Ольга Бугославская

Илья Носырев. Мастера иллюзий

Антидогматическое учение

На любую критику религии как таковой существует стандартное возражение: если нет Бога, то, значит, нет и никакого духовного измерения жизни человека. Значит, мы родились только для того, чтобы есть, пить, спать, размножаться и что-то бесконечно потреблять. Но это не так, соответственно, Бог есть.

Действительно, люди нуждаются в Боге или в некой высшей идее. Не все, конечно. Не так уж мало людей прекрасно ограничивается потреблением. Но очень многие в наше безыдейное время откровенно маются и не знают, куда себя девать. Как только провозглашается, что человеческая жизнь — это высшая ценность, так сразу же эта самая жизнь почему-то начинает представляться бессмысленной. Не говоря о том, что человеку нужно на кого-то надеяться, от кого-то ждать помощи и кого-то благодарить. Трудно признать и смириться с тем, например, что вся литература, музыка, живопись, архитектура обращены в никуда и в пустоту. Хочется думать, что духовное измерение — не фикция, и что оно сообщается с неким горним миром. Но…

Как только соглашаешься с тем, что человек — существо духовное, что он создан Богом, и принимаешь определенную религиозную доктрину, как тут же оказываешься связанным по рукам и ногам некими догмами, установками и правилами более чем сомнительного свойства.

“Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам”. Это не странно? Что такое хула на Духа? Принятая трактовка гласит, что это такое состояние души, при котором невозможно покаяние. Но хула и состояние души — это разные вещи. Что сказано буквально? Что преступления против других людей могут быть прощены, а преступление против веры — нет. То есть, переводя на язык грубой прозы, по уголовной статье еще можно рассчитывать на снисхождение, а вот по политической — уже никак.

Если поверить в то, что все многообразие жизни на Земле, нашу Вселенную и все мироздание — а астрофизики говорят о том, что вселенных, возможно, существует бесконечно много — создал один всемогущий Творец, то какое Ему может быть дело до людской хулы? Почему религиозное учение в первую очередь требует от своих последователей неукоснительной преданности себе, не допускающей никаких сомнений? И внушает, что этого ждет от людей сам Господь Бог, который, будучи всесильным Творцом всего сущего, на удивление обидчив и крайне нетерпим? Ради чего нужно испытывать не только нравственность человека, но и прочность его веры?

Зачем нужны специальные люди, которые “служат Богу”? Почему недостаточно быть полезным другим людям? Если человек служит ближним, это не означает, что он служит и Богу тоже?

Между тем в религиозной системе координат служение вере и Богу всегда более ценно, чем любая деятельность на благо общества. Церковь почитает мучеников за веру. Люди, пожертвовавшие жизнью ради других людей, подобного почитания никогда не удостаивались. Алексей Уминский в книге, посвященной воспитанию детей, рассматривает вопрос о том, кто сегодня может служить примером для молодежи. Советских героев он отметает, предостерегая, в частности, от чрезмерного, то есть похожего на религиозное, почитания воинов, погибших во время Отечественной войны. Настоящим примером, по мнению Алексея Уминского, могут служить только российские новомученики. То есть погибшие на войне, хоть и герои, но погибли и пострадали они не совсем за то, за что стоит пострадать, — за других людей, за страну или, не приведи Бог, за коммунистическую идею. Поэтому поистине достойным примером служить не могут. Другое дело — пострадавшие за веру.

Разнообразные священные и культовые предметы тоже имеют ценность значительно более высокую, чем человеческая жизнь. Жизнь представителя духовенства более ценна, чем жизнь мирянина. Покушение на священнослужителя считается сугубым преступлением — преступлением против самого Бога.

Христианское вероучение оперирует некоторым набором максимально абстрактных понятий. Начиная с того, что Бог-Творец вечен, бесконечен, вездесущ, всеведущ, неизъясним, невидим, непознаваем… Чем хороша и удобна такая характеристика? Существование такого Бога совершенно невозможно опровергнуть. Это так же трудно, как найти “то, чего на свете вообще не может быть”.

Очень функционален также тезис об ограниченности человеческого познания. Если происходит нечто такое, что не вписывается ни в какие рамки и не помещается даже в те представления, которые предлагает само же христианство, всегда возникают “нам не дано знать” и “нам не дано понять”. Под это можно подверстать абсолютно все: природные катаклизмы, неизлечимые болезни, гибель детей и прочее. Почему на чьи-то молитвы бог отвечает, а на чьи-то нет? Почему кто-то удостаивается помощи, а кто-то нет? Почему рождаются неизлечимо больные дети, которые умирают на руках у безутешных родителей? Ведь Бог нас любит. Мы не можем этого знать, не можем понять. Для чего-то все это нужно, но для чего — не нам судить…

Точно так же любые противоречия вбирает в себя понятие Божьего Промысла. Туда умудряются вписать даже десятки миллионов погибших в мировых войнах. Нужно думать, что несмотря ни на что все идет по плану.

Какую в действительности роль играют многочисленные ограничения в одежде, еде, общем распорядке жизни, такие как отказ от мяса в определенные дни или постоянный отказ от одного сорта мяса, обязательное ношение платка или длинной юбки, которым неукоснительно следуют адепты вероучений? Самим последователям веры соблюдения этих ограничений представляются одним из условий спасения, всем же остальным — нелепостью.

Еще один факт, достойный удивления: когда наука опровергает то или иное положение религиозного учения, это положение не признается ложным. Вместо того чтобы назвать его выдумкой, адепты веры начинают говорить о метафоре, аллегории, символе... Это касается представлений о том, что Земля является центром мироздания, что мир был сотворен за несколько дней, что небо представляет собой твердь — и тому подобных. Но если все это метафоры, тогда почему они не считались таковыми с самого начала и до их разоблачения трактовались совершенно буквально? Причем любое отступление от буквы именовалось ересью, за которую в иных местах можно было угодить и на костер.

Более того, при усилении позиций религия немедленно делает попытки отыграть проигранное. Сегодня то и дело слышишь о том, что теория эволюции ложна, что наряду с ней в школе необходимо преподавать библейскую историю Творения и т.д. Совсем недавно казалось, что подобное невозможно, но напрасно: возможно все.

Почему священные тексты носят максимально неконкретный характер и оставляют огромное поле для интерпретаций? Почему одни культы отмирают, а другие утверждаются и распространяются? Как получается, что в истории развития самых человеколюбивых и гуманистических идей случаются периоды жестоких гонений на “еретиков”? Ведь, по свидетельству современников, Томас Торквемада, например, был человеком горячо и искренне верующим. Как же так? Где лежат корни религиозного фанатизма? Что помогает религиозной идее так легко приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам? Что заставляет людей служить этой идее?

Простой ответ, который напрашивается сам собой, — церковь. Действительно, церковь всегда преследовала собственные интересы. Но при всем том невозможно исходить из убеждения, что все священнослужители — прожженные циники, которые, не веря ни во что, только и делают, что морочат людям голову. Разумеется, нет. Дело выглядит так, что церковь является не только субъектом действия, но и чьим-то орудием. Но чьим?

Самой идеи. Такое решение задачи предлагает антрополог Илья Носырев — автор монографии “Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов”. По мысли Ильи Носырева, культурные идеи, или мемы, которые могут складываться в мемплексы, подобно живым существам, эволюционируют и приспосабливаются к окружающей действительности посредством естественного отбора. При этом не обладающий ни сознанием, ни волей мем преследует свою цель — сохраниться в максимально точном виде и распространиться среди максимального же числа людей. Сначала это кажется невероятным: как может идея “преследовать собственные цели”? Но ученый настаивает на том, что “для того, чтобы эволюционировать, вовсе не требуется быть живым, тем более мыслящим существом: естественный отбор — это безликий алгоритм сохранения стабильных систем, и любой объект, которому посчастливится найти способ изготавливать свои копии, запустит собственный эволюционный процесс”.

Поведение культурного мема автор рассматривает на примере мировых религий: “Религия — это мемы, то есть идеи, которые научились воспроизводить себя путем паразитирования на сознании людей. Подобно вирусу, мем внедряется в сознание носителя и заставляет воспроизводить и распространять себя… Некоторые мемы столь сильны, что обретают полный контроль над человеком, заставляя разрушать собственное тело или уничтожать других людей”. “Люди ведут религиозные войны, уходят в монастырь, жертвуют жизнью, читают священные книги… потому, что находят это оправданным. <…> чтобы сохраняться, культурной идее вовсе не требуется быть действительно полезной — во множестве случаев от нее требуется лишь выглядеть полезной”.

Каковы основные инструменты, с помощью которых религиозные идеи достигли мирового господства и продолжают его удерживать?

Во-первых, они порождают священные книги, которые, в отличие от устной традиции, позволяют идее сохраняться и передаваться в неизменном виде.

Во-вторых, создают сообщество хранителей — духовенство. При этом человек, не обремененный семьей, домом, родственными связями и соответствующими заботами, для идеи более полезен, чем тот, кто должен тратить время на эти посторонние вещи. Отсюда происходит идея аскезы и целибата для духовенства.

Религиозный мем внедряет в сознание своих носителей представление о собственной сверхценности. За сверхценную идею не жалко отдать и жизнь. А для “абсолютной истины” губителен какой бы то ни было культурный обмен. Когда человек воочию убеждается в существовании множества культур, религий и идей, он может быстро прийти к мысли об относительности любой истины. В связи с этим рождается и укрепляется враждебное отношение к окружающему миру, который лежит за пределами религиозной общины: мир погряз во грехе, спасутся только истинно верующие, все остальные — безбожники, с которыми грешно иметь дело. Построению зримой границы между “правильным” миром и “неправильным” как раз отлично служат ограничения в еде, религиозные дресс-коды и прочее.

Однако для выживаемости необходима хоть какая-то гибкость. Жизнеспособность канонических текстов обеспечивает огромный корпус комментариев, трактующих совершенно по-разному одни и те же понятия. Илья Носырев приводит в качестве примера исламский джихад, который в зависимости от обстоятельств понимается либо как физическая война с неверными на уничтожение, либо как внутренняя борьба верующего с пороками в собственной душе.

Для массового распространения религиозному учению необходимо быть привлекательным. Христианство и ислам стали мировыми религиями во многом благодаря обещанию вечной жизни души после смерти тела. Значение этой идеи трудно переоценить. Главное, ее истинность невозможно проверить. Здесь кроется одна из причин поражения коммунистического учения, которое попыталось заместить религиозное: обещать рай на земле очень опрометчиво и недальновидно.

Илья Носырев пересматривает многие постулаты антропологической науки. В частности — тезис о том, что современные мировые религии — христианство, ислам и буддизм — являются более развитыми и прогрессивными по отношению к культам языческим. Древним религиям не свойственна нетерпимость. Как пишет Илья Носырев, в дохристианскую эпоху не существовало фанатиков культа Зевса, которые бы набрасывались с оружием на приверженцев культа другого божества. В то время как религиозные учения, завоевавшие впоследствии мир, были нетерпимы с самого начала. Поэтому триумф монотеистических религий может рассматриваться и как “победа нетерпимости над толерантностью”.

Нет ни одной идеи, которая бы объясняла в жизни все и которой стоило бы следовать до конца. Как пишет Илья Носырев: “Ни одна идеология не достойна того, чтобы в нее верить, — и только постоянно подвергая сомнению не только пути достижения целей, но и сами цели, можно действительно заслужить звание человека разумного”.

Идея, чрезвычайно привлекательная тем, что призывает заботиться о ближних, помогать слабым, меньше брать и больше отдавать и так далее, этим не ограничится. Она может потребовать, чтобы вы надели на голову какой-нибудь немыслимый головной убор или оделись в черное, не употребляли в пищу тот или иной продукт. Чтобы полностью доверяли некой священной книге, в которой уже все-все рассказано о том, как устроено мироздание, и поэтому не пытались что-то узнать самостоятельно, а лишь хорошо усвоили сказанное в ней. Чтобы отгородились от мира, который “лежит во зле”, и считали всех, кто не разделяет вашу веру, безнадежными грешниками или несчастными заблудшими душами, которые нуждаются в просвещении. Чтобы сознательно отказались иметь детей, были готовы пожертвовать ради веры своей, да и чужой жизнью… При этом вы должны думать, что всего этого от вас требует не кто-нибудь, а сам Господь Бог.

Ольга Бугославская