Василий Авченко

Приключения Винни-Пуха

Об авторе | Василий Олегович Авченко — прозаик и журналист, обозреватель “Новой газеты” во Владивостоке, с прошлого года — постоянный автор “Знамени”, см. статьи “Дальневосточное Зазеркалье” (2011, № 6) и “Дом у подножья вулкана” (2012, № 3).

— О, даже из Владивостока к нам приехали… А кто? — заулыбался Вячеслав Володин, держа в руках список участников. Формальный статус Володина на тот и последующие моменты не очень важен — крупный партийный и властный функционер эпохи “нулевых”, этого достаточно. Он повертел головой, блеснул темными живыми глазами. От Владивостока на этом столичном семинаре, не помню уже по какому поводу, оказался я.

— А мы вашего мэра недавно избрали председателем совета мэров, — продолжил Володин, глядя уже на меня.

— За что, кстати? — не удержался я. Были в России и другие, более заметные города. Имелись более заметные мэры. Наш на их фоне казался совсем зеленым.

— Мы ценим заслуги наших товарищей, — улыбнулся в ответ Володин. И добавил, что на последних выборах во Владивостоке “Единая Россия” показала хорошие результаты.

До дня, когда на персонажа нашей краткой беседы Владимира Николаева надели наручники и привезли под конвоем из Москвы во Владивосток, оставались считаные месяцы.

Едва ли сам Николаев в полной мере осознает символическое значение своей фигуры в историческом, так сказать, контексте. Осмысливать самого себя вообще сложно. Хотя — кто знает…

Мое отношение к этой фигуре эволюционировало резко и неожиданно. Как нормальный человек и идеалист, я был, конечно, в свое время шокирован тем, что “бандиты лезут во власть”. Еще до того, как стать депутатом Законодательного собрания Приморского края и кандидатом в мэры Владивостока, Николаев был известен в городе под кличкой Винни-Пух. О нем рассказывали истории, достойные того, чтобы лечь в основу голливудских сюжетов, и активно писали в местных газетах криминальные репортеры — причем поговаривали, что иные из этих публикаций появились не без участия самого их героя, уже тогда стремившегося к славе. Чтобы облегчить себе задачу и заодно избежать обвинений (в том числе судебных) в фантазировании, я воспользуюсь широко известным в Приморье учебным пособием Виталия Номоконова — доктора юридических наук, профессора Дальневосточного государственного (ныне “федерального”) университета, директора Владивостокского центра по изучению организованной преступности. На самом деле у этого пособия довольно обширный авторский коллектив, но в обиходе книжка известна как “учебник Номоконова”.

Пособие “Организованная преступность Дальнего Востока: общие и региональные черты”, разработанное для студентов-юристов, было издано еще в 1998 году. Это очень увлекательное чтение, никак не хуже “Бандитского Петербурга” Константинова. Беда Владивостока, видимо, в том, что он находится слишком далеко от столиц и имеет слишком мало летописцев, иначе бренд “Бандитского Владивостока” (шире — Дальнего Востока, потому что никак не меньшего, а то и большего внимания заслуживают соседние Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре) был бы не менее знаменит. Я читал этот учебник взахлеб. О каких-то эпизодах знал и раньше (не как участник, разумеется, но как житель Владивостока, проживший в нем и 80-е, и 90-е, и вот теперь уже и нулевые), другие живо вставали перед глазами благодаря тому, что я прекрасно знал почти все упомянутые у Номоконова топонимы, фамилии и названия заведений. Более того, с некоторыми фигурантами я был немного знаком, хотя бы как журналист. С теми из них, кто не погиб в разборках, не свалил за бугор, не сел надолго, а сумел легализоваться, став кто губернатором, кто сенатором, а кто — законопослушным бизнесменом или же спортивным функционером.

В “учебнике Номоконова”, многократно цитировавшемся СМИ и полностью вывешенном в Интернете, нас более всего интересует третий параграф второй главы, названный “Особенности организованной преступности в Приморье”. Авторы этого параграфа — кандидат юридических наук, сотрудник Дальневосточного отдела НИИ МВД России Владимир Шульга, экс-сотрудник органов госбезопасности Александр Буяков, бывший начальник приморского УБОПа Николай Быканов и сам профессор Номоконов. Делая исторический экскурс, они вспоминают о “третьей смене” — широко известное во Владивостоке обозначение преступных групп, зародившихся в закрытом, но все же портовом городе еще в 70-х. Иные из лидеров “третьей смены” продолжили свой криминальный бизнес и после, другие легализовались, многие погибли в борьбе за бывшую советскую госсобственность и новые “темы”. На Дальнем Востоке в 90-е шла настоящая война: “братва” противостояла “спортсменам”, “владивостокские” — “хабаровским”, те и другие — “иркутским”, были также “кавказские” и “московские”. Избиения, убийства, взрывы, похищения — все как везде, разве что с поправкой на дальневосточную специфику. Лес, рыба, порты, контрабанда, начало массового ввоза тачек из Японии — и одновременно какая-то полная бесконтрольность, потому что Москве, кажется, тогда было вообще не до нас, Москва пыталась разобраться сама с собой и еще с полыхающими южными окраинами страны. Читая сейчас “учебник Номоконова”, напоминающий мне об именах, в свое время широко известных во Владивостоке и не только, — Петрак, Трифон, Макар Стреляный, Костен, Михо, Кабан, Самосвал, Баул, Алексей, — я как будто возвращаюсь в 90-е. Родившийся в 80-м, я был тогда школьником и студентом. Какие-то из описываемых событий происходили у меня на глазах, другие доносились в виде слухов и рассказов вполголоса, с оглядкой… Это о тех временах пел Илья Лагутенко: “Колесами печально в небо смотрит круизер…”. Сейчас — какие-то годы, даже не десятилетия спустя — уже и не верится: было ли это все действительно так, не выдумали ли мы все это, эти малиновые пиджаки, разборки, взорванные джипы?

Не выдумали. Во Владивостоке есть настоящий памятник 90-м годам — жилой дом по улице Сахалинской, 19. Один из углов этой панельной хрущевки выполнен панелями особого цвета — они заметно отличаются от остальных. В 1993 году здесь хотели взорвать авторитетного предпринимателя Владимира Петракова. Тогда “авторитеты” и другая элита общества еще могли жить в обычных хрущевках, и потому покушения, взрывы и расстрелы обычно происходили в подъездах и на лестницах. Когда часть дома в одно мгновение превратилась в дым и грохот, погибли несколько человек, в том числе и жена Петрака, но сам он уцелел. Взрывом разметало несколько квартир и снесло целый угол дома, который потом и заделывали “неродными” панелями. Это было далеко не последнее покушение на Петракова, которого называли заговоренным: десять лет спустя под его джипом Chevrolet Suburban рванул фугас, и спасла только броня, еще позже, в 2006-м, взрывное устройство подложили прямо в машину, но оно не успело сработать. В 2008-м Петраков получил восемь лет строгого режима за какие-то старые дела (“умышленное причинение тяжкого вреда здоровью… повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего” и “мошенничество в крупном размере”), а в стенах его базы отдыха “Полина” на острове Русском не без бравады разместились начальники “всесоюзных” строек саммита АТЭС-2012, устроив там свой оперативный штаб. Еще несколько лет назад ни один сюрреалист не мог бы предположить, что в 2011 году в этой самой “Полине” проведет совещание президент России Медведев. Кто-то усмотрит в этом факте символические похороны 90-х, а кто-то скажет: мол, изменился лишь хозяин “Полины”, но не ее суть.

Череды местных разборок и убийств начала 90-х с лихвой хватило бы на несколько сериалов подлиннее “Санта-Барбары”, поэтому мы их пропустим и перескочим сразу в август 1995 года, когда при загадочных обстоятельствах погиб владивостокский бизнесмен Сергей Бауло, известный также в качестве авторитета по прозвищу Баул. Говорят, он начинал когда-то с автомобильного рэкета, а потом взял под контроль целый ряд направлений и предприятий. Баул отправился на яхте в море понырять, погрузился под воду и не всплыл. Одни говорили о трагическом недоразумении, другие — о том, что шланг акваланга Баула оказался перерезанным, третьи — что в баллон была закачана особая газовая смесь… Прокуратура сообщила, что Баул погиб из-за пренебрежения правилами безопасности при плавании с аквалангом, так как находился в состоянии алкогольного опьянения. Знающие люди, правда, указывали, что спортсмен Баул практически не пил.

С погибшим прощались в здании Приморского краевого драмтеатра имени Горького. В кадре любительских съемок прощания с Баулом мелькает (говорят, он был распорядителем на этих похоронах) молодой предприниматель Сергей Дарькин. Впоследствии, в 2001-м, он стал губернатором Приморья. Остается губернатором и сейчас, десять лет спустя, — в первый раз избранный населением, во второй назначенный президентом Путиным, в третий переназначенный Медведевым.

“После смерти Баула произошел раскол в его группировке, — говорится в пособии Номоконова. — Часть приближенных, бригадиров и бойцов перешли к близкому к Баулу человеку — Игорю Карпову… Другая часть вошла в группу “молодежи” Дмитрия Глотова — Владимира Николаева, кем-то названных Винни-Пухами, которые при жизни Баула стали выдвигаться из “бригадиров” на более видный план и с которыми тот считался”. Говорят, именно от Баула Винни-Пухи унаследовали ряд серьезных “тем”.

Вот первое появление нашего героя в кадре. Остановим на секунду кадр и снабдим его титрами: Владимир Викторович Николаев родился во Владивостоке 10 октября 1973 года, то есть на момент гибели Баула, ему — неполных двадцать два года. Он и сейчас вполне может быть назван молодым человеком, хотя, казалось бы, прошло уже несколько эпох, да и сам Николаев успел с той поры прожить не одну, а две или три жизни. Родился он, кстати, в приличной семье. Его мама, которую прекрасно знают мои старшие коллеги, всю жизнь проработала на знаменитой некогда радиостанции “Тихий океан”, вещавшей специально для тех, кто находился в море (не могу не процитировать стихотворное письмо, пришедшее в редакцию от отчаявшегося моряка: “Пришел с морей — жена в отлучке, ушла с подругой в ресторан. Ну что мне делать с этой сучкой? Скажи мне, “Тихий океан”!). Сестра Виктория — депутат краевого Законодательного собрания, обаятельная женщина, пишет стихи…

Цитируем дальше: “Между Карпом и данной группой практически сразу же возникла определенная вражда, усилившаяся после покушения в сентябре 1997 года на Глотова у спорткомплекса “Олимпиец”. Потерпевшая сторона посчитала, что стрельбу по ним организовал Карп, пытавшийся таким образом устранить конкурентов… Натянутые отношения между ОПГ Карпа и ОПГ Винни-Пухов продолжались вплоть до смерти Карпова…”. Игорь Карпов был убит 1 мая 1998 года на Светланской, в центре города, напротив гостиницы “Версаль”, тремя выстрелами из снайперской винтовки с глушителем с крыши дома на другой стороне улицы. Убийца ушел по крышам. Здесь можно добавить, что вдова Карпова, актриса краевого театра имени Горького, вышла замуж за уже упомянутого выше Сергея Дарькина — персонаж не менее интересный, но сейчас мы не о нем. Сегодня Лариса Белоброва — заслуженная артистка России, член Общественной палаты РФ и по-прежнему служит в “Горьковке”.

Вот как характеризует Владимира Николаева пособие Номоконова: “О Николаеве хорошо известно всем местным обывателям, интересующимся криминальной темой. Окончил экономический факультет Дальрыбвтуза (в 1996 году, по специальности “инженер-экономист”. — В.А.). Занимался боксом и рукопашным боем. Попал в ряды бауловцев, там выделился как беспредельщик. После смерти Баула завоевывал себе имя как человек, не признающий никаких авторитетов, в том числе и криминальных. Стал широко известен в правоохранительных органах и криминальной среде по разборкам с Башкиром, а затем и с самим Михо с применением огнестрельного оружия против членов ОПГ последнего у Матросского клуба и на площади Луговой в 1997 году, а также по стрельбе во дворе офиса владивостокского филиала “Тернейлесстрой” на Чуркине с одним из лидеров ОПГ, контролирующим лесную отрасль, — неким Леонидом И. (кличка Кабан) в январе 1998 года” (этот И. — человек в Приморье более чем известный, он считается одним из основателей знаменитого движения “третья смена”). Рассказ о Николаеве и группировке “Винни-Пухи” авторы учебного пособия завершают так: “В настоящее время ОПГ Глотова — Николаева насчитывает в своих рядах, по газетным данным, до 220 человек… Можно предположить, что эти цифры преувеличены почти в четыре раза. Но необходимо сказать, что с данной группировкой считаются оставшиеся в живых авторитеты”.

Все это было написано и опубликовано в 1998 году. Николаеву, стало быть, двадцать пять. Дмитрию Глотову, второму Винни-Пуху, — на три года больше. Я помню его уже по иным, респектабельным временам — в “нулевые” Глотов был президентом Ассоциации рыбопромышленников Приморья, топ-менеджером рыболовецкой компании ТУРНИФ, членом президиума регионального политсовета “Единой России”. В 2007-м после пустяковой истории с дракой на арестплощадке (туда эвакуировали припаркованный не по правилам “мерседес” супруги Дмитрия Борисовича, и последний пытался его забрать) Глотов покинул и партию, и родину, скрывшись за границей. Годом позже беглеца поймали в Чехии, причем по его же беспечности: чешские “пионеры”, как зовут у нас подобных воришек, ограбили автомобиль Глотова, тот обратился в полицию, а полиция возьми да и пробей фамилию по базе международного розыска.

Про лихую молодость Николаева говорили всякое — и про его будто бы запредельную жестокость, и про фирменный удар ногой в ухо, и про то, что он “из тех, кто сначала шмальнет, а потом выясняет, в кого попал”… Ходили афоризмы, будто бы имевшие прямое отношение к методике Винни-Пухов: “Нужно отрубить противнику голову, а ноги и руки сами действовать не смогут”. Отделить здесь мифы от правды невозможно, да и вряд ли нужно.

Понятно, что постоянно рисковал и он сам. Где-то, наверное, спасала реакция, где-то — случай. Забегая вперед, заметим, что прошлое настигало Николаева уже и в новой, легальной жизни. 23 декабря 2001 года на улице Пологой в центре Владивостока взорвался начиненный взрывчатым веществом старенький “спринтер” 1986 года выпуска. В момент взрыва рядом проезжал Land Cruiser Владимира Николаева — на тот момент уже депутата Законодательного собрания края, члена совета директоров ТУРНИФа, президента Приморской федерации кикбоксинга. В нужный момент находящийся поодаль исполнитель нажал кнопку пульта дистанционного управления. В результате взрыва Toyota Sprinter пострадали два охранника, бывших собровца, один из них от полученных травм через некоторое время скончался. Сам Николаев не пострадал. Это преступление раскрыли только в 2009 году, когда Николаев находился уже очень далеко от Владивостока.

Читая исследования о разборках, которые тогда шли по всей стране, я думаю, что это была настоящая гражданская война, в которую просто не были вовлечены “широкие массы” (хотя как сказать…). В борьбе за собственность, за влияние, за будущее нация воевала сама с собой — ее наиболее сильные, дерзкие, умные, жестокие представители. Эти, если угодно, пассионарии не нашли своей энергии иного применения и начали воевать друг с другом, хотя в другое время могли бы завоевывать для империи новые земли, бросаться на вражеские амбразуры, бить стахановские рекорды или открывать космос. Времена коммунистического энтузиазма, самурайского самосожжения на горячих и холодных фронтах прошли; армия не была больше престижной, наука — тем более. Единственным достойным путем представлялось накопление первоначального капитала, его легализация и последующая конвертация во власть. Этим и занялись наиболее жизнеспособные индивиды — люди преступного поведения. Собственно, именно преступники (необязательно в уголовном смысле — в данном случае я имею в виду само слово “преступить”) всегда и двигали общество вперед — хочется надеяться, что вперед. Преступниками были и основатели религий, и основатели империй. И великие ученые, и великие художники могут быть названы эстетическими преступниками и маргиналами.

Сама логика развития событий в ранние 90-е направила национальную элиту, если понимать под элитой не чиновников и даже не кинорежиссеров, а наиболее выдающихся по своим личным качествам людей, — в область беззакония, превратившегося в негласную норму. Пассионарии не работали больше на общество. Потомки бомбистов, революционеров, воинов, стахановых, матросовых и гагариных, которым “не досталось даже по пуле”, пошли в криминал, потому что в гагарины их, во-первых, уже не брали — вакансий не было, — во-вторых, им и самим уже не хотелось, “не было мотивации”. Вышло то, что вышло. Что-то общее с этими героями нашего времени я неожиданно обнаружил в “Воспоминаниях террориста” Бориса Савинкова — невыдуманные персонажи этой книги так же увлеченно уничтожали царских министров своими несовершенными стеклянно-жидкостными бомбами, как наши бандиты — друг друга уже более современными “волынами”. Сходство темпераментов мне показалось несомненным, разными были только цели: соответственно свержение монархии и передел собственности и рынков. Иными бандитскими подвигами можно восхищаться, как военными. Здесь тоже есть и смелость, и героизм, и самоотверженность — вот только во имя чего? Ради денег, собственности? Или просто из желания чувствовать себя живым, которое заставляет мужчин совершать столько неразумных поступков? Гражданская (да и любая) война всегда ужасна, но особенно — когда она происходит без всякого смысла, не ради установления нового, более современного и, хочется верить, справедливого порядка, а просто ради победы одних сильных над другими.

Владимир Николаев к большому переделу не успел. В 1991 году ему было всего-то восемнадцать, а вокруг уже начинали откусывать целые предприятия и отрасли, рыболовецкие флотилии и мясокомбинаты. Чем он хуже — и чем другие лучше? Несколько лет спустя ситуация начала устаканиваться: былые мафиози, устав бегать и стрелять, сменили не только костюмы, но и методы работы, но тут-то и подросло новое голодное поколение, ярким представителем которого оказался Николаев. Может быть, поэтому и стал он “беспредельщиком”, как его называли позже? Тем, кто был постарше, нужно было сохранить завоеванный (иногда в буквальном смысле) баланс сил, а он, конечно, хотел сломать этот баланс. Революция невыгодна тем, кто хорошо устроился при существующем режиме, и выгодна тем, кто при этом режиме не может получить ничего. Революция и есть беспредел, то есть поход против установившихся норм (в данном случае я не снабжаю оба этих слова оценочным знаком “минус”). Беспредел может выступать в роли механизма достижения социальной справедливости, которая, впрочем, легко трансформируется в собственную противоположность.

Сломать установленный другими несправедливый порядок — может быть, именно этот импульс двигал такими, как Николаев. Вместе с тем, возможно, цели установить новый, справедливый для всех порядок у них не было, а была только цель установить порядок, выгодный лично для себя. Это несколько снижает пафос и ослабляет соблазн надеть на Николаева костюм Робин Гуда. Но одновременно нисколько не оправдывает тех, против кого он воевал. Такие же бандиты, не лучше и не хуже, просто оказавшиеся раньше Вована в нужном месте.

Если нет Бога и коммунизма, то все позволено. Владимир Николаев, крепкий и неглупый владивостокский паренек, сделал выбор: он — “право имеющий”. Николаев, да, сделал себя сам. У него не было влиятельных богатых родителей. Он оказался слишком молод, чтобы участвовать в приватизации. И он пошел своим опасным путем. Рискуя проиграть — но зато победитель получает все. Я могу ошибаться, по-своему интерпретируя мотивы Николаева, но в данном случае он интересует меня скорее как символическая фигура, нежели как реальный человек.

Имел ли он неприятности с законом? Безусловно. Из многочисленных сообщений СМИ и интернет-ресурсов известно о трех уголовных делах, возбуждавшихся в тот “сицилийский” период и имевших прямое отношение к Владимиру Викторовичу (это если не считать невнятную историю 1995 года с перестрелкой у спорткомплекса “Олимпиец”, спущенную на тормозах; тогда получил огнестрельное ранение некий гражданин Д.).

Пожалуй, самая сильная история, обросшая многочисленными апокрифами, — о том, как “молодой волк” Николаев прострелил ногу тому самому Кабану — Леониду И., знаменитому еще с 70-х годов третьесменщику, превратившемуся в уважаемого бизнесмена и мецената. Как такой поступок мог сойти с рук — тайна, оставшаяся в поздних 90-х, но все закончилось относительно мирно и до суда, естественно, не дошло.

Другой итог — у эпизода 1998 года, связанного с угрозой убийством директору спорткомплекса “Олимпиец” г-же Ефремовой, а также с избиением в собственном рабочем кабинете председателя краевого спорткомитета Михаила Чикина. Следствие установило, что угрозу высказывал Николаев и “множественные удары по различным частям тела” председателю спорткомитета нанес тоже он вместе с товарищами. Суд Первореченского района Владивостока приговорил Николаева к трем с половиной годам, но непосредственно в зале суда он был амнистирован и освобожден из-под стражи, отсидев в СИЗО то ли год и три месяца, то ли полтора года.

Еще более темная история связана с изнасилованием (в том числе при помощи пистолета Макарова) гражданки Б. в номере одной из владивостокских гостиниц. Это уже май 2001 года. До суда дело не дошло — гражданка, как говорят, забрала из милиции заявление.

Штрихов, думается, достаточно. Можно, конечно, рассудить, что перед нами — закоренелый бандюган и законченный отморозок. Можно считать и по-другому, попытавшись по крайней мере понять каждый из этих и других поступков — безусловно, с точки зрения закона подпадающих под определение преступных. Мне не раз объясняли, что кого-то, может быть, и стоило избить; что зачастую заявления об изнасиловании — не более чем шантаж, а что до пистолета, так некоторые девушки могли и сами попросить о таком изощренном удовольствии; и так далее. Ничего не утверждая, я лишь указываю на возможность другого взгляда, который если не оправдывает поступки Николаева, то по крайней мере их объясняет. Если же учесть общий пространственно-временной контекст, то может оказаться, что Николаев ничем не лучше и не хуже других. Может быть, несколько более экспрессивен или энергичен, не знаю.

С другой стороны, все изложенное в “учебнике Номоконова” и в многочисленных других открытых источниках довольно четко характеризует и круг общения молодого Владимира, и род его занятий, и темперамент. Если по-честному, это был далеко не самый лучший кандидат в мэры даже в насквозь криминализованном Владивостоке. Тем более что все приведенные мной истории много раз публиковались и цитировались (я не открываю ничего нового), а перед выборами их, естественно, вовсю использовали конкуренты ВВН. Столь одиозная фигура в сочетании с креслом главы города смотрелась поначалу как-то диковато. Потом — ничего, привыкли.

Дальнейший путь Владимира Николаева журналист Игорь Никитин охарактеризовал как “попытку преодолеть синдром Рокфеллера с неисторической скоростью”. Не за поколения, даже не за десятилетия — за считаные годы.

В 2001 году двадцативосьмилетний Николаев выдвигается кандидатом в депутаты Законодательного собрания Приморского края, причем почему-то от города Партизанска. Успешно избирается. Сразу же становится понятно, что интересы Николаева связаны отнюдь не с заштатным Партизанском, а с Владивостоком: новоиспеченный депутат разрабатывает программы “благоустройства жилищного фонда Владивостока” и “социальной поддержки населения”. Попросту — устанавливает железные двери в подъездах многоквартирных домов, ремонтирует эти же подъезды и продает с колес недорогую рыбу, которую ловит его предприятие ТУРНИФ. Продолжает собственную легализацию: вступает в “Единую Россию” (говорят, партбилет Николаеву вручал сам Сергей Шойгу, бессменный “чрезвычайный министр”) и продвигается вверх по партийной иерархии, став заместителем секретаря приморского регионального политсовета “Единой России” (в 2003—2004-м Николаев — замруководителя краевого предвыборного штаба кандидата в президенты Владимира Путина). В Законодательном собрании, цитирую по тексту официальной биографии, выступает “инициатором разработки ряда законопроектов, направленных на повышение социального статуса работников бюджетной сферы”. То есть становится вполне системным краевым политиком, причем не рядовым, а одним из ведущих и влиятельных.

После всей этой артподготовки Николаев столь же уверенно выдвигается в мэры Владивостока. Естественно, выборы были грязными и нечестными, но поскольку других у нас не бывает, то разбираться в предвыборных перипетиях не хочется, да это и бессмысленно — в конце концов, важно только то, кто победил. Фаворитов было трое: действующий мэр Владивостока Копылов (его осудят позже), депутат Госдумы, экстрасенс и бывший мэр Владивостока Черепков (его, отстраненного от власти указом Ельцина, в свое время выносили из мэрии омоновцы) и — он, наш герой. То есть противостоять Николаеву пришлось сразу двум мэрам — действующему и бывшему. В активе у одного был административный ресурс, у другого — народная любовь. В первом туре Николаев и Черепков получили практически равные доли голосов, Копылов стал третьим. А дальше начались странные события: сначала неподалеку от Черепкова разорвалась граната, а потом избирком снял его с выборов за какие-то нарушения. Соперником Николаева во втором туре должен был стать Копылов, но тот вскоре снял свою кандидатуру сам. В итоге 18 июля 2004 года Николаев во втором туре уверенно одержал победу над кандидатом “против всех”. Говорили, что взрыв гранаты подстроил сам Черепков, и нарушения-де допустил специально, чтобы взять отступные и при этом сохранить лицо; ну, у нас много чего говорят. Никакого противодействия Николаеву федеральные структуры не оказывали, если не считать вполне беззубого (потому что без фамилии) заявления чиновника из дальневосточного полпредства президента о том, что “к власти должен прийти достойный человек, не занимающийся политиканством и не связанный с криминалом”.

Мне, голосовавшему против Николаева, эти выборы запомнились цветными плакатами, на которых ВВН был снят вместе с патриархом Алексием Вторым (Николаев утверждал, что получил патриаршее благословение на выборы, и я ему верю — церковь у нас таких парней вообще любит). И еще — чьей-то эпиграммой, заканчивавшейся словами:

Став мэром, Николаев повесил в рабочем кабинете православную икону и портрет Путина (соседство этих предметов выдавало сходство их функций). Спустя какое-то время я почувствовал, что мое однозначно отрицательное отношение к этому персонажу эволюционирует. Я был и остаюсь далек от того, чтобы считать кого-либо из наших мэров или губернаторов порядочными людьми; меня восхищало другое: адаптационные способности Вована. Я присутствовал на его пресс-конференциях, брал какие-то интервью и поражался тому, как быстро этот человек овладел новой для него лексикой — официальной, чиновничьей, хозяйственной, государственнической… Здесь, в мэрии, он казался на своем месте и был к тому же харизматичен — не надменен, не закрыт, не перепуган, как многие его коллеги-чиновники, а улыбчив и обаятелен. За ним чувствовалась сила — имею в виду не только физическую силу и навыки кикбоксера, а скорее калибр личности. Быстрый, энергичный, с крепким рукопожатием, тренированными бицепсами, угадывающимися под тканью костюма… Ростом около 180, вес, должно быть, где-то 90, он купался зимой в проруби у Спортивной гавани — здоровенный жизнерадостный зверь.

Каким он был мэром? Мне сложно сказать. У нас никогда не бывают довольны мэрами, и всегда кажется, что каждый следующий мэр хуже предыдущего, хотя бы до этого и казалось, что хуже некуда. Мэр как мэр, не лучше и не хуже других, со своими заскоками, как говорится. Можно найти в нем хорошее, можно плохое; можно развенчать все хорошее и оправдать все плохое, это несложно. Мэр Николаев набрал команду (не забыв менеджеров ТУРНИФ), начал инвентаризацию городского хозяйства, нашел общий язык с думой, до того голосовавшей исключительно ногами, ввел моду на автомобильные номера Н…НН — в общем, совершал совершенно понятные шаги. Производил впечатление нормального — в меру амбициозного, в меру реалистичного — молодого мэра. Я видел разных неофитов публичной политики, в том числе и тех, кто с трудом отвечал на вопросы, моргая глазами и боясь ляпнуть лишнее. Николаев был не таким и лишнего не ляпал, уверенно освоив необходимый язык. Уверенный улыбчивый лидер. Вот он защищает диссертацию почему-то по вопросам охраны окружающей среды в странах Евросоюза (злые языки говорили — мол, какая была, такую и купил) и получает ученую степень кандидата юридических наук. Вот избирается председателем совета мэров городов России, приобретает какой-никакой авторитет у столичных партийных кураторов — у Володина того же. Вот получает медаль “60 лет Победы в Великой Отечественной войне” — такую медаль по решению президента Путина дали только троим руководителям российских городов, причем первыми двумя стали главы Москвы и Санкт-Петербурга, то есть персоны губернаторского ранга. Вот получает другую награду — церковный орден от патриарха…

Карьера Николаева оказалась насколько блестящей, настолько же и скоротечной. На посту мэра он пробыл меньше трех лет. В феврале 2007-го его отстранили от должности в связи с возбуждением уголовного дела. После этого произошел очередной перелом в моем отношении к мэру. Я резко отрицательно относился к ВВН, когда его при содействии или невмешательстве других влиятельных людей правдами и неправдами выбирали мэром. Потом, когда система начала пожирать его самого, я почувствовал не просто жалость, но глубокое сочувствие, которое было и эмоциональной, и рациональной реакцией.

В феврале 2007 года приморская прокуратура возбудила в отношении Владимира Викторовича Николаева уголовное дело по статье “злоупотребление должностными полномочиями”. Следствие решило, что Николаев нанес городскому бюджету ущерб на сумму в шесть миллионов рублей тем, что, не относясь к охраняемым персонам, заключил договор с милицейской вневедомственной охраной “на охрану чемоданчика”, а также обеспечил своему кортежу сопровождение машиной ГАИ. Кроме того, Николаев слетал из Владивостока в Сеул и Хабаровск чартерным рейсом, за который заплатил почему-то Владивостокский водоканал.

Поводы по нынешним временам пустяковые — подумаешь, шесть миллионов. Мелко как-то. Вот именно что поводы, а не настоящие причины. Говорили многое — от обычного “не поделился” до экзотической версии, связанной с тем, что Николаев будто бы лично избил губернатора Приморья Дарькина прямо в кабинете последнего (вероятно, выдумка, зато она куда больше подходит к романтико-криминальному имиджу Николаева, нежели растрата каких-то небольших миллионов).

Возбудив дело, прокуратура обратилась в суд Ленинского района Владивостока с ходатайством об отстранении Николаева от должности на время расследования. Суд ходатайство удовлетворяет, Николаев начинает защищаться: на экстренной пресс-конференции заявляет, что дело сфабриковано, что это очернение и заказ, призванный, внимание, “обезглавить Владивосток и вернуть приморскую столицу в криминальные 90-е”. Отстраненный мэр объявляет, что намерен добиваться открытого процесса, потому что ему от горожан скрывать нечего. Стоимость “заказа”, по его словам, составила пять миллионов долларов. В общем, он наговорил тогда столько, что краевая прокуратура запись пресс-конференции послала выше по инстанции — генеральному прокурору “для проверки и дачи правовой оценки его высказываниям”.

Днями позже обороняющийся мэр попытался снова приступить к исполнению должностных обязанностей, и вот в начале марта появилось второе уголовное дело против Николаева (возможно, для надежности, как делается контрольный выстрел) — теперь уже по статье “превышение должностных полномочий”. Оказывается, Николаев незаконно, не имея на то прав, передал в аренду на сорок девять лет четыре участка для садоводства по 1500 квадратных метров. Арендаторы вырубили на них лес, относившийся к первой категории, и государство понесло ущерб еще в несколько миллионов рублей. Лес, конечно, пилить нехорошо, но и здесь, как видим, нет ни распиленных пополам людей, ни распиленных пополам бюджетов.

Николаев бросился искать спасения в кремлевских коридорах, где, как говорят, у него имелся некий куратор, которому владивостокский мэр регулярно возил чемоданы то ли с икрой, то ли с наличностью. Мэр успел выступить у Владимира Соловьева на НТВ, но ни телевидение, ни куратор его не спасли. 6 марта 2007 года Николаева задержали вскоре после встречи с высокопоставленным чиновником администрации Президента РФ (“осведомленные источники” утверждали, что это был чуть ли не сам Сурков) специально прилетевшие в Москву сотрудники Приморского управления ФСБ. Николаева “свинтили” в гостинице “Золотое кольцо” и на другой день доставили во Владивосток — под конвоем и в “браслетах”. Профессор Виталий Номоконов, которого мы так обильно цитировали выше, по случайности летел из Москвы во Владивосток тем же самым рейсом. Он говорил, что наручники прикрыли пледом, но металл все равно блестел. Чуть позже супруга профессора, старший помощник прокурора Приморского края Ирина Номоконова (Владивосток — город маленький), сообщила, что в момент задержания в Москве у Николаева при себе были загранпаспорт, несколько кредитных карт и крупная сумма в долларах, а значит, он намеревался скрыться от правосудия.

Защита Николаева, в свою очередь, настаивала на том, что обвинения беспочвенны. Вероятно, защита лукавила, как это и положено адвокатам (ну и что — как будто прокуроры не лукавят), но определенная доля справедливости в этом тезисе безусловно была. Как бы то ни было, Николаев оказался в СИЗО Владивостока — мрачном (как все подобные учреждения) здании на Партизанском проспекте, тут же окрещенном шутниками “владимирским централом”.

Пока “честные патриоты” ругались с “честными демократами”, пока элита нации из одной ОПГ физически воевала с элитой нации из другой ОПГ, в стране разрослось бюрократическое болото, накрывшее и одолевшее всех без исключения. Честные люди правых, левых и каких бы то ни было взглядов, а равно романтики большого передела с автоматами оказались этому болоту не нужны. Это неудивительно; меня удивляет всякий раз лишь то, что это болото неизменно оказывается сильнее всех, хотя каждый отдельно взятый его представитель по своим личным качествам ничего особенного, как правило, не представляет. Пока горячие и смелые звери гибли под пулями и битами, их одолели мягкотелые серые существа, напоминающие грибок или плесень.

Могло ли случиться по-другому? Скажем, в 1917 году вряд ли казалась очевидной победа большевиков, но именно они оказались самой организованной, самой актуальной и востребованной силой, как бы мы к ним, к большевикам, тогда и потом ни относились. Перестроечное время вытолкнуло на поверхность другую элиту — бизнесменов, бандитов и трибунов, другой не было. В переломные времена, в эпоху кровавых войн и революций, случаются краткие яркие периоды, когда пресловутый социальный лифт переходит на реактивную тягу и способный человек получает возможность пробиться на самый верх исключительно благодаря своим личным качествам. Самый затасканный пример, конечно, — это Аркадий Гайдар. О том же самом говорил в своих мемуарах лучший советский летчик Второй мировой Александр Покрышкин: сначала в командиры выдвигали образцовых службистов с безупречным личным делом, но в условиях реальной войны им не всегда хватало гибкости мышления. По прошествии какого-то времени кадровая политика эволюционировала: способных командиров эскадрилий начали выдвигать в командиры полков. Пример того — сам Покрышкин, вечно ругавшийся с начальством из-за своего характера (его сажали на “губу”, исключали из партии, отзывали представление на Героя и чуть не отдали под трибунал), но прошедший за четыре военных года путь от старшего лейтенанта до полковника и командира дивизии (это в тридцать два года). Кстати, и Николаев, думается мне, на войне мог бы проявить себя очень хорошо — и бойцом, и командиром. Да, в общем, и проявил — мне кажется, он с куда большими основаниями может считаться участником боевых действий, нежели многие из тех, кто служил в карательных отрядах на Северном Кавказе.

Потом, учит та же история, все забюрокрачивается и в цену вместо талантов, активности и ума снова входят лояльность, адаптивность, блат и прочее подобное. Неслучайно еще в 30-е Сталин прибегал к такому механизму “перезагрузки” элиты, как “партийные чистки”.

ВВН опоздал. Он пошел во власть уже в период реставрации бюрократического всесилия. И хотя, как казалось сначала, победил, его очень быстро вытолкнули из обоймы. Не его одного — крайне интересна, например, история красноярского предпринимателя Анатолия Быкова и ряда других. Могли бы такие люди, как Николаев, стать новыми большевиками, некой социальной силой, которая вначале может даже восприниматься как деструктивная, но потом восстанавливает и усиливает империю, выводя ее на новый диалектический модернизационный виток? Не знаю, им толком не дали попробовать, потому что в России слишком быстро, подобно злобному жидкому киборгу из “Терминатора-2”, регенерируется извечное серое гоголевско-щедринское чиновничество с щедрой примесью жандармерии и полицейщины. Приток свежей крови остановлен, а вороватое чиновничество ни на какой виток никого не выведет.

Николаев проиграл системе. Проиграл уже тогда, когда сменил спортивный костюм на деловой и вступил в единственно верную партию, хотя думал поначалу, что выиграл. Человек 90-х, он попробовал вписаться в нулевые, подстроиться под них, и вот это переформатирование уже означало проигрыш, потому что создать собственную систему он не мог. Нулевые подчинили его себе, навязали ему свой стиль и в завершение всего — сожрали, переварили и исторгли. Для нулевых он не был своим, как не являются своими все слишком энергичные, слишком смелые, слишком умные. Он не мог победить систему, как нельзя выиграть у шулера — разве что на короткий срок, когда он проигрывает намеренно.

Меня можно обвинить, и справедливо, в романтизации бандитской жизни или попытке оправдать криминалитет, но в наиболее выдающихся представителях этого социального слоя я вижу подлинную национальную элиту, энергия которой пошла не туда. В мире большого криминала (криминала “чикагского” извода — не берем унылых растратчиков, бледных наркосбытчиков, пьяных драчунов…) по крайней мере кипят настоящие, древнегреческого трагизма страсти, недоступные обывателям, льется настоящая кровь. Там — хищники, сильные матерые звери. Они могут быть опасными, но они не вызывают по крайней мере омерзения — как его вызывают столь многие из представителей власти и “элиты”.

В интеллигентской среде принято противопоставлять так называемые понятия так называемым же законам; естественно, мы, приличные бывшие советские люди, хотели жить “по закону”, а не “по понятиям”. Сейчас, когда позади вот уже и “нулевые”, понимаешь, что понятия — те же законы, несколько другая, но все-таки этическая система. И это не самое плохое, потому что бывает еще и пресловутый беспредел, более того — беспредел государственный, когда уже не работают ни понятия, ни тем более законы, а работает единственное правило “свой — чужой”: своему позволено многое, чужому — почти ничего. Даже “понятия”, ранее воспринимавшиеся как нечто однозначно негативное, выступают уже приметой благостного патриархального прошлого, когда работали хоть какие-то нормы и соблюдались хоть какие-то рамки.

Считаные дни спустя после “закрытия” Николаев из подозреваемых перешел в обвиняемые, а в апреле его увезли в Хабаровск — почти за восемьсот километров от Владивостока. Видимо, это было связано с тем, что в Хабаровске как центре Дальневосточного федерального округа базируется ряд окружных структур — Главное управление МВД по Дальнему Востоку и аналогичное же подразделение Генпрокуратуры, руководитель которого имеет статус замгенпрокурора РФ. Ровно с этого момента во Владивостоке начали распространяться ничем не подтверждавшиеся впоследствии слухи о Николаеве, которые с тех пор не прекращались.

Самый первый и не раз потом возобновлявшийся в различных вариациях слух заключался в том, что в хабаровском СИЗО был обнаружен труп Николаева. Одни говорили, что это суицид, другие, естественно, — что убийство. Местное телевидение, говорят, даже потребовало предъявить живого и здорового Николаева. Слух, разумеется, не подтвердился, но само его появление определенным образом характеризует как самого Николаева, так и миф о Николаеве, сложившийся к тому времени в общественном сознании. Он воспринимался как человек, которого могут убить — и одновременно как человек, способный убить самого себя, то есть был драматической фигурой.

В августе на воле у Николаева родился третий сын, которого назвали Архипом. В Хабаровске Вован прожил до осени; в ноябре дело вернули во Владивосток — в суд Ленинского района. Это четырехэтажное серо-синеватое обшарпанное здание на улице Пушкинской снискало славу местного Басманного суда, потому что именно здесь рассматривалось большинство VIP-дел — основные чиновничьи офисы числятся именно по Ленинскому району. Здесь мы впервые увидели Николаева в клетке. Крепкий молодой мужик, кровь с молоком, улыбающийся, в спортивном костюме. Из прежних товарищей за Николаева не заступился никто, ни один из всей этой бюробратии. Партия молчала. Позже, в июле 2008-го, она исключит Николаева из своих рядов вместе с четырьмя другими видными приморскими единороссами, которые “дискредитировали партию тем, что были привлечены к уголовной ответственности или находятся под следствием” (хотя, на мой взгляд, эту партию дискредитировать нельзя уже ничем, даже пожиранием младенцев). Кроме Николаева, партию покинут попавшие под следствие беглый депутат краевого Законодательного собрания Юрий Степанченко, освобожденный от должности и угодивший на некоторое время за решетку глава имущественного департамента краевой администрации Владимир Книжник, пойманный на взятке шеф краевого лицензионного департамента Леонид Бельтюков и бывший вице-губернатор Александр Шишкин. Последнему вменяли взятку и превышение должностных полномочий, за что он получил в итоге девять реальных лет — случай очень нечастый. Говорили, что участь Шишкина осложнил коврик с изображением Путина, будто бы найденный при обыске вице-губернаторского коттеджа на полу туалета.

Начался суд. Именно в этот период я поймал себя на очередном изменении собственного отношения к фигуре отстраненного мэра. Эта эволюция не была только моей частной историей. Я видел, как менялись взгляды огромного количества людей, стоило Николаеву перейти из статуса мэра в статус репрессируемого. Возле суда собирались настоящие демонстрации в поддержку Николаева, и, кто бы что ни говорил, я знаю, что в них было очень много искреннего. Говорили, в адрес президента ушло ровно четыре килограмма подписей в защиту Николаева. Даже Черепков, соперничавший с ним на выборах — тех самых, где взорвалась чья-то граната, — сказал в декабре 2007-го, что “теперь он положительно оценивает работу во власти своего бывшего противника” и “ставит его выше всех прочих мэров”.

Да, я был резко против выборов Николаева мэром, а сами выборы считал бессовестными по отношению к конкурентам и избирателям. Есть фото, где Николаев, только что признанный победителем, демонстрирует в городской избирательной комиссии свое новенькое удостоверение об избрании мэром фотографам, а я стою у него за спиной, и у меня на лице написаны и презрение, и горечь, и высокая, так сказать, гражданственность. Есть другое фото, где я стою у Ленинского суда, мимо меня в здание суда в наручниках вводят обвиняемого Николаева, и у меня на лице написаны те же самые эмоции, только адресованы они уже другим — судьям в широком смысле слова. Для меня стало очевидно, что решившие посадить и посадившие Николаева в тюрьму — такие же, как он, только хуже, и судят они его вовсе не за то, что “криминал пошел во власть”. Это-то они как раз позволили — и, возможно, небескорыстно. Когда московские журналисты спросили у тогдашнего полпреда президента на Дальнем Востоке Константина Пуликовского (генерала, я его уважал) о том, как такого человека пустили в мэры, тот ответил буквально следующее: “Мы достаточно тщательно проверили биографию Николаева и нашли в сообщениях оппонентов много оговоров… Он имел бурное, молодое задорное время — попадал в милицию, в драке нанес тяжелые увечья своему сопернику. Но это все было в его 21, 22, 23 года, и раздувать то, что в молодые годы сделал тот или иной человек, и делать на этом акцент я бы не стал”. Акцент на этом действительно никто не делал — теперь Николаева судили за другое. Не за эти смешные считаные миллионы, конечно. Скорее — за то, что перестал быть своим. Может быть, “не поделился”, может быть, с кем-то поругался… И вот тогда внутренне я стал на сторону Николаева. Тем более что теперь он стал гонимым, опальным, репрессируемым, почти что политзаключенным. Жертвой той системы, частью которой являлся до самого последнего времени.

В конце декабря 2007 года за превышение должностных полномочий и злоупотребление ими же суд приговорил Николаева к четырем с половиной годам лишения свободы условно, запретив также занимать руководящие должности в течение трех лет. Осужденный свою вину в суде признал и через несколько месяцев после оглашения приговора добровольно вернул в бюджет растраченные 13 млн рублей — он оставался человеком небедным, так что едва ли это так уж сильно ударило Николаева по карману.

В феврале 2008-го приговор вступил в законную силу, и кресло мэра Владивостока освободилось. Уже в мае у Владивостока появился новый глава — также выдвиженец “Единой России”, уроженец Забайкалья, приморский цементный магнат, тридцатитрехлетний Игорь Пушкарев, до того — сенатор от Приморья.

Николаев к этому моменту успешно вошел — или был вынужден войти — в роль пострадавшего за правду национального героя локального масштаба.

Его история, однако, на этом не закончилась. Как условно осужденный, Николаев должен был ежемесячно отмечаться в уголовно-исполнительной инспекции, но уже спустя несколько месяцев Владимир Викторович в данную инстанцию не явился. Исчез.

Как выяснилось чуть позже, летом того же 2008 года Николаев уехал в Таиланд. По версии его адвокатов — на лечение, так как пребывание за решеткой негативно повлияло на здоровье Николаева. Скептики говорили, что такому здоровенному парню ничто не страшно, и указывали на то, что по выходе из тюрьмы он только постройнел и похорошел — на полных щеках, видимо, повлиявших когда-то на выбор прозвища Винни-Пух, аскетически обозначились косточки скул. Они, скептики, считали, что Николаев свалил неслучайно: якобы у правоохранительных органов появились вопросы к экс-мэру по поводу убийства директора санатория “Тихоокеанский”, произошедшего еще в 2001 году. Как бы то ни было, Николаев исчез, причем популярная городская легенда гласила, что он просто-напросто отправился на своей яхте в открытое море — ведь таможенники и погранцы его не выпустили бы. Возможно, на деле все было гораздо прозаичнее. Но мифы тем и хороши, что они отражают массовые представления не только о том, что происходило, но и о том, что и как должно было происходить. Людям хотелось, чтобы это выглядело именно так: опальный мэр, исключенный из партии, репрессированный, преданный соратниками, сел на яхту и отправился в море. Соленые брызги, упругий румпель, пальцы, сжимающие шкоты… Будь я кинематографистом, я бы снял о Николаеве кино. Его жизнь — готовый сюжет, ничего выдумывать не надо.

Стало ли лучше, когда к власти пришел новый мэр? Не стало, конечно, да и могло ли стать? “Порядка” как не было, так и нет; дороги стали еще хуже; жизнь — еще дороже, взятки — больше, воруют по-прежнему и даже круче… При всей моей нелюбви к 90-м они вытолкнули на поверхность ярких и интересных людей, которых не стало в нулевые (отношение к 90-м не может не меняться еще и потому, что раньше мы сравнивали их с 80-ми, а теперь вот — с нулевыми). Таким ярким человеком был мэр Владивостока Черепков — экстрасенс и эксцентрик. Таким был и Владимир Винни-Пух Николаев. К обоим можно относиться с антипатией, но они по крайней мере интересны. Оба, что характерно, оказались абсолютно не нужны в нынешнее время, превратились в лишних людей современной политики. Их сменили серые дрожащие функционеры, к которым не может быть никаких симпатий, о которых и писать-то ничего не хочется.

Люди постепенно стали забывать плохое и вспоминать: а вот при Николаеве-то дороги были вроде бы получше (хотя и дали ему поначалу ироническую кличку Вова-гололед, но все познается в сравнении), и автобусы ходили почаще, а спортивных площадок сколько понастроил! Покровский собор, опять же, отгрохал — красота… Можно, конечно, списать все это на пресловутый “менталитет”: мол, нашему народу ни один мэр не понравится, пока его не посадят, “хорошо там, где нас нет”, “у нас любить умеют только мертвых” и так далее. Все так, но есть и еще одно — харизма, личность. Если завтра посадят нового мэра — превратится ли он в народного героя и мученика? Не думаю — не та фигура. Говорю уверенно потому, что в последние несколько лет у нас сел не один десяток высокопоставленных публичных чиновников.

В сентябре 2008 года Советский районный суд Владивостока (Николаев прописан в Советском районе, как, кстати, и я, хотя по адресу прописки он в последнее время не жил, перебравшись, как и положено VIP-ам, в загородный коттедж) заменил Николаеву условный срок на реальный из-за нарушения порядка ежемесячной регистрации. Экс-мэра объявили в розыск.

С тех пор никто не видел Владимира Николаева во Владивостоке. До нас доносились только слухи. То мы узнали, что Николаев будто бы получил вид на жительство в Таиланде, удочерив двух тайских девчушек (родственники эту информацию решительно опровергли). То кто-то вроде бы видел Николаева в Панаме, и там же его задержал Интерпол. То, наконец, труп Николаева якобы обнаружен в Бангкоке (на поверку вышло, что некий труп действительно был найден, но к Николаеву никакого отношения не имел).

Рассказывали всякое, но ни один слух так и не нашел подтверждения. Исчезнувший в неведомых краях Владимир Викторович Николаев, он же Винни-Пух, которому сейчас нет еще и сорока, окончательно превратился в одну из легенд постсоветского Владивостока — морского бандитского южного города. Легенду порой жуткую, порой кровавую, как и многие легенды хоть античности, хоть средних веков, — но одновременно не лишенную романтичности и, да, красоты.