Юлия Рахаева

Евгений Гришковец. От жжизни к жизни

Все хорошее когда-нибудь кончается. Нехорошее, слава богу, тоже. Книга “От жжизни к жизни” — четвертая, основанная на жжизни, то есть, жизни автора в ЖЖ, “Живом Журнале”. Первая, “Год жжизни”, вышла в 2008 году. Тогда Гришковцу было там, в ЖЖ, хорошо. И хорошо ему было там по крайней мере еще две книжки. Плохеть стало ближе к концу 2010 года. А 17 февраля 2011 года, в день своего (и моего, что немаловажно, во всяком случае, для меня) рождения, Евгений Гришковец сделал себе долгожданный подарок — ушел из ЖЖ, громко хлопнув дверью. В книге “От жжизни к жизни” хлопанье дверью начинается на стр. 204 и завершается на стр. 209 такими словами: “Я продолжу писать новые страницы личного дневника, но вдали от магистралей и шумных развязок. Понимаю, что читать его будет в десятки раз меньше людей, но зато это будут только те, кто захочет прочесть именно меня (улыбка).

Прощай жжизнь! Спасибо и прощайте френды!

Здравствуйте, друзья!”

С 210-й страницы начинаются записи в социальной сети “В контакте”. Правда, сама сеть Гришковцом впрямую не называется, но любой желающий найдет ее через, к примеру, Яндекс, сможет туда войти, а зарегистрировавшись, и комментировать. Поэтому я, честно, не очень поняла смысл демарша… По мне, так в ЖЖ случайно попасть труднее…

Ну да ладно. Речь-то не о том. Что же вдруг стало не так? До такой степени, что Евгений Гришковец, который, вслед за Николенькой Ростовым, вполне мог думать как-то вроде: “Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?”, вдруг понял: его любили, пока он, что называется, гладил по шерсти. И в первый же раз, когда он сделал нечто, что оказалось против шерсти, он получил по полной программе.

“Меня ранят и злобные выпады, и глупые похвалы. Меня задевает предательство, даже сиюминутное и эпизодическое… Я не умею быть закрытым и кристально-холодным...” И так далее, и так далее — о претензиях, гневе и ненависти, о злобе и грязи…

Что же сделал он за пакость? А ведь сделал, и еще какую! Ни мало ни много — наехал на всеобщих любимцев Стаса Михайлова, Григория Лепса и Елену Ваенгу. И ведь не просто так, а в серьезном разговоре: “…сейчас наглость и пошлость в нашем культурном пространстве не только правят бал, но и дают балы. Вот-вот они закатят по всей стране рождественские и новогодние концерты, корпоративы, балы и празднества, не обойдут даже детские утренники и мероприятия… не стыдно тем, кто любит и знает хорошее кино, делать при этом заведомую дрянь, не стыдно тем, кто некогда демонстрировал прекрасное чувство юмора и вкус, выступать с пошлыми гэгами, от которых самим тошно и над которыми они сами никогда не посмеются, не стыдно людям с консерваторским образованием и оперной карьерой выступать со жлобами и для жлобов…”

Почти через месяц автор снова возвращается к теме пошлости, вроде, без свежего повода, вот так, ни с того ни с сего. Он просто приводит статью на слово “пошлость” из философского словаря, беря в союзники неувядаемых Маркса с Энгельсом (это ведь из них — “мелкие делишки и великие иллюзии”!). Да, словарь советский, но ведь и сам Евгений Гришковец, по его собственному определению, “не новый и советского производства…”.

А потом он наехал на “Квартет И”. Потому что их стали сравнивать, и чем дальше, тем больше. Гришковец изучил вопрос и высказался. Сначала по существу: я такой — они другие, я о том — они об этом. А потом и в том плане, что “их публика способна покупать билеты по таким ценам, за какие на меня многие не пойдут… Их жаждут на корпоративах, их фильмы имели выдающийся успех в прокате, поэтому я могу “тявкать” что угодно…”.

И вот: “Какая поднялась волна, с каких глубин! …Главное в этой злобе: как он посмел? …Кто ему дал такое право? Да кто он такой?” И опять “тот, кого так любят все” оказался не готов к этой мутной волне душной ненависти.

А в это время начался прокат фильма “Сатисфакция”, которому Гришковец один из соавторов сценария, продюсер и исполнитель одной из главных ролей. И тут тоже нелюбовь — не зрителей, ибо “те, кто ее уже посмотрел, рекомендуют наше кино друзьям и знакомым, обсуждают увиденное, пишут в интернете… И это вдвойне приятно, потому что пишущая и иная критика не просто не приняла наш фильм, а устроила буквально травлю нашей скромной картины”. То есть Гришковец, которого, особенно после триумфа его спектакля “Как я съел собаку”, любили и зрители, и критики, понял, что может быть иначе, и обиделся… Интересно, что имевшие выдающийся коммерческий успех фильмы “Квартета И” критики не залюбили еще пуще, чем “Сатисфакцию”…

История с наездом на Лепса, Михайлова и Ваенгу имела продолжение. Но сначала — несколько слов от себя. Меня тоже, как и Евгения Гришковца, как и многих других людей, некоторые из которых, кстати, высказывались на эту тему в печати, изумляет всенародная любовь к этим персонажам. Ну, любовь к мужской части трио можно объяснить (и уже кто-то, не помню, кто именно, это сделал) очень просто: типа, половина страны сидела, другая готовится, а потому русский так называемый шансон (бедные законодатели уже устали ворочаться в своих французских гробах!) и идет на ура. С дамой сложнее. Выскажу собственную версию: ни вокал (приличный), ни сами песни тут особо ни при чем. Думаю, все дело в такой нематериальной вещи как харизма. Я видела Елену Ваенгу несколько раз, коротко, случайно, по телевизору. И сразу поняла: такую можно не просто любить, за такой можно и на край света… Поэтому еще одна история, рассказанная Евгением Гришковцом, меня почти не удивила. Дело было в Краснодаре, где накануне его спектакля свой концерт давала Ваенга. После спектакля в высокой женщине, подошедшей к сцене “с большим букетом свежайших ярко-желтых роз… к своему полнейшему изумлению” Гришковец узнал Елену Ваенгу. “Я глазами спросил ее, она ли это? Она очень коротко и сдержанно кивнула… Когда я наклонился за букетом, мне удалось быстро и негромко, чтобы не привлечь внимания, сказать Елене два слова. Большего я сказать не успел, так как она исчезла, но, надеюсь, она меня услышала”. Если и не услышала, что вполне могло быть, учитывая обстановку зала после спектакля, то прочла в этой книге. Если не прочла, то прочтет, или кто-то ей расскажет, что же это были за два слова. “Это поступок!” — сказал тогда изумленный Гришковец. И мне кажется, что этот поступок — такая же неотъемлемая часть ее харизмы, как и ее творчество. За то и любят.

Вот еще одна история. Вроде бы о другом, но… Гришковец переживает по поводу того, что закрылся русский “Newsweek” — по причине убыточности. Как же так, удивляется он, “практически все мои знакомые, приятели или просто приятные мне люди читали NW… А его — бабах! — и закрыли. Оказывается, никакой он не популярный, а совсем наоборот. И, значит, узок наш круг, “страшно далеки” мы от народа. Меня буквально потрясло закрытие NW именно осознанием узости наших рядов…” Так и хочется сказать: да, господа, круг узок. И не надо ни по какому поводу кричать про то, что вся Россия за — или, там, против чего-то. Вот так, честно, как Гришковец: мои знакомые, приятели или просто приятные мне люди — за. Или против. Лепса. Михайлова. Ваенги. Путина. Медведева. Ходорковского. Черта в ступе. Не вся Россия. Или, к примеру, Грузия…

Кстати, о Грузии. Евгений Гришковец очень любит эту удивительную страну, старается при любой возможности там бывать, на гастролях или просто так. И вот что он пишет: “В нашей компании и среди моих грузинских знакомых есть люди, безоговорочно поддерживающие нынешнего президента, и есть такие, кто слышать не хочет его фамилию. А есть такие, кто мудро понимает и тех, и других, тонко понимает суть происходящего в стране и сочувственно относится к тому, что происходит у нас. Кто-то резок в суждениях, кто-то наоборот. Но они все вместе, они могут сидеть за одним столом, явно надеются пережить сложные нынешние времена и свои надежды связывают только с Грузией и друг с другом”. Интересно, смог бы грузин (армянин, француз, австралиец, кто угодно еще), вернувшись в свою страну, сказать что-нибудь подобное о России и своих российских знакомых?

Гришковец может, к примеру, написать по какому-то поводу и такое: “Мне было приятно, волнительно и чудесно…” И как-то совершенно не хочется злорадствовать, пенять ему, что филологу не пристало употреблять слово “волнительно”. Филологу — не пристало, а Гришковцу — вполне. Да, он такой, волнительный, трогательный, раскрывающийся, как цветок, навстречу любви и чернеющий, сохнущий, опадающий от ненависти...

Накануне своего сорокачетырехлетия Евгений Гришковец пишет: “Странное ощущение. Четыре и четыре, хорошо и хорошо… Интересно, будет ли в 55 отлично?” Как человек старше Гришковца ровно — день в день — на десять лет и уже отпраздновавший две пятерки, могу его обрадовать: будет. Вам, Женя, будет обязательно.

P.S. Да! Еще в эту книгу вошел рассказ “Ангина”. С таким предисловием автора: “Рекомендую его прочесть, так как в печатном виде он выйдет разве что в каком-нибудь литературном журнале, если возьмут”. Взяли. Опубликовали в журнале “Знамя”, в седьмом номере за прошлый год. Так что для читателей журнала это никакая не новость.

Юлия Рахаева