Ольга Бугославская

Автобиографические книги издательства «Русский путь»:
Михаил Клименко. Из трех миров: Пережитое… непреходящее: «…Долг, завещанный от Бога»; Глеб Рар. «…И будет наше поколенье давать истории отчет»: Воспоминания.

Автобиографические жанры предоставляют авторам исключительно богатые возможности. Опубликованные издательством “Русский путь” воспоминания Г.А. Рара и М.Я. Клименко вмещают в себя историческую хронику, семейную сагу, биографию, философский трактат, роман-воспитание, историю любви, элементы шпионского и политического детектива, путеводитель, а также русскую литературу и философию, от Афанасия Никитина до Достоевского, Ильина и Бердяева.

Из названий ясно, что обе книги написаны с мировоззренческих позиций, ушедших в идеалистическое прошлое. Долг, отчет, ответственность — не самые актуальные на сегодняшний день категории.

Глеб Рар — журналист радио “Свобода”, церковный деятель и активный член эмигрантской общественной организации, ставившей перед собой цель освобождения России от коммунистической диктатуры. Воспоминания Г.А. Рара имеют кольцевую композицию: начинаются с отъезда из страны и заканчиваются возвращением, которое стало возможным после событий 1991 года. Автор — личность цельная, с цельным мировоззрением. Его главная опора — православная вера, абсолютная и не рассуждающая. В книге это, пожалуй, единственная твердая точка, но зато очень надежная. Внешне обрядовая сторона православия — церковные таинства, службы, праздники, с которыми увязываются события личной и семейной жизни, — имеет огромное и безусловное значение. Критические замечания в адрес православной церкви содержатся только в цитируемом в книге Г.А. Рара обращении Александра Солженицына к Третьему собору Зарубежной Русской церкви, состоявшемуся в 1974 году: “…одно из исторических искажений — представлять дореволюционную Русскую Церковь как пребывающую в благосовершенстве, к которому и нужно снова подняться, всего лишь. Нет, истина вынуждает меня сказать, что состояние Русской церкви к началу XX века, вековое униженное положение ее священства, пригнетенность от государства и слитие с ним, утеря духовной независимости, а потому — утеря авторитета в массах образованного класса и в массе городских рабочих и — самое страшное — поколебленность этого авторитета даже в массе крестьянства — это состояние Русской церкви явилось одной из главнейших причин необратимости революционных событий. Если бы Русская православная церковь была бы в начале XX века духовно самостоятельна, здорова и мощна, то она имела бы авторитет и силу остановить гражданскую войну”. Эта мысль могла показаться революционной и даже крамольной не только в 1974 году, но и еще совсем недавно.

Г.А. Рар родился в Москве в 1922 году. Однако уже в 1924-м родители увезли его в Латвию. В 1941 году семья переехала в Германию. СССР, прошедший несколько совершенно разных исторических этапов развития, в книге Рара ассоциирован прежде всего с Лениным. Советская власть, попирающая Церковь, — власть Антихриста. Вообще положение Церкви — главный критерий его оценки ситуации в СССР. Поэтому Никита Хрущев, например, в книге Г.А. Рара — персонаж сугубо отрицательный. Главная задача, таким образом, — освободить страну от антихристовой власти, освободить Церковь и тем самым открыть русскому народу дорогу к духовному возрождению. Долг эмиграции — носительницы идеи настоящей России — всемерно этому содействовать. Для автора это свято. Он подчиняет этой цели свою жизнь, сознательно подвергая себя риску и совершая в полном смысле героические поступки. Например, он сознательно избегает получения немецкого гражданства, которое во времена Третьего рейха давало множество гарантий личной безопасности. В результате он был арестован и заключен в концлагерь. Сначала в Гросс-Розен, затем в Заксенхаузен, потом в Бухенвальд. Конец войны он встретил в Дахау. Везде он становился свидетелем непомерной человеческой жестокости и самых трагических событий. Однако даже эти страницы воспоминаний нельзя назвать беспросветно мрачными. Книга в целом светла и полна надежды. Автор уверен, что его ведет, направляет и оберегает Высшая сила. В частности, он рассказывает о том, как при переезде из Бухенвальда в Дахау по подозрению в подготовке побега конвоиром-эсэсовцем были на месте застрелены двое заключенных. Третьей жертвой расправы должен был стать сам Глеб Рар. Но за него совершенно неожиданно заступился другой конвоир, что спасло ему жизнь. По этому поводу в воспоминаниях сказано: “На древних иконах святителя Николая Чудотворца… изображается Святитель, своей десницей останавливающий меч палача, занесенный над главами невинно осужденных узников… Это чудо святитель Николай сотворил и со мной”. Вероятно, человек, избежавший верной смерти, и не может думать иначе. А те двое, которых все-таки расстреляли, и все остальные, замученные в концлагерях, — наверное, и их участь как-то объяснена… “Ясно только, что живыми прибыли в Дахау менее половины тех, кто был погружен в вагоны нашего состава в Веймаре, а может быть, даже только четверть”. По подсчетам автора, в пути погибли 1043 человека. “Что я сам не оказался в числе убитых — чудо и милость Божия”. Те 1043 человека, которые чуда не удостоились, и каждый из десятков миллионов погибших во время войны наверняка также верили, что им кто-то или что-то поможет…

Будучи человеком церковным, автор, по его словам, всегда стремился “жить в ограде Церкви”. Православной церкви. Соответственно везде, куда заносила его судьба, Глеб Рар оказывался внутри православной, то есть главном образом русской, общины. Он принадлежал к той части эмиграции, которая стремилась сохранить свою национальную идентичность.

Подавление путча 1991 года автор встретил с большим воодушевлением. В воспоминаниях много сказано о том, как эти события оценивала РПЦ в лице своих иерархов. Как и многие в то время, Глеб Рар надеялся, что за избавлением страны от коммунизма последует духовный ренессанс. Много ожиданий он связывал с грядущим воссоединением церквей: “Придет час, когда эти три струи (Церковь, открыто существовавшая в Советском Союзе, Церковь тайная и Церковь зарубежная) вновь сольются в единый поток Святой Церкви освобожденной родины, и этот поток станет главной силой нашего духовного возрождения”. Это написано в 1992 году.

Прошло двадцать лет, и, читая упования православного подвижника, приходится отметить веху русского пути: церковь воссоединилась, укрепилась в формах власти и собственности: ОАО РПЦ, корпорация РПЦ, ОАО ХХС, идеологический отдел при “Единой России”, — а духовное возрождение все еще откладывается…

В книге Михаила Клименко света меньше. Красивой и логичной закругленности его жизненный путь тоже лишен. Он родился в бывшем Советском Союзе. В его родном селе, находившемся недалеко от польской границы, говорили “на смеси русско-польско-белорусско-литовско-украинского” языков. Во время войны попал в плен. Чтобы спастись из фашистского концлагеря, записался в РОА генерала Власова. После капитуляции Германии Михаилу Клименко удалось избежать выдачи советским властям, и он остался жить в Германии. Там, а также в Швейцарии он продолжил историческое образование, начатое еще до войны в Харькове, — занимался восточным богословием, историей христианской церкви, древними языками. Затем он был вынужден перебраться в США, а потом окончательно обосновался на Гавайях. Райские острова, по признанию автора, оказались для него своего рода западней, “золотой клеткой”, из которой он стремился, но так и не смог выбраться.

Понятие “родина” представляется в этой автобиографии большой личной проблемой и драмой. Родители Михаила Клименко пережили разруху, голод, коллективизацию, на их глазах осуществлялось раскулачивание, они многократно теряли плоды своих нелегких трудов. И они сами, и их сын были убеждены, что власть разоряет и грабит крестьян. Симпатий к советам и к коммунистической идеологии Михаил Клименко не испытывал никогда. Любимой прекрасной родины, какая была у эмигрантов первой, белой волны, Михаил Клименко не знал. Однако при всем том “распад Советского Союза автор переживал тяжело”, без ликования. В отличие от белоэмигрантов, ему не была знакома тоска по родине. Но в то же время Михаил Клименко пишет: “И всегда, всегда Россия стояла передо мной. Что бы я ни писал, о чем ни думал, я имел в виду Россию”.

Если Глеб Рар жил внутри русской общины, то Михаил Клименко полностью включился сначала в немецкую, а потом в американскую жизнь. В Германии судьба свела его с немецкой пожилой парой, которая фактически заменила ему родителей. Женой стала девушка из Швейцарии. Ближний круг знакомых составляли профессора европейских и американских университетов. Русские во второй и третьей частях воспоминаний встречаются редко. Это должно было бы способствовать отчуждению или как минимум равнодушию в отношении того, что касается России. Однако равнодушия нет и в помине. Автор очень горячо защищает покинутую родину от несправедливых нападок западной пропагандистской машины. Его возмущает, что американцы присвоили себе победу в войне, забыв об участии других стран. Что, окружив СССР со всех сторон военными базами, поднимают шум вокруг советской базы на Кубе. Что, спустя короткое время после войны, немцы “больше уже не вспоминали о своих жестокостях и преступлениях в России, но зато были полны возмущений по поводу жестокостей русских в отношении немцев и тщательно документировали все происшествия и свои потери в войне от русских”.

Основной причиной переезда Михаила Клименко в США было желание дать будущим детям родину. Это осуществилось, дети стали американцами. Но сам он Америку так и не полюбил. В книге высказано очень много критических суждений об американской действительности, особенно о системе образования. При взгляде из Америки Европа и Россия в книге Михаила Клименко во многом образуют единое целое, которое автору внутренне ближе. Критический образ мышления вообще не позволяет ему чем-то безусловно восхищаться и что-то полностью принимать.

В отличие от Г.А. Рара, который возвращался в Москву преисполненным веры в лучшее будущее, Михаил Клименко от поездки на родину облегчения не испытал: его родное село оказалось полностью разоренным. Изгнанный из родной страны, хотя вроде бы и не очень любимой, после долгих лет жизни в Европе и Америке этот человек оказался запертым на прекрасном, но удаленном от всего света острове, где он изначально никак не хотел задерживаться. На протяжении всего повествования чувствуется растерянность автора: чего судьба хотела от него? Почему привела именно туда, куда привела? Это впечатление усиливается тем, что книга очевидно написана человеком, который думает не на русском языке. Это выражается и на лексическом, и на синтаксическом уровне. Так может перевести на русский переводчик, для которого русский язык не родной. Но это никак не недостаток. Наоборот, некоторая затрудненность языка очень соответствует общему настроению книги.

Так же, как и Глеб Рар, Михаил Клименко — человек верующий: “В разброде, суматохе и беспорядке мира должен быть какой-то смысл. Не может быть, чтобы весь мир, вся наша жизнь были бессмысленным, бесцельным нагромождением событий”. Но там, где у Глеба Рара — уверенность и полная убежденность, у Михаила Клименко — беспокойная мысль, поиск и внутренняя напряженность. Он многократно повторяет, что долго ничего не понимал в православном, а впоследствии и в католическом богослужении и на самих службах чувствовал себя чужим. Обрядовой стороне дела Михаил Клименко, в отличие от Глеба Рара, не склонен придавать значения: “Я не имел школьных казенных уроков по религии. Может, это и спасло меня от показного в религии, от несущественного, от внешне обрядового, которого в религии, особенно в нашем православии, очень много”. И он не обходит стороной самый острый вопрос, связанный с христианским вероучением: “Оправдание зла и страдания невинных в мире тем, что Бог создал человека свободным и человек, воспользовавшись своей свободой, отпал от Бога и пошел путем зла, кажется неубедительным. Бог, всемогущий Творец, давая человеку полную свободу и зная, что человек пойдет путем зла, должен был иметь достаточно средств, чтобы предотвратить хотя бы самые ярые выступления зла и страдания невинных. … Почему небо не вмешалось в такие явно несправедливые человеческие отношения, как крепостное право, расизм, дискриминация, апартеид? Небо не вмешалось ни в ГУЛАГ, ни в Холокост. Как справедливый, добрый, любящий Бог мог попустить господство зла и страдания невинных в мире? Это является не самым ли большим камнем преткновения для многих ищущих Бога. Зная, что человек пойдет путем зла, Бог должен быть ответственным за зло, быть причиной зла”. Далее автор констатирует, что на это “ответа ни у кого нет”, “можно только гадать”…

Глеб Рар возлагал большие надежды на воссоединение Русской православной церкви, считая, что именно в православной церкви живет истина, а потому ее процветание означает процветание и духовное преображение страны и народа. Михаил Клименко оценивает состояние всей христианской церкви в целом. И при этом видит односторонность и несамодостаточность как отдельно взятой восточной, так и отдельно взятой западной ветвей христианства и необходимость их примирения и объединения: “…христианство должно быть единым восточно-западным, кафолическим, то есть общим, вселенским, не разделенным…”. Примирение двух начал — “восточного, состоящего из преданности и покорности Божеству, и западного, утверждающего активность, самодеятельность человека”, — мыслится им как восстановление изначальной сущности христианства, которое способно гармонизировать и преобразить жизнь как в России, так и на Западе. Впрочем, он прекрасно понимает, что это утопия.