|
Вячеслав Савин
Свободное посещение
От автора | Родился 7 октября 1989 года в Мытищах. Раннее детство провел в деревне. С 1995 года живу в Ульяновске. По окончании средней школы поступил на юрфак УлГУ, после двух лет обучения оный оставил ради филфака УлГПУ, в застенках коего томлюсь доселе. Преподаю русский язык и литературу в школе. Аспирантура не предполагается. Первый опыт публикации относится к 2007 году — несколько стихотворений помещено в местный альманах “Карамзинский Сад”. Изредка печатаюсь там же. Участвовал в совещании молодых писателей СП Москвы (2011). Опубликовал небольшую подборку в “Волге” (№ 3—4, 2012). Принял участие в семинаре отдела поэзии журнала “Знамя” на Форуме Фонда СЭИП (Липки-2012).
Вячеслав Савин
Свободное посещение
Вячеслав Савин — автор еще очень молодой, ему двадцать три года, он студент филфака Ульяновского педагогического университета. Я осознал это как-то не вдруг. Не только внешний облик, но серьезность поведения, взвешенная уверенность мнений указывали на то, что перед вами человек взрослый, со сложившимся характером. Какая-то очень взрослая трезвость самооценки прочитывается и в стихах: “я молод но совсем — не по-людски / не по-лесному зелен”.
Это далеко не единственное, чем привлекают стихи Савина, призывая прочесть их с усиленным вниманием. Многое выделяет их из общего ряда. Видно, например, что, задаваясь вопросом “что такое стихи?”, автор определенно смотрит в сторону Хлебникова и Введенского, а не на опыты своих знакомцев по электронной переписке (что сейчас встречается реже, чем хотелось бы). Я не хочу сказать, что Савин уже соответствует такому масштабу, но тут важна система ориентиров. Возможно, в некоторых его вещах ориентация слишком заметна, но даже эти стихи — живые. В них нет симуляции.
Нет у Савина и безоглядного доверия стиху. Его вещи не подчиняются сразу и без сопротивления правилам стихосложения, а ищут свое правило, свой закон. И, как всегда в таких случаях, ищут — да не сразу находят, плутают.
Мы хотим от стихов внятности и считаем такое желание законным. Но иногда его надо обуздывать. Когда же? Когда автор не старается усложнить свои произведения, напуская туману, а пытается разобраться с реальной сложностью. Заведомая простота не так честна, как кажется; времена изменились, и что-то получается у тех, кто постепенно и с великим трудом отвоевывает у говорливой немоты свое право на речь. С миром ведь далеко не все ясно, не правда ли? И яснее как будто не становится.
Слова у Савина приглядываются (прислушиваются) друг к другу, ищут родственников по прямой. Они не на кончике языка, а где-то глубоко в пещере рта — добудь их, попробуй.
Язык словно немного заплетается, бродит, но цель этого умного живого косноязычия ясна, его чувственная основа ощутима.
Слова, отпущенные на свободу, начинают искать другой — не заданный, играющий, порхающий — смысл. В этом есть какая-то радость. И как бы ни были горьки выводы, они не окончательны, игра продолжается.
Михаил Айзенберг
Дед
Денису Вассиярову
идёт старикан напевая
спина колесом
подушка его перьевая
поблёкла лицом
бессонница спутница ныне
гуляка хамьё
забыто старухино имя
сам запах её
отчаянье бабьего лета
попытка огня
в иглу тугоухую вдета
немая родня
лопатки верблюжьи в мозолях
напрасны слова
полощется в утренних золах
неясыть-сова
и мнётся стыдливо багрянец
пятою-клюкой
и плащ его протуберанец
разводит рукой
Пророк
1. Нет у меня частоты —
диапазон —
между — “любим” и “постыл” —
между — “спасён” —
лёг на весло Гулливер —
после — крича —
яблоком по голове —
и горяча.
2.Тучу разрезала вдоль,
вынула рыбий хребет, —
нет уж, хозяйка, уволь:
это незваный обед —
это крыло Азраил
на отсечение дал,
душу в металл заронил —
и растворился Металл.
В.Х.
В небе изувеченном,
сточном, обесточенном,
безупречно репчатом,
безусловно сводчатом,
с каланчами-клянчами,
с куличами, с клячами,
с тенью предначертанной —
с мелочью означенной —
дворники-конторщики-
грузчики-извозчики,
брошенные зачерно
нежилые площади.
Черемшан
гончие утра гонцы зари
шорохи запахи
камеди желчные пузыри
вздёрнуты за ноги
сняло рубаху в полоску рос
двинуло посуху
утро выстукивает рогоз
тростью по воздуху
так открывают расчёт вещам
ружья охотничьи
меньший и набольший черемшан
братья ольховичи
Насыпь
1. выпорхнула бабочка зонта
хватит ненадолго островка
чахнет исступлённая вода
вспыхивая кашлем облака
носятся моргая семафор
хохлится забито синяком
линза наведённая в упор
видите ли с вами не знаком
2. о чём кричит твоя накидка,
обходчик?
кого клеймит тряпичный кочет,
улитка?
Земля милее или склянка,
мокрица?
откуда капля и ресница,
росянка?
* * *
Рождество Новый год
Рождество Новый год и так дале
Перемотка вперёд
переплавка руля и педали
Демиург-металлург
одержим рокировками молод
Это золото рук
наливает неистовый молот
Да не длань надо мной
а душа лихорадке погромной
в новолунье длиной
отдаётся волной обагрённой
ни за что ни про что
Распускается хвороста связка
и дрожит решето
близорукого глаза оснастка
* * *
существовал не по карману
не напивался из горла
в укор вампиру
наркоману
она молчала
не гнала
луна выглядывала
звёзды
чертили пулю на троих
и мой язык на воеводстве
мертвецки дрых
а поутру на автомате
роняя ключ под половик
определял какого ради
я к этой нищенке приник
Окурок
старый солдат* затих
земле
предан уже
без пяти минут
старый солдат
настил
золе
побоку ежели
заметут
старый солдат и сам зола
дров наломали бока болят
старый солдат
ничья взяла
холод собачьи бега
Багдад
город окурок
город гарь
город гарцующая шпана
город огарок календаря
город
какого ещё рожна
* * *
Тане
Позабытые Богом, очаг обретая в лачуге,
о нечаянной боли смеются, смеются о чуде —
полумёртвая астра ломает озябшие пальцы —
нищета нищетой, говорят, так кого же бояться,
если вместе они и наверное кем-то любимы,
кистепёрые тени — навытяжку, неколебимы,
будто губ уголки у смиренной, покорной, покойной —
и одним соглядатаем меньше во тьме заоконной.
Посещение
медленно сходит луна со стапеля
грузно взрезает почву
издали чёрная рана — сапина
щель под ночную почту
что верховому до отягчающих
выговор обстоятельств
это померкли в очах отчаянных
угли тепло растратив
что вестовому а ей — тем более
требующей горенья
тысячелистника и цикория
клевера и кипрея
Сверчок
старуха свёрнута — кулёк
цефалопод головоног
температурящее лето —
худого драпа дохлый клок
хватив чекушку за шкирняк
дудит мужик во весь кулак
неоперённая газета
шасси уносит кое-как
мальчишек радостный народ
разбил окно сосед орёт
и аспирант от букиниста
пересекает клумбу вброд
прошило шило вещмешок
дрожит улыбка устье щёк
озноб удушье устье мглисто
не унимается сверчок
* * *
Едва-едва (гроссмейстерский зачин)
дыхни — гляделки стеариновые за борт
роняя две неисцелимые свечи
спешат на запад.
Сойти во двор, освоиться в молве: содом на линии отсутствует гоморра
Не навреди разгорячённой голове, эмалированная каска мухомора.
Ульяновск
|
