Елена Зейферт
Ямская слобода (Воронеж)
Гомер, сын Мандельштама
Ямская слобода (Воронеж)
Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь, —
Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож...
|
Литературный альманах “Ямская слобода”, как следует из аннотации, “возрождает опыт воронежской областной типографии, выпустившей в 1798 году первую воронежскую книгу”. Та книга в восемьдесят страниц, в которую входили стихи нескольких самобытных поэтов, называлась “Опыт Воронежской губернской типографии”. В книжке была помета — “Отделение первое”.
Современный альманах, пожелавший познакомить читателя с авторами, “в той или иной степени связанными с Воронежской областью”, перенял эстафету и стал “отделением вторым”, взяв подзаголовок “Опыт Воронежской губернской типографии”. Редактор-составитель, он же генеральный директор “Воронежской областной типографии — издательства им. Е.А. Болховитинова” Дмитрий Дьяков (в альманахе он и толковый критик, и литературовед) во вступлении остроумно объясняет смысл названия “Ямская слобода”: “…поскольку время в России легко вытесняется пространством (считается, что это такая местная разновидность Архимедова закона — погружение большого географического тела в историческую среду), то на сей раз мы предусмотрительно поместили наш очередной “Опыт” в конкретное пространство. Отсюда название, которого раньше не было”.
Какие только авторы не связаны с Воронежской областью… Альманах открывается эпиграфами из уроженцев Воронежа Ивана Бунина и Андрея Платонова. Великие в “Ямской слободе” живут своей, возвышенной жизнью. А в первой же поэтической россыпи вдруг обнаруживаешь современного тбилисского автора с двойным русско-грузинским литературным гражданством Михаила Ляшенко.
Альманах публикует стихи, прозу (разного объема), статьи, воспоминания… Среди его достоинств сразу можно указать эту разножанровость. Из недостатков — соседство в альманахе прозаических произведений несоизмеримо разного уровня: “Ямская слобода” странным образом ухудшается к финалу.
У ненумерованного номера “Ямской слободы”, попавшего ко мне, — два центра притяжения: современная литература и наследие прошлого. Одна из заметных фигур в нем — прозаик Леонид Завадовский (1888—1938). Публикация двух его рассказов — “Игрок” и “Железный круг” — завершается литературным очерком Д. Дьякова “Игрок в железном круге”. Критика называла Завадовского последователем Джека Лондона. Дьяков спорит: у русского писателя шире тематический круг — кроме охотников и золотоискателей Сибири, он изображает крестьян и интеллигенцию; нет свойственной Лондону оптимистической романтики при описании “первобытных страстей” (наоборот, нередко не указан путь избавления ни от страстей, ни от горькой доли). По мнению Дьякова, Завадовский скорее наследник Кнута Гамсуна, “утонченного поэта железных нравов жизни”. Исследователь излагает сведения о жизни писателя, его аресте в 1938 году, расстреле, месте захоронения, сопровождая статью фотографиями. “Останки самобытного русского писателя покоятся в расстрельной яме, помеченной ныне номером 19”.
Второй центр притяжения номера — фрагменты романа Марка Берколайко “Гомер” (без этого жанра издание, ориентирующееся на “толстые” литературные журналы, конечно, по праву не обошлось). Главный герой романа, Игорь Осипович Меркулов, ГОшка МЕРкулов со школьным прозвищем Гомер, совмещает в себе психологию подростка (план прошлого) и зрелого человека (план настоящего). Атмосфера романа ностальгическая — изображается время, когда ценили литературу и молодые люди (!) разговаривали цитатами и аллюзиями. А вступительные экзамены в московском институте у Гошки принимали “веселые люди”, которые теперь кажутся ему “юнцами, упоенными хорошей физикой, хорошими спектаклями, хорошими песнями Окуджавы…”.
Роман полон “мандельштамовской недосказанности”, о которой спорят герои, и цитат и реминисценций из “Илиады”, которой болеет директор школы, человек справедливый и за правду свою настрадавшийся — Валерий Валерьевич по прозвищу Приам. Именно вслед за ним Гошка и его товарищи всю жизнь делят людей на “пошлых” ахейцев и правдолюбов-троянцев. Пока троянцы сильны, Троя не погибнет. И Гомер, наперекор “вертухаю” отцу взявший себе отчество Осипович (опять же воронежская тень, теперь уже Мандельштама, которого в мечтах Гомера, возможно, в свое время “согрела” в лагере мама Гомера), “в кого-то недоделанный” и в свои шестьдесят. Психологически точные истории второстепенных персонажей (к примеру, Домны), история любви Гомера к Нине Трифель, ставшая метасюжетом всей личной жизни главного героя.
Есть в номере и интересные рассказы — “Лань незабвенная” Ларисы Олениной с тонким психологизмом и неожиданным сюжетным решением, “Шудра ду” Бориса Подгайного с явной композиционной удачей.
Но не вся проза в альманахе хороша. К примеру, отрывки из “романа-воспоминания” народного артиста России Александра Тарасенко “Чур, мое счастье!” — вещь небезынтересная, но довольно хаотично построенная. Текст не стоило называть романом, лучше было ограничиться указанием на мемуарность.
Такая разнокалиберность — в первую очередь индикатор истинного литературного процесса в Воронеже, который, как и везде, отличается неравными уровнями авторских дарований. Другое дело, что альманах важно наполнять вещами сугубо профессиональными.
Не слишком удачны и должные быть смешными или, по меньшей мере забавными, а порой и трагикомическими записные книжки Владимира Сисикина “Издранное, или Не поминайте лихом”, занимающие солидную часть альманаха. В них преобладают банальные или пошлые фразы. Владимир Сисикин ушел из жизни в 2002 году, “de mortuis aut bene, aut nihil”. К тому же сам автор в названии просит не поминать его лихом. Сам он свои записные книжки не издавал, критика здесь обращена к составителям. Ведь есть у Сисикина и трогательные воспоминания, к примеру, о Воронеже — о развалинах после взрывов оставленных на годы и десятилетия фашистами снарядов, о разбитом телефонном автомате, из которого можно позвонить за рубеж… Редакторам следовало бы значительно сократить публикацию, оставив подборку воронежских воспоминаний и удачных изречений (“Грим победы”, “Моя лебединая пенсия”, “Приходит новый начальник и говорит: “Внимание, снимаю” и др.).
Поэзия в альманахе (многие тексты — очень достойные) тематически однородна. Мир Галины Умывакиной с “тяжелым шагом, пудовыми засовами” души и бунинской “беспокаянной любовью” словно перетекает в пространство “мертвых звезд” Сергея Попова.
Сильная сторона альманаха — критика, искусствоведение, литературоведение. Статью доктора культурологии Тамары Дьяковой о духовном родстве Андрея Платонова и художника Дмитрия Кондратьева украшает цветная вкладка с репродукциями картин, художнику изобразительными средствами удалось передать уникальный язык Платонова. Дмитрий Дьяков предлагает вниманию читателя развернутый аналитический материал “Воронежский литературный фронт. К 65-летию постановления ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград”.
Альманах состоялся, и в этом заслуга и авторов, и составителя. Будем предвкушать выход “отделения третьего”.
Елена Зейферт
|