Елена Сафронова

Женский портрет эпохи. — М.:
АСТ, Астрель:Наталья Баранская. Странствие бездомных; Наталия Ильина. Дороги и судьбы; Лидия Либединская. Зеленая лампа

В современной русской литературе нон-фикшн выделяются несколько ключевых
направлений. Это “травелог”, или путевые заметки; этносоциальные очерки; краеведение; документальный роман из истории или современной жизни. Но особое место в ней занимают биографии и мемуары. Они пользуются спросом как у издателей, так и у читателей. Возможно, причиной тому — непрекращающийся процесс осмысления истории и знаковых фигур прошлого. Книжная серия издательства “АСТ: Астрель” “Женский портрет эпохи” замышлялась, вероятно, специально для насыщения общественного интереса к делам “минувших дней”. Название серии — тонкий каламбур: ведь само слово “эпоха” — женского рода. В этой серии выходят автобиографические произведения, написанные женщинами — преимущественно известными литераторами. Все издания книг, о которых пойдет речь, посмертные.

В исторической науке автобиографии, воспоминания и дневники считаются историческими источниками личного происхождения. В кругах профессиональных историков им принято доверять с осторожностью, с поправкой на “человеческий фактор”, ибо человеку свойственно ошибаться, забывать и заблуждаться по причинам эмоциональным. А в литературоведении до сих пор не выработан термин, общий для книг, основанных на личных воспоминаниях и родовой истории. “Мемуары”, “автобиографическая проза”, “воспоминания”, “генеалогия”... Дефиницию затрудняют и авторские особенности текстов.

Писатель и литературовед Наталья Баранская (1908—2004) оставила фундаментальные воспоминания с элементами исторического исследования не только о себе, но и о своей семье и предках. Пожалуй, это наиболее “эпическая” книга из трех. Огромной “преамбулой” к личной биографии Натальи Баранской служит история ее родителей — Любови Баранской-Радченко и Владимира Розанова, профессиональных революционеров, постепенно оказавшихся после 1917 года в оппозиции к правящей власти. На страницах “Странствия бездомных” (ибо всей семье, включая Наталью, выпали долгие годы скитаний по чужим углам) встречается множество прелюбопытных подробностей о русской революционной борьбе до “октябрьского переворота”, а также и после него. Но лейтмотивом книги являются отнюдь не будни революционеров и не история государства, ведомого ими “в царство свободы”, а пришедшего к тоталитаризму. Подробные воспоминания доведены до Великой Отечественной, дальше автор сознательно не хочет говорить. Основная идея последнего труда Натальи Баранской проста, хотя и выражена с пафосом: “Бережение своей жизни, уважение к жизни чужой — вот чего хочет от Человека Господь. Человек учится этому с первого года, если у него есть Дом. …С Дома и начинается человечество. Кто любит Жизнь и дорожит Жизнью на Земле, должен понять… всю спасительность Дома”.

Фельетонист и сатирик Наталия Ильина (1914—1994), приехавшая в Россию в последней партии российских репатриантов из Китая в конце 1947 года, написала повествование “Дороги и судьбы”. Наталия Иосифовна не любила термина “мемуары”, хотя формально эта книга типично мемуарная, с ярко выраженным присутствием автора, местами весьма язвительного. Ее племянница Вероника Жобер, автор одного из двух предисловий к книге, настаивает, что “Дороги и судьбы” следует называть “автобиографической, в какой-то мере исповедальной прозой”. Дело в том, что всю жизнь в Советском Союзе Наталия Ильина мечтала написать книгу воспоминаний “Второе возвращение” — своего рода продолжение романа “Возвращение”, вышедшего в конце 50-х годов, а точнее, “исправление” того романа. Первую книгу, созданную после приезда в СССР, на волне эйфории, восторженного приятия всего в обществе, которое писательница считала коммунистическим, она впоследствии не любила и не хотела переиздавать. Настрой ее по отношению к советскому обществу заметно изменился. В 80-е годы Наталия Ильина обратилась к автобиографической прозе; книги “Судьбы” (1980) и “Дороги” (1983) “отражаются” в сегодняшнем издании. “Второе возвращение” не было написано, однако “Дороги и судьбы” отчасти способны его заменить. В этот текст, состоящий из равноправных завершенных глав-очерков, вошли произведения, написанные Ильиной в старости, — очерки “Отец”, “Реформатский” (памяти супруга Ильиной, языковеда А.А. Реформатского), “Тихий океан”. Повествование доведено практически до 90-х годов и освещает почти всю жизнь Наталии Иосифовны — плюс ее общение с Александром Вертинским, Анной Ахматовой и Корнеем Чуковским. Второе предисловие написала критик Алла Латынина о самой Наталии Ильиной, отмечая откровенность ее записок и талант стилиста: “Тот факт, что она выросла в эмиграции, в русской языковой среде, имел, вероятно, значение: в детстве она была защищена от советского новояза”.

Литературовед и прозаик Лидия Либединская (1921—2006) назвала свои личные воспоминания “Зеленая лампа”, подчеркнув тем самым их “камерный”, внутрисемейный характер, а воспоминания о коллегах по писательскому цеху (Борисе Чичибабине, Эмиле Кротком, Николае Глазкове, Давиде Самойлове и других) — “Они жили среди нас”. Это самая “сентиментальная” книга в серии “Женский портрет эпохи”. Лидия Либединская, скорее всего, старалась выбирать из памяти приятные моменты и хороших людей; либо просто чтила известный неписаный закон “о мертвых либо хорошо, либо ничего”. Симпатии автора оправданны, когда она вела речь о родителях, бабушке, друзьях дома (в кругу которых был и Юрий Олеша, подаривший маленькой Лиде первое издание “Трех толстяков”), супруге и детях. Особенно трогательны “Записки бабушки”, посвященные внукам. Но, даже говоря о черных страницах отечественной истории, коснувшихся лично ее, — открытых комсомольских собраниях с целью исключить из комсомола детей “врагов народа”, аресте родных, обысках в доме — автор искала в этих темных сценах светлый “блик”. Таков эпизод, как “юный Пушкин” Валентин Литовский, звезда фильма “Юность поэта”, в школе заступился за сына репрессированного. И все же большая часть воспоминаний Лидии Либединской посвящена любимым людям. С огромной теплотой она описала свою жизнь с писателем Юрием Либединским — упомянув, что уход мужа и обрушившееся на нее невыносимое одиночество подтолкнули к мысли написать такую книгу. Первый раз “Зеленая лампа” печаталась в журнале “Сибирские огни” в 1965 году, но после она была доработана (даты под публикацией “март 1964 — декабрь 1999” показывают, что писала автобиографию Лидия Борисовна тридцать пять лет). Современный вариант мемуаров дополнен очерками о талантливых современниках и “Записками бабушки”, потому что “единственная реальность Будущего, доступная нам, — это наши дети, внуки и правнуки”.

Николай Баранский написал к книге воспоминаний матери очерк “Вместо послесловия”, дав ему название рассказа, с которым “дебютировала Наталья Баранская в 1968 году в журнале “Новый мир” — “У Никитских и на Плющихе”. В очерке он исправляет “досадные неточности”, которые вкрались в родословную Баранских. Согласно поправкам, предание о том, как мальчик в сельской школе “окрестил” себя Баранским по названию родного села Бараний Погост, относится не к прадеду, а к прапрадеду Натальи Владимировны. Автор мемуаров то ли нетвердо знала эти детали, так как документальные сведения были скудны, то ли запамятовала — но ее сын пошел по пути приближения книги к исторической достоверности. А заодно дополнил воспоминания Натальи Баранской сведениями, без которых они были бы однобоки: о подлинных причинах ее увольнения из московского музея А.С. Пушкина, во многом созданного при ее участии. Начало “опале” Баранской было положено в 1958 году, когда Наталья Владимировна отказалась подписать протокол общего собрания, клеймящего Бориса Пастернака за роман “Доктор Живаго”. Точка была поставлена в 1966 году, когда на вечер памяти А.А. Ахматовой она пригласила Иосифа Бродского (не как выступающего, а как зрителя, но и этого хватило).

У книг Лидии Либединской и Наталии Ильиной не нашлось таких придирчивых читателей, внесших поправки в содержание. Обе писательницы подчеркивали свое намерение написать о себе и близких только чистую правду, без вымысла. Читателям практически невозможно определить степень их правдивости, да и осведомленности — если не затевать специальное историческое исследование. Но стоит ли игра свеч? Информативности ли ищет читатель в таких книгах? Скорее всего, если и да, то — не в первую голову.

В литературе все сложнее, литературное произведение — это немного больше, чем пособие по изучению истории. И критерии определения ценности того или иного автобиографического произведения для литератора тоньше, чем для историка, — там все упирается в союз “полноты и достоверности” исторического источника. Литературная же ценность мемуаров, биографий, документальных романов и автобиографических историй прежде всего в художественности повествования. Это понятие включает и “легкий”, читабельный стиль, и яркие характеры, и убедительные детали, и впечатляющие метафоры, и, как итог всех слагаемых, — “зримость” описываемой эпохи. К счастью, все три писательницы — выходцы из образованных семей, имели опыт работы с художественной прозой, и к их изложению претензий нет.

“Женский портрет эпохи” подразумевает “женский” угол взгляда на историю — конкретный, практический, сосредоточенный на мелочах, делающих существование Бытием. В контексте личных воспоминаний такие “мелочи” преобладают: нарядная кофточка, которую купила Наталия Ильина за десять “гоби” в Харбине, забыв об огромных долгах семьи; убранство съемных комнат, что дотошно рисует Наталья Баранская, и череда потерянных в бесконечных переездах вещей; жареная кроличья лапа, которую съели еще не супруги Либединские, когда Лидия Борисовна пришла сидеть с раненым Юрием Николаевичем, в 1942 году — ибо “во время войны в гости ходили со своей едой”, она принесла с собой ужин, которым и поделилась с больным. Нюансы создают настроение текста. Настроение же у каждой мемуаристки свое. Кстати, о том, что достоверность в литературе недостижима, свидетельствуют главки о Корнее Чуковском в книгах Лидии Либединской и Наталии Ильиной. Похоже, что очевидицы описывают двух разных людей! Лидия Борисовна представляет Корнея Ивановича как образованного литературоведа, чуткого, хоть и требовательного, наставника, хорошего товарища, с пиететом отзываясь о нем. Зато Наталия Ильина, отдавая должное таланту и познаниям знаменитого поэта, не скрывает его двуличия в общении с людьми. Нет сомнений, что обе писательницы искренни в своих рассказах. Но, скорее всего, и подлинный облик Корнея Чуковского был далек от обоих впечатлений. Дело не в вымысле, а в особенностях восприятия. На такой “личный фактор” и делаются поправки при исторических изысканиях. Однако, как ни парадоксально, в сочетании эти воспоминания дают представление о живом Корнее Ивановиче… “Живость”, человечность воспоминаний дает им преимущество перед строгой академичностью научно выверенных трудов. Это информация для широкого круга читателей, а не для узкой когорты посвященных.

О книге Натальи Баранской “Странствие бездомных” Марина Щукина (“Независимая газета”) отозвалась так: “…Ставка на “человека и его чувства”… помогла превращению ее мемуаров в отличную художественную прозу”. “Эпопею” Лидии Либединской Игорь Губерман охарактеризовал как “распахнутые настежь воспоминания”. Что касается Наталии Ильиной, то она не принимала термин “мемуары”…

Как же называть литературоведам и критикам этот бесконечно пополняемый массив литературы? Вариант ответа предложен в записках Лидии Либединской. В очерке о Льве Разгоне она вспоминает его книгу “лагерных” рассказов “Непридуманное”: “Каждая строчка в этой книге дышала правдой, жестокой правдой”. Вместе с тем по силе эстетического воздействия это, безусловно, художественная проза. Почему бы не экстраполировать определение “Непридуманное” на весь жанр качественной прозы, основанной на реальных событиях и персоналиях, лишенной вымысла, но не всех остальных признаков художественности?..