и прочих проявлениях государственного величия — она безжалостно оставила своих преданных детей на произвол судьбы. Испарившаяся имперская стихия делает их похожими на морских животных, беспомощно ползающих по суше. Беззащитные русофоны, назначенные козлами отпущения грехов ныне суверенных народов, выполняют ту функцию, которая в советском обществе принадлежала евреям. Только положение их значительно хуже.

Советский государственный антисемитизм был стыдливым. Идеология пролетарского интернационализма вынуждала бороться то с безродными космополитами, то с буржуазными происками сионистов. Современная идеология национального возрождения таких ограничений не ведает. Этнократический режим, установленный в Кишиневе с конца 80-х годов прошлого века, целенаправленно вытесняет нацменьшинства и объединяющий их русский язык из всех сфер общественной жизни. Русофобские высказывания высших государственных чинов и проправительственной пропаганды являются обычным делом в современной Молдавии.

Позднесоветским евреям было легче и по другой причине. Они знали, что их ждет историческая родина. А русофонов, в том числе и самых русопятых, родина знать не желает. Многие из них ощутили на практике, какими долголетними мытарствами и унижениями оборачивается стремление получить российское гражданство.

Людям, гонимым и нежданным, не на что опереться в реальности. В отчаянии они находят опору в идеологических фантомах — истекшем коммунистическом времени и бескрайнем российском пространстве. В призрак коммунизма, как и в реальную Россию, можно только верить. И молдавские русофоны веруют — ибо нелепо. Не существует фактов, способных поколебать религиозные чувства этих невротиков. И это понятно. Лиши их возможности держаться за соломинку веры — и у них больше не останется ничего из того, что наполняет жизнь смыслом и достоинством.

“Теория” коммунизма молдавских русофонов сводится к мифу о советском прошлом как “золотом веке”. Сторонники подобных взглядов не учитывают, что сытый брежневский застой в Молдавии разительно отличался от убогой жизни российской глубинки того времени. Для вождей СССР было важным сделать из “спорной” территории витрину, доказывающую преимущества воссоединения с матерью-родиной в 1940 году. И они реализовали эту цель.

Я хорошо помню караваны румынских автобусов, навьюченных выше крыши бытовой техникой, которую гости из братской страны сметали с прилавков. Помню, как наши русские родственники по приезде пошли в магазин и вернулись с месячным запасом продуктов. Они не могли поверить, что масло, сметана, сыр, колбаса продаются свободно, а не, как у них в Нечерноземье, по талонам. Еще помню, как наша преподавательница, переехавшая из Новосибирска, в порыве откровения сказала: “Ну, у вас здесь — совсем как Запад!”

Может ли сытая жизнь молдаван, обретенная за счет карточной системы, процветавшей тогда в коренной России, служить оправданием коммунистического эксперимента?

Для большинства молдавских русофонов — может. Более того, аргумент “дешевой колбасы” становится для них главным возражением против неоспоримых фактов отсутствия у советских людей демократических свобод: выбора, слова, передвижения, получения информации и т.д. В полемическом раже они не замечают, что таким образом становятся на сторону “бездуховного”, по их мнению, западного “общества потребления”.

Многие русофоны не останавливаются на апологетике “развитого социализма”. Среди них полно поклонников государственного гения Иосифа Виссарионовича. Сталинские репрессии воспринимаются как залог брежневского процветания. Не раз довелось слышать рассуждения о том, что суд генералиссимуса был строгим, но справедливым. И в Молдавии де репрессировали исключительно пособников фашистских оккупантов.

Такую бесчувственность гонимых сегодня к страданиям прошлого в какой-то мере можно объяснить тем, что официальная пропаганда сводит российский вклад в жизнь молдавского народа исключительно к массовым репрессиям и голодомору. Реакцией на эти тенденциозные обвинения является популярное среди русофонов количественное сравнение зверств румынских и советских властей на территории Молдавии.

Чтобы понять, насколько споры о том, кто больше виноват, несовместимы с декларируемыми их участниками христианскими ценностями, приведем мартирологи каждой из спорящих сторон. К сожалению, опубликованные на сегодня данные далеки от полноты и позволяют получить представление не о реальном числе жертв, а лишь о масштабах репрессий.

По сведениям, приведенным в 2004 году президентом Румынии И. Илиеску, число убитых в годы Второй мировой войны румынских евреев — более 250 тысяч, цыган — свыше 12 тысяч1. Многие считают, что вклад румынских фашистов в геноцид евреев и цыган был сильно занижен. Румынский режим на территории Бессарабии (1918—1940) также унес тысячи жизней представителей всех этнических групп, включая молдаван, которые сопротивлялись Великой Унире (объединению с Румынией в 1918 году). Румынская армия жесточайшим образом подавляла сопротивление в Бендерах (1918 и 1919 годы — около 500 расстрелянных), Хотине (1919 год — по румынским данным 15 тысяч расстрелянных, около 50 тысяч, страшась репрессий, бежали на советский берег Днестра), Татарбунарах (1924 год — по румынским данным, сотни, по другим сведениям — более 3 тысяч расстрелянных) и в других местах. Румынская тайная полиция столь же безжалостно расправлялась с участниками коммунистического подполья, приговаривая их не только к каторге, с которой удавалось вернуться далеко не всем, но и к смертной казни, а также убивая из-за угла (см. Шорников П.М. Бессарабский фронт. 1918—1940. Тирасполь: Полиграфист, 2011).

Сталинские репрессии на этом кровавом фоне выглядят не менее “достойно”. Хотя к моменту “советизации” Бессарабии в 1940 году разгул сталинских “троек” был уже остановлен, тем не менее расстрелы не прекращались. Не установлено даже приблизительно, сколько “врагов народа” было приговорено к смерти. Счет арестованных по политическим мотивам идет на тысячи. Согласно документам из Государственного архива РФ, в 1940 году в тюрьмах НКВД на территории Молдавии находилось 2624 человека, в 1941-м — 3951. Уголовники среди них составляли не более 5%. В 1944—1946 годах по обвинениям в шпионаже, предательстве и коллаборационизме было арестовано 5197 человек. В 1947—1948 годах 266 человек было арестовано по обвинениям в терроризме, подстрекании к мятежу, антисоветской пропаганде. В 40-х годах из Молдавии активно депортировались “антисоветские элементы”. Только в результате двух наиболее масштабных депортаций 1941 и 1949 годов около 60 тысяч человек были отправлены в основном в Сибирь и в Казахстан2 . Немало этих людей погибло. Кроме прямых репрессий сталинский режим несет вину за гибель более 100 тысяч человек (около 5% населения тогдашней Молдавии) во время голода, вызванного засухой 1946—1947 годов. Официально были зарегистрированы десятки случаев каннибализма. Хочу обратить внимание, что ужасы, сопоставимые с блокадой Ленинграда, происходили в мирное время. Причинами небывалой за всю историю Молдавии катастрофы были не столько вспышки на солнце, сколько стремление местных властей выполнить план по хлебозаготовкам, спущенный из Москвы. Страх прогневать товарища Сталина затмевал все иные соображения. У крестьян забирали последнее зерно, обрекая на голодную смерть (см. Бомешко Б.Г. Засуха и голод в Молдавии 1946—1947 гг. Кишинев: Штиинца, 1990). Тех, кто пытался уехать из Молдавии, милиция ловила на железнодорожных станциях и отправляла в места проживания.

Может ли человек даже с элементарным нравственным чувством оправдывать зверства сталинского режима как вынужденный ответ на зверства режима румынского? Логика справедливой мести объединяет две людоедские противоположности: поклонников генералиссимуса Сталина и фанатов маршала Антонеску. Обожатели “кондукэторула” (рум. “вождь”, так именовали Антонеску) считают, что тот справедливо уничтожал евреев за их поддержку большевиков...

Молдавские этнократы вопреки фактам пытаются представить сталинские репрессии, как русский геноцид “бессарабских румын”. Сталин, Берия, да и руководитель депортациями 1941 года из Молдавии генерал С.А. Гоглидзе не были этническими русскими. Состав карательных органов был также “интернациональным”. Репрессии проводились отнюдь не по этническому, а преимущественно по “классовому” принципу.

Сталинизм значительной части молдавских русофонов — это не только разновидность мазохизма, но и оскорбление памяти своих дедов и прадедов, сгинувших в ГУЛАГе. Память об этих зверствах — наша общая боль. Она должна стать символом, объединяющим весь полиэтничный народ Молдавии. Выбить почву у русофобов, не дать им использовать фальсифицированную версию сталинских репрессий в качестве идеологического тарана можно единственным достойным способом — создать мартиролог жертв всех политических режимов, сменявшихся на территории Молдавии в течение XX века — от Кишиневского погрома 1903 года до Приднестровского конфликта 1992 года — и поставить им общий памятник.

Ностальгируя по советским временам, подавляющее большинство русофонов голосует за молдавских коммунистов. Восьмилетнее правление ПКРМ (2001—2009) — единственный на постсоветском пространстве случай успешного коммунистического реванша, который был бы невозможен без голосов русскоязычных. Ориентируясь на свой электорат, коммунисты включают в депутатский корпус немало представителей этнических меньшинств. Тем не менее, находясь у власти, партия “интернационалистов” по сути предавала своих русскоязычных избирателей и проводила ту же политику этнократизма, что и ее предшественники. Ключевые посты (президента, премьера, председателя парламента, генпрокурора, глав основных министерств) оставались в монопольном распоряжении титульного этноса. Предвыборные обещания придать русскому языку статус государственного были забыты. Зато коммунисты приняли “Кодекс телевидения и радио Республики Молдова” (2006), согласно которому было ограничено вещание на русском языке.

Страх оставить последнюю надежду приводит к тому, что русофоны прощают бессменному руководителю коммунистов В.Н. Воронину не только отход от принципов интернационализма, но и “буржуазное перерождение”. Под его покровительством в период коммунистического правления была создана структура криминального распределения государственных средств и монополизации экспортно-импортных операций, которую иначе как мафией не назовешь. Держатель этого бандитского “общака” с говорящей фамилией Плахотнюк сумел “обезглавить” коммунистического “крестного отца”. Он посодействовал падению ПКРМ и теперь фактически управляет Молдавией.

Особый трагизм ситуации заключается в том, что у Воронина были остатки совести. Благодаря им был остановлен разгул преступности, росли пенсии и зарплата работников социальной сферы. Был осуществлен ряд инфраструктурных проектов: сплошная газификация и “интернетизация” сел, строительство морского порта на Дунае и железной дороги к нему и т.д. А вот воронинский протеже напрочь лишен государственных интересов и социальной ответственности. Получилось, что старый коммунист, мечтавший о расцвете Молдавии, взрастил ее гробовщика.

В маленькой стране невозможно утаить аферы воронинского “консильери”. Но попробуйте сказать об этом русофонам. Самым мягким ответом будет обвинение в работе на румынские спецслужбы и вашингтонский обком. Дело даже не в том, что они противятся очевидному. В глубине души даже самые пламенные поклонники коммунистов признают факты чудовищных махинаций. Но от полной безнадеги не находят ничего лучшего, чем “не выносить сор”, дабы не “предоставить повода” политическим противникам. Печально видеть, как несколько десятков искренних русскоязычных ребят в качестве бесплатной массовки машут флагами на коммунистических митингах. Они полагают, что защищают “трудовой народ”, на деле охраняя “нетрудовые доходы” коммунистического вождя.

Вторая не менее важная, чем коммунизм, палочка-невыручалочка молдавских русофонов — это Россия-матушка. Слова “верить” и “знать” для российских патриотов в изгнании являются антонимами. Такая ленивая нелюбопытность приводит к тому, что сведения о России, тринадцать лет поднимающейся с ревматических колен, черпаются преимущественно из программы “Время”. Все доводы о том, что некогда великая промышленная держава превратилась в сырьевой придаток Запада, что за пределами Садового кольца зарплата в триста долларов — норма, либо не принимаются во внимание, либо списываются на либеральный разгул “лихих девяностых”. Русофонам не приходит в голову, что “разгул” длился десять лет, а “подъем с колен” идет уже 14-й год, и что за гораздо меньшее время в СССР были преодолены во много раз более разрушительные последствия Великой Отечественной войны.

Нежные чувства к исторической родине выплескиваются без остатка на ее трижды президента. Для русофонов Владимир Владимирович Путин — рыцарь без страха и упрека, отчаянно сражающийся с драконом Запада. По их мнению, для того чтобы любить Россию, надо обязательно ненавидеть западный мир, погрязший в педерастии вкупе с либерализмом.

По этой же причине российские белоленточники для молдавских русофонов — извращенные “либерасты” и наймиты Госдепа. У людей, которые в Кишиневе с искренним возмущением выходят на митинги против коррумпированного режима, почему-то не возникает допущения, что российские граждане тоже имеют право задавать нелицеприятные вопросы своему правительству.

Интерпретация политических событий в маленькой стране ведется в конспирологическом духе мирового жидомасонского заговора, руководимого то ли из Великобритании, то ли из США. Просто зоологический антисемитизм многих русофонов сближает их с современными бессарабскими последователями румынских крайне правых 30—40-х годов XX века.

Духовную связь с родиной русофоны осуществляют преимущественно через Московскую патриархию Русской православной церкви. Правда, их православие скорее виртуально. В церковь русофоны редко ходят даже по великим праздникам. Христианскую любовь им в последнее время заменяет ненависть к Pussy Riot. Будь их воля, они бы четвертовали трех бесстыжих девчонок.

Декларативная любовь к православию “па-масковски” органично сочетается с глубокой неприязнью к православной Румынии. Не зная языка, молдавские русофоны почти ничего не ведают об истории и современной жизни соседней страны. Знание подменяется фобиями, по уровню чудовищного невежества сопоставимыми со средневековыми представлениями о евреях. Если русофону, например, сказать, что в Румынии со времен Дракулы принято в ритуальных целях пить кровь русских девственниц, то он, даже не поверив в подобный навет, будет из соображений политической целесообразности пересказывать его румынофобствующим единоверцам.

Какая культура может произрастать на такой иссушенной почве?

Институции русской культуры Молдавии находятся далеко не в цветущем состоянии.

Существуют сразу два союза русского народа: Русская община Республики Молдова и Конгресс русских общин Республики Молдова. Первую возглавляет бывший секретарь райкома КПСС Людмила Лащенова, второй — историк родом с Западной Украины Валерий Клименко. “Профессиональные русские”, как их именуют те, кто за русскую отметку в паспорте, кроме неприятностей, ничего не получает, борется между собой за скудные гранты, отпускаемые российским правительством зарубежным “соотечественникам”. Если сравнить их с денежными потоками, которые западная соседка Молдавии вливает в организации “бессарабских румын”, то может сложиться впечатление, что из двух государств, конкурирующих за влияние в регионе, именно Румыния является “великой державой”.

Тем не менее за два десятилетия Конгресс русских общин Валерия Клименко вложил порядка 80 тысяч долларов в издание нескольких десятков книг: прозы, поэзии, литературной критики, научных изданий — общим объемом 600 печатных листов. В их ряду я бы выделил справочное издание “Русская литература Молдовы в лицах и персоналиях: (XIX — начало XXI века). Биобиблиографический словарь-справочник”, авторы-составители: К.Б. Шишкан, С.Г. Пынзару, С.П. Прокоп. (Кишинев: Инесса, 2003). Многие издания Конгресса русских общин вышли по рекомендации Ассоциации русских писателей Республики Молдова (АРП РМ), которую возглавляет поэт Олеся Рудягина. В Ассоциации состоят порядка пятидесяти авторов. Свою миссию АРП РМ видит в “защите чести и достоинства, творческих и человеческих прав русских литераторов, сохранения и пропаганды достижений великой русской литературы на земле Молдовы”. АРП РМ издает журнал “Русское поле” (главный редактор — все та же Олеся Рудягина, за 2010—2012 годы вышло восемь номеров средним объемом 20 а.л.). Журнал знакомит с творчеством российских авторов, представителей русской диаспоры, публикует переводы национальных писателей бывших советских республик.

Есть еще и “конкурирующая фирма” — журнал “Наше поколение” (выходит с 2009 года по 12 номеров в год средним объемом 10 а.л.). Его редактор Георгий Каюров сумел заручиться поддержкой Международного сообщества писательских союзов, Союза писателей России, Московской городской организации Союза писателей России. Культурные интервенции бывшей метрополии можно было бы только приветствовать, если бы не удручающий уровень проекта. Перлы из публикаций этого журнала, прежде всего из произведений самого Каюрова: “Презрительно взглянув на спутника, у Наденьки снова испортилось настроение”, “Детское выражение придавало ему округлое лицо” — до слез веселят читателей. Отнюдь не пародийная “андрейплатоновская” стилистика отличает редакторское напутствие начинающим авторам: “В литературе всем места хватит, но это не безграничное пространство. На это рассчитывать начинающему автору — ошибочное мнение и даже вредное для талантливого автора. Литературное пространство ограничено численностью читателей. Если не воспитывать читателя посредством хорошей литературы, то графомания поглотит его как индивидуума, как общество в целом. Тогда наступит крах талантливой литературе и крах писателю” (О. Краснов. “Печально я гляжу на наше поколение”. Информационно-политический портал AVA.MD. 2011. 24 февраля.).

Есть у русских писателей Молдавии и свой литературный конкурс малой прозы — “Белый арап” (с 2008 года). Вдохновитель и организатор его — писатель Олег Краснов, обеспечивающий издание сборника по итогам конкурса. Для начинающих авторов АРП РМ проводит конкурс поэзии, короткой прозы и поэтического перевода “Взлетная полоса”. Победителей премируют публикацией в журнале “Русское поле”.

Бумажная пресса на русском языке успешно выходила в Кишиневе и в девяностые, и в нулевые годы. В отличие от румыноязычных изданий, имевших мощную финансовую подпитку из соседнего государства, русские газеты и журналы, как местные, так и московские бренды с молдавскими приложениями, находились на самоокупаемости. При этом они доминировали на местном рынке прессы. Этот факт вселял уверенность в благоприятных перспективах русской культуры Молдавии. В последние годы Интернет активно теснит бумагу. Кроме “бюджетных” — открыто или скрытно партийных изданий — сегодня на волнах рынка все еще барахтаются несколько местных газет на русском языке, а также “Комсомольская правда” и “Аргументы и факты”. По понятным причинам и бюджетно-партийные и свободно-рыночные издания культурную проблематику только “затрагивают”.

Популярные русскоязычные интернет-ресурсы (ava.md, enews.md, omg.md) слишком политизированны. Культура освещается на них по столь остаточному принципу, что почти не видна. Существует “пригламуренный” интернет-проект allfun.md, который является приложением портала allmoldova.com. Это провинциальная реплика московской “Афиши”, в которой есть рубрика “рестораны”, но отдельный раздел книжных рецензий отсутствует. Можно отметить лишь один в буквальном смысле “локальный” проект locals.md, который аннотируется как “ежедневный интернет-журнал о событиях в Кишиневе и Молдове. Новости кино, моды, музыки, искусства”. Изысканный дизайн и не совсем банальное содержание выгодно отличают это бескорыстное начинание энтузиастов. К сожалению, locals не пользуется особой популярностью местного населения.

Местных “русских” радио и телевизионных каналов в Молдавии не существует. Но на отдельных московских каналах, ретранслируемых в республике, и даже некоторых “румынских” есть местные вкрапления на русском языке, в основном — выпуски новостей и кулинарные шоу. Культурной тематике посвящены программы официального канала М1 о жизни этнических меньшинств. Это может показаться удивительным, но на “прорумынском” канале Publika существуют передачи об истории и культуре на языке “оккупантов”.

Академическая наука на русском языке представлена почти исключительно Сектором национальных меньшинств Института культурного наследия Академии наук Молдовы. Из остальных академических подразделений русскоязычных планомерно выдавливают.

В государственных вузах, кроме “гагаузского” Комратского и “болгарского” Тараклийского университетов, где преподавание ведется только на русском и языках упомянутых этнических меньшинств, число русских групп и, соответственно, численность русскоязычных преподавателей постоянно снижается. Почти во всех частных университетах есть русские группы и, следовательно, профессура, способная читать на русском. В Славянском университете, Современном гуманитарном институте, Высшей антропологической школе (ВАШ) преподавание ведется только на русском языке. В ВАШ собраны исследователи высокой квалификации, многие из которых прошли школу питерского Института истории материальной культуры РАН и защитили там диссертации.

Присутствует и русская театральная жизнь. От времен “советской оккупации” молдавскому государству достался Драматический театр имени А.П. Чехова. Благодаря финансированию из госбюджета он до сих пор существует под руководством Maestru in Arta Константина Харета. Здесь продолжается жизнь русского репертуарного театра, довольно активно посещаемого публикой.

Заметное явление художественной жизни Кишинева — Молодежный театр с улицы Роз, созданный тридцать пять лет назад энтузиазмом режиссера Юрия Хармелина. Завидная энергия позволила режиссеру сформировать на основе изначально самодеятельного театра Театральный лицей (с 1995 года), и театральный факультет при Славянском университете (с 2005 года). С 2009 года театр стал организатором Международного фестиваля камерных театров и театров малых форм “Молдфест. Рампа. Ру”. Благодаря усилиям Юрия Хармелина сотни детей приобщились не только к театральному искусству, но и к драматургическим вершинам русской литературы.

Государством финансируется русская Библиотека им. М.В. Ломоносова, где также проводятся встречи с писателями и другие культурные мероприятия на русском языке. В этой же библиотеке расположена Галерея “М-АРТ” Товарищества русских художников Молдовы.

До сих пор не закрыты два музея русского культурного наследия. Один из них посвящен пребыванию в Кишиневе “нашего всего”, другой — уроженцу Кишинева архитектору А.В. Щусеву (Казанский вокзал, мавзолей Ленина, станция метро “Комсомольская”). Оба домика находятся в аварийном состоянии. Причем дом-музей А.С. Пушкина разрушается в результате строительства многоэтажного здания в пяти метрах от памятника истории.

Можно упомянуть два-три арт-кафе, где время от времени музицируют и читают стихи на русском языке.

Думаю, что этим исчерпываются “русские” культурные институции на территории Молдавии. Их недлинный перечень, вместе с отсутствием в редких книжных магазинах Кишинева российских литературных новинок, свидетельствует о снижающемся спросе на культуру у русскоязычной публики.

Надо отдать должное самоотверженности организаторов и деятелей этих “очагов культуры”, практически лишенных поддержки “исторической родины” и всячески третируемых молдавскими властями и прорумынской “общественностью”. Их стремление сохранить русскую культуру на ее исконной территории само по себе заслуживает уважения.

Нищета, как известно, стимулирует героических одиночек на великие творческие свершения. На нищие институты это правило не распространяется. Почти все, созданное в рамках организаций “соотечественников”, находится на уровне “второй лиги” культурной метрополии.

Сверхнапряжение культурного контекста, разрывающегося между бывшей метрополией Россией и провинцией Запада Румынией, порождает отчаяние, сопоставимое с тем, что возникало у первохристианских отшельников в египетской пустыне. Одиночество в толпе, бывает, приводит не к неврозу, а к творческой сублимации. В современной Молдавии есть герои русской культуры.

Самым заметным вкладом в нее служит археологический журнал “Stratum”, выпускаемый Высшей антропологической школой. В составе постоянной редколлегии двадцать девять ученых, представляющих восемнадцать научных центров Молдавии, Румынии, Болгарии, России, Украины, Германии, Дании, Франции и США. Этот амбициозный проект задуман как ежегодная панорама основных разделов мировой археологии.

Журнал позиционирует себя как наднациональный и межгосударственный. Его цель — “налаживание связей и объединение исследовательских усилий ученых в развитии научной мысли в археологии и культурной антропологии в целом в мире и особенно на постсоветском пространстве”.

По своему вселенскому охвату проект не имеет аналогов не только в России, но и в мировой археологии. Издание на русском языке наследует лучшим традициям великой советской археологии и достойно представляет в современном научном мире отнюдь не почившую вместе с СССР археологическую империю.

Мотор этого затратного проекта — его главный редактор и спонсор Марк Ткачук, выпускник аспирантуры Института истории материальной культуры РАН. Его кандидатская диссертация с вызывающим для подобных флюсу специалистов по черепкам и фибулам названием (Ткачук М.Е. Археология свободы. Опыт критической теории. — Кишинев, 1996) произвела фурор в сообществе российских археологов. Доказанная на традиционном археологическом материале идея, что упорядочивание (стандартизация) культуры — диагностирующий признак ее близкой смерти и очередного культурного взрыва, применима не только к далекому прошлому. Уверен, что со временем эта и другие новаторские идеи “Археологии свободы” войдут в широкий гуманитарный оборот. К огромному сожалению для науки, Ткачук в “нулевые” годы стал большим политиком маленькой страны. Все восемь лет правления ПКРМ бывший анархист работал в “аппарате насилия” на должности советника красного президента Воронина. Сейчас он — депутат парламента, один из лидеров коммунистической оппозиции.

Будучи человеком нескромным, упомяну программу книгоиздания “Кантемир” под лозунгом “Благодарная Молдавия — братскому народу России”. Программа была запущена в 2005 году, в период ухудшения отношений между РМ и РФ, когда неосмотрительная политика молдавских коммунистов привела к срыву договора об урегулировании приднестровского конфликта и ответному запрету на ввоз в Россию молдавского вина и прочей сельхозпродукции. Программа задумывалась в условиях, не побоюсь этого выражения, антимолдавской истерии прокремлевской прессы в качестве символического асимметричного — любовь против ненависти — ответа. Мы с моим другом и компаньоном Сергеем Васильевичем Мараром сочли своим долгом показать россиянам, что молдавский народ — не враг России. Более того, такие молдаване, как основатель первого русского университета Киево-Могилянской академии Петр Мовилэ (1597—1647), выпускник Падуанского университета, автор первого русского учебника арифметики, книги “Описание Китая” Николай Милеску-Спатару (1636—1708), первый русский ученый, член Берлинской академии наук Димитрий Кантемир (1673—1723), один из основоположников современной русской поэзии Антиох Кантемир (1708—1744), первый русский автор, чьи произведения вызвали бурную полемику на Западе, Александр Стурдза (1791—1854) — внесли важный вклад в европеизацию русской культуры. По этой причине ее культурные достижения — неотъемлемая часть духовного наследия молдавского народа.

За восемь лет в рамках этой “миротворческой” программы вышло три десятка изданий. Хочу выделить три книги: Воспоминания многолетнего сотрудника Пушкинского дома Лидии Михайловны Лотман, в которых значительное место отводится ее великому младшему брату и их родителям; Полный корпус писем легендарно неполиткорректного (“Как сладостно Россию ненавидеть!”) Владимира Сергеевича Печерина, из которых М.О. Гершензон в свое время надергал текст “Замогильных записок”. Полная публикация одного из важнейших для русской культуры памятников осуществлена профессором МГУ С.Л. Черновым; Устные мемуары не менее легендарного и столь же неполиткорректного (“Что нам в них не нравится?”) Василия Витальевича Шульгина, записанные, на свой страх и риск, в конце 60-х — первой половине 70-х военным моряком Р.Г. Красюковым.

Непровинциальная русская литература в Молдавии представлена прежде всего именем Владимира Лорченкова (1979 г.р.), зарабатывающего на жизнь как пиарщик турецкой туристической компании. Лорченков нахально заявляет, что является основоположником молдавской литературы на русском языке. В отличие от большинства земляков, могу согласиться с тем, что он по праву присваивает лавры молдавского Пушкина. “Основоположник” сотворил свою Молдавию. С одной стороны, его виртуальное создание жестко коррелирует с реалиями страны, в которой мы живем. Вместе с тем Молдавия Лорченкова — это миф, ближайшая параллель — маркесовское Макондо, сам автор признает это типологическое сходство. Живой миф исторической памяти всегда теснит сухие выкладки исторической науки. Уверен, что в будущем о Молдавии периода национального возрождения будут судить по романам Лорченкова, так же как сегодня мы представляем Францию кардинала Ришелье по романам Дюма и Англию Ричарда III по пьесам Шекспира.

Второй прозаик, которого мне хотелось бы упомянуть, — это Сергей Дигол. Он родился в русско-молдавской семье в 1976 году. Работает креативным директором рекламной фирмы. Писать начал, вступив в возрастную группу “для тех, кому за 30”. От вундеркинда Лорченкова он отличается не только поздним стартом, но и сочувственным пониманием своего народа. Понимание вовсе не означает любования. Молдаванин в изображении Дигола — ласково-корыстный, не только убивающий с сочувствием к жертве, но и сам с овечьей покорностью идущий под нож. Румыны снисходительно именуют этот феномен “миоритическим сознанием” молдаван, по имени овечки-провидицы Миорицы одноименного национального эпоса. Следует отметить и “довлатовскую” самоиронию, делающую произведения Дигола столь непохожими на нарциссические тексты Лорченкова.

Творчество Олега Панфила (1962 г.р.) балансирует на грани прозы и поэзии. Прозу автор строит не вдоль сюжетной линии, а параллельными “строфами” метафор. В поэзии он, напротив, обходится без костылей размера и рифмы. Благодаря врожденному двуязычию Панфил переводит с румынского, в том числе и по заказам российских издательств. Общается с ведущими деятелями румынской культуры. К сожалению, его уникальная способность переводить одну культуру на сторону другой мало востребована в условиях культурной конфронтации, характерной для современной Молдавии. Тем не менее, умение дышать двумя легкими единой европейской цивилизации, несомненно, обогащает его творчество.

Современная поэзия в “проклятом городе” имеет малоизвестную, но славную традицию. В конце 60-х — начале 80-х здесь сложился кружок поэтов, отлученных старшими поколениями от печатного станка и, соответственно, дивидендов литературного быта. Наиболее известные из них — Евгений Хорват (1961—1993) и Катя Капович, ныне американский поэт, пишущий по-русски и по-английски, лауреат премии Библиотеки Конгресса США (2001—2002) и Русской премии (2013).

Большинство представителей “потерянного поколения” разбрелись по миру. Недавно в Кишинев из скитаний возвратился один из них — практически не публиковавшийся Александр Фрадис (1951 г.р.). Его биография — это амальгама Франсуа Вийона, Томаса де Квинси и Гумберта Гумберта. Такой бэкграунд разрушает здоровье, оплодотворяя поэзию.

Сергей Пагын (1969 г.р.) живет в молдавском поселке Единцы, условно обозначенном на карте как “город”. Работает в журналистике. Публиковался в центральных изданиях — “Знамя”, “Дружба народов”.

Виктория Чембарцева зарабатывает на пропитание в должности менеджера мебельного салона в Кишиневе. Благодаря греческим корням она ощущает духовную связь с античным наследием Архипелага, ориентальными мотивами державы Александра Македонского, трагическим перерождением Византийской империи в Османскую. Родная Греция Чембарцевой — это персональный миф поэта, ощущающего себя чужим на своей земле. Ее публикуют “Дружба народов”, “Октябрь” и др. Вика, так она подписывает свои произведения, обязательна, деловита, не любит терять время на пустопорожние разговоры. Каждая свободная от продажи мебели минута посвящается писанию стихов и переводам поэтов бывших советских республик. Этот интенсивный поэзо-интернационализм можно объяснить тоской носителя вытесняемой русской культуры по уютным временам советской межнациональной идиллии.

Надеюсь, мне удалось показать, что в Молдавии есть творцы, чья конкурентоспособность признана по российскому “гамбургскому счету”. Меня очень удивляет, что эти люди не только не поддерживают тесных контактов, которые, несомненно, оплодотворяли бы их творчество, но в ряде случаев даже не знакомы друг с другом. В том числе и по этой причине в Кишиневе наших дней отсутствуют возможности для формирования продуктивной среды русской культуры.

Деморализованное состояние русскоязычной общины — моя личная трагедия. На протяжении четверти века я жил мечтой, что именно на моей маленькой родине возникнет мессианский культурный импульс, способный не только оживить мумифицирующуюся Россию, но и переломить нисходящие тенденции всей христианской цивилизации. Я считал, что цивилизационный разлом между Россией и Западом, проходящий через Молдавию, может быть преобразован в мост, который соединит западных и восточных христиан. Основную надежду в этом творческом прорыве я возлагал на интеллектуальный потенциал русскоязычных. Я был уверен, что они сумеют вдохновить весь полиэтничный молдавский народ на великие свершения и будут задавать тон3.

К сожалению, я судил о потенциале “одноязычников” по моим ближайшим знакомым, в основном ученым-гуманитариям. У меня создавалось впечатление, что высокая культура этих людей поддерживается достойным уровнем русскоязычной среды.

Современные технологии привели к небывалым социальным последствиям. “Безмолвствующее большинство” впервые в истории обрело голос. Если раньше мы изучали общественное мнение по газетным публикациям, то ныне, благодаря обратной связи интернет-ресурсов и социальным сетям, “глас народа” слышен без льстивого посредничества СМИ. “Посты” и “каменты” сотен “друзей” в Фейсбуке дают ясное представление о тенденциях сознания. Его отпечаток в виртуальном пространстве убедительно демонстрирует, как по-декабристски “узок круг” и, как “страшно далеки” творческие одиночки от русскоязычного народа современной Молдавии. Чтение френдленты, поражающей агрессией и самоуверенным невежеством, не может не удручать. Нисходящий интеллектуальный тренд — очевиден.

Мне стыдно, что за деревьями я долго не замечал хирения “русского леса”. Вершины еще зеленеют, а корни почти засохли. Сегодня остается только повторить горькие слова императора Александра I, разочаровавшегося в реформаторском потенциале дворянского сословия: “Некем взять!” По этой причине Молдавия взята сегодня в плен кучкой безответственных грабителей, которые ведут страну к социальной катастрофе. Мне не на что больше надеяться. Но я все еще надеюсь.