о себе
Игорь Клех
Состояние, в котором я ныне пребываю, можно сравнить с состоянием похмелья, когда только-только начинает понемногу отпускать. Разумеется, в переносном смысле, поскольку, кажется, никогда в жизни я не употреблял алкоголь так умеренно, как сейчас, и никогда не имел так много времени, чтобы думать, кто я, чем здесь занимаюсь, к чему стремлюсь? Не скажу, чтобы достиг впечатляющих успехов на этом поприще, но окружающий мир сделался ощутимо прозрачнее для меня за последние несколько лет. Переход из периферийного андеграунда, маргинальности и отстраненности на легальное положение (пусть даже это будет сомнительная легальность нелегального иммигранта в Москве), смена места жительства и способа зарабатывания денег — конечно, все это не может сойти как с гуся вода. Тем более когда тебе не двадцать с небольшим, а в два раза больше. С переменным успехом я пытаюсь решать уравнение со многими неизвестными, в условиях которого может быть заложена ошибка, и в очередной раз пытаюсь собрать по частям свой мир, имея совсем небольшой шанс на благополучный исход операции. Обнадеживает только, что отсутствие подобного рода затруднений может свидетельствовать лишь о клинической смерти пациента — из чего я заключаю, что пока все же скорее жив, чем мертв. И предполагаю жить, поскольку все, что пришлось узнать о себе и о времени, по-прежнему до определенной степени интересно мне и может являться приемлемой пищей для размышления, сопоставления, резинъяции, словесной обработки. Огорчает, что эта новая жизнь не вполне, а то и совсем не моя — но стресс мой, и его у меня никому не отнять. Какие-то вещи ушли безвозвратно, какие-то скользят мимо, но, я думаю, какое счастье, что все оказалось намного, намного сложнее и труднее. Или иначе: огромное количество вещей обнаружило удручающую примитивность своего устройства, — отчего необъяснимость “картины” в целом только возросла. Должен признаться, что недооценивал огромный жизнеутверждающий потенциал любопытства. Седина в бороду — бес познания в ребро.
Еще одно важное, что происходит со мной, — это выход первой авторской книги. Грешно смеяться над запоздалым родительским счастьем. Здесь есть несколько моментов. В гипотетической возможности издать книгу за свой счет изначально заключалась для меня некая сомнительность, небезупречность, — грубо говоря, попытка быть насильно милым. Я понимаю, что несправедлив, что это говорит гордыня, комплекс, назовите как угодно, но я хочу, чтобы читатель сам захотел прочесть, а издатель издать мою книгу, — и никак иначе. Если нет, я потерплю, подожду, или не судьба, — случались на белом свете и худшие неприятности. Недавно один писатель из еще более задержанных сказал: “У вас счастливая литературная биография”, — и за неимением другой приходится согласиться. Но это мои личные проблемы. А вот в профессиональном смысле все заворачивается намного интереснее. Я догадывался, конечно, и предполагал, как важно издать книгу, — причем из “карьерных” соображений во вторую очередь, а в первую — из творческих. И все равно был ошеломлен, когда книга была уже составлена и подготовлена к выходу. Публикация, даже первая, самая важная, — и книга, — у них совершенно разная оптика, и отличаются они друг от друга не меньше, чем, скажем, микроскоп от телескопа. В пространстве книги отдельные вещи вступают во взаимодействие, меняется ракурс их восприятия и масштаб, сквозные темы, образы, навязчивости становятся очевиднее для автора и, надо полагать, для читателя. Это опять-таки личная проблема, но я с удивлением обнаружил, что, как свидетельствует выходящая книга, являюсь не совсем тем писателем, которым себя полагал. Честно говоря, я думал, что как автор я несколько жестче, прозаичнее, что ли, — куда там! Правда, было условие, поставленное издателем: чтобы книга состояла преимущественно из текстов, не публиковавшихся в центральных толстых журналах, т.е. являлась предельно маргинальной, чтоб войти в серию, — не “главной”. Был в подобной затее излом, который импонировал мне чем-то, — меня не пришлось уговаривать. Но книга моя, и я отвечаю за нее в полной мере. Линейного прогресса нет, есть, однако, законы творческой механики: процедура избавления от ступени с выжженным топливом должна быть исполнена, чтобы движение могло продолжиться (и желательно, в режиме ускорения, а не по инерции). Я надеюсь, что сразу по выходе книги (“Инцидент с классикой”, Библиотека ж-ла “Соло”) смогу наконец испытать огромное и “душеполезное” опустошение, как бы книга ни была принята в дальнейшем читателями. В данное время перемарываю повесть “Смерть лесничего”, написанную год назад, — это уже третий заход, и это занятие меня деморализует: что не задалось с первого раза, потом почти невозможно поправить. Но пытаться можно. Напротив, нередко воодушевляют различные формы “социального заказа”, — первая реакция: “нет!” — а потом, вроде ни с того ни с сего, берешь и делаешь (в том числе эти несколько страничек). Еще одна начатая и оставленная повесть ждет своего часа. Она, стыдно сказать, о детстве, и в ней давление того, чего у других писателей я не находил. Значит, придется писать. Полдюжины планов эссе также ждут лакуны во времени, может, чисто внешнего какого-то сдвига, который надо только угадать, — вовремя подсечь и вытащить. Такой архаический метод работы — от руки, затем на компьютере. Да и занятие, если поглядеть на него со стороны, странное. Не нами, впрочем, придуманное.
