Ирина Сушилина

И.А. Новиков. Яблочный барин и другие рассказы

Открывая заново

И.А. Новиков. Яблочный барин и другие рассказы. Составление, предисловие:
М.В. Михайлова. — Мценск: Центральная библиотека им. И.А. Новикова, 2011.

Выход книги прозы Ивана Алексеевича Новикова (1882 — 1959) ““Яблочный барин” и другие рассказы” — событие нашей культурной жизни, масштаба отнюдь не “Мценского уезда”.

С изданием этой книги к нам возвращаются произведения отечественной словесности, не переиздававшиеся чуть ли ни целое столетие и, следовательно, почти забытые.

И.А. Новикова нельзя отнести к писателям первого ряда. Но это автор, творчество которого заслуживает пристального внимания. Он многогранный художник, верный эстетическим принципам символизма, во многом сохранивший приверженность “соловьевству” и другим интенциям модернизма и в 1920-е годы, вступив в диалог с современностью и художественными исканиями нового времени. Несомненный интерес представляет его лирика. Кстати, репринтное издание дореволюционных сборников Новикова “Духу Святому” и “Дыхание земли” было осуществлено городской библиотекой Мценска в 2006 году. Он автор известной биографической дилогии о Пушкине, сборников рассказов, нескольких романов — в книге “Золотые кресты”, выпущенной там же, в Мценске, в 2004 году, были воспроизведены некоторые из его ранних рассказов и повестей 20-х годов и роман, давший название всей книге. В разные периоды творчества писатель обращался и к драматургии.

Однако в постсоветский период Новиков не вошел в “обойму” “возвращенных” писателей, широко обсуждавшихся и переиздававшихся. В собственно советской литературе писатель занимал свою нишу как автор уже упомянутой пушкинианы, к тому же одобренной “на самом верху”, что не способствовало пробуждению интереса к нему в новой России. В 1990-е, когда страна активно открывала огромный пласт первоклассных произведений, “задержанных” по идеологическим причинам советской цензурой, было явно не до Новикова. Даже историки литературы воспринимали его творчество советского периода исключительно сквозь призму “пушкинских” сюжетов, и из их поля зрения выпали опубликованные в середине 1920-х новиковские “Современные повести”, в которых многое сказалось “о времени и о себе”.

В книгу ““Яблочный барин” и другие рассказы” вошли лучшие из них. И это одно из безусловных достоинств рецензируемого издания. Сегодня, вне всяких сомнений, совершенно очевидна необходимость переиздания произведений И.А. Новикова, чтобы появилась возможность без пристрастий разного рода разобраться в творчестве этого писателя, рожденного столь благодатной для русской словесности Орловской землей, прошедшего в литературе сложный и противоречивый путь.

В вышедшей недавно книге А.В. Храбровицкого “Очерк моей жизни” (М., 2011) дана довольно жесткая оценка настроений и поведения Новикова в 50-е годы: “Он был наивен и сервилен до глупости. Когда я пригласил его выступить на вечере памяти Короленко, он интересовался, будет ли Сурков, возглавлявший в то время Союз писателей. Звонок случайного человека из Союза <…> радовал его как свидетельство расположения “начальства”. В предисловии к своему трехтомнику он писал, что, если бы не революция, он бы роман о Пушкине не написал и, во всяком случае, так бы не написал”. Справедлива ли она? Быть может, Новиков просто перестраховывался, проявлял осторожность? В любом случае, все было не столь однозначно: мемуарист игнорирует сложность психологической атмосферы эпохи, тот парализующий душу (и талант!) страх, который буквально уничтожал многих советских писателей. Недаром ведь Новиков практически ничего (кроме упоминавшихся романов о Пушкине) не написал после своего “псевдопроизводственного” романа “Страна Легхорн” (1934), в котором в последний раз попытался выстроить гностико-символистскую концепцию мира. После этого он целиком ушел в переводческую и литературоведческую сферы.

Состав и структура сборника тщательно продуманы составителем, хотя, казалось бы, хронологический принцип построения на многое не претендует. Но именно он помог выявить эволюцию писателя, показать его становление как самобытного художника, обнажить “узловые моменты” его самоопределения. В издание включены не просто лучшие, но и наиболее характерные для разных этапов творческой эволюции Новикова произведения. Следуя за живым авторским словом от рассказа “Эпизод” (1903) до завершающего книгу рассказа “Месть” (1928), читатели войдут в мир героев Новикова, ощутимо представят предреволюционную эпоху и первые годы советской власти, увидят, как влияла бурно изменяющаяся действительность на художественное сознание писателя, в каких формах она претворялась в произведения разных лет. В точно выстроенной композиционной драматургии сборника выделяются кульминационные вершины — программные произведения: в дореволюционном периоде и вплоть до 1918 года — это, несомненно, повесть “Калина в палисаднике” (единственное регулярно публиковавшееся в советское время произведение, так сказать, “визитная карточка” “внеидеологичного” Новикова), рассказы “Яблочный барин”, “Неопалимая купина”, а в 1920-е — такие знаковые вещи, как “Миф” и “Адам”. Жаль только, что за рамками этой книги остались повести “Тришечкин и Пудов” и “Двойная жизнь”, весьма важные для понимания вектора эстетических и идеологических устремлений писателя в середине 1920-х (во второй из упомянутых есть еще и намек на то существование, которое пришлось впоследствии вести самому Новикову).

Творчество писателя теснейшим образом связано с родными местами, можно сказать, питается любовью к ним и памятью о них. Мценск и его окрестности, среднерусская природа — не только фон действия в рассказах и повестях сборника. “Мценские” образы можно назвать его сквозным мотивом. Природный мир нередко становится участником событий, выражает точку зрения автора. Куст калины, яблоневый сад, спелая вишня, яблоко — в этих образах Новикова сопрягается бытовое и бытийное, материальное и духовное, они могут превращаться в многозначные символы, становясь знаками-приметами художественного мира писателя.

У составителя М.В. Михайловой получился классический том избранных сочинений, представляющий основные грани новиковского творчества (напомним, что Михайлова — автор монографии о Новикове, изданной в Орле в 2007 году). И, как и принято в изданиях такого рода, его открывает развернутая вступительная статья “Мифы бытия, или Рождение нового Адама”. В статье органично сочетаются академический подход и интонация живого рассказа, естественно “подключающего” читателя к тексту. В статье не только дается оригинальная интерпретация ключевых произведений сборника, но и воссоздается живая общественно-литературная ситуация: приводятся оценки и отклики собратьев-писателей и критиков той поры — З. Гиппиус, Ю. Айхенвальда, А. Ремизова, в том числе и отзыв о Новикове такого безусловного авторитета, как Л.Н. Толстой. Все это помогает осознать масштаб дарования Новикова, раскрыть творческие принципы писателя в разные периоды, выявить черты литературного процесса на определенном этапе.

М.В. Михайлова рассматривает новиковское творчество в контексте сложных духовно-философских и эстетических проблем переломной эпохи — писатель мучительно их переживал и пытался осмыслить. В мировидении Новикова, как справедливо подчеркивается в статье, причудливым образом сопрягались соловьевство, обновленное христианство, неомифологизм и нравственный императив, чтобы, как он сам писал, “стремление к правде, к идеалу составляло самую суть души”.

В интерпретации творчества Новикова 1920-х годов, думается, можно было бы большее внимание обратить на совершенно удивительные типологические схождения его поисков с поэтикой орнаментальной прозы начала 1920-х, с открытиями А. Платонова. В языке произведений писателя тех лет явно ощутимо тяготение к ритмизованной прозе. Новиков нередко прибегает к приему инверсии. А в повести “Адам” в самом строе художественной речи очевидно звучат ритмы пильняковского “Голого года” и встречаются даже текстуальные сближения, к примеру, в описании вагона поезда. Герой же повести Иван Савельевич занят поиском смысла “отдельного и общего существования”, совсем как Фома Пухов в написанной спустя несколько лет после “Адама” этапной повести А. Платонова “Сокровенный человек”. Связи творчества Новикова с художественными новациями и обретениями литературы 1920-х годов представляют особый историко-литературный интерес, и их еще предстоит детально изучить.

Не уходит Михайлова и от такой непростой проблемы, как оценка позднего периода творчества писателя и его места в советской литературе. В отличие от вышеприведенного мнения А.В. Храбровицкого (его позиция М.В. Михайловой вряд ли была известна, так как предисловие писалось еще до выхода его книги) она считает творческое молчание Новикова “формой протеста… против советской идеологической системы”. Думаю, что это глубоко осознанное убеждение, с которым можно согласиться.

Одна из основных задач рецензируемого издательского проекта, как мне видится его замысел, — актуализация творчества И.А. Новикова, потенциал которого еще далеко не осознан филологической наукой.

Благодаря новой книге рассказов и повестей Новикова специалист-филолог получает прекрасную возможность углубить свои представления о характере и особенностях литературного процесса первого послереволюционного десятилетия, обнаружить сложные взаимосвязи и взаимовлияния творчества художника, “воспитанного” в лоне символизма, с поисками писателей новой генерации.

Книга подготовлена и выпущена к 130-летию писателя-земляка Мценской городской библиотекой им. И.А. Новикова, которая на протяжении многих лет занимается пропагандой новиковского наследия, проводя конкурсы детских рисунков, новиковские викторины, инсценировки его произведений, устраивая регулярные поездки в деревню Ильково, где родился писатель, увековечивая его память в мемориальных досках и созданием новиковского сайта.