Василий Молодяков

Серебряный пепел

“Эрика”, как известно, берет четыре копии. “Оптима”, если кто помнит, — не менее восьми, особенно на папиросной бумаге. Работающее в Смоленске и Рудне издательство “Мнемозина”, не зарегистрированное как юридическое лицо, выпускает книги тиражом двенадцать экземпляров. Поэтому может считаться самиздатом без кавычек, не обязанным отчитываться перед прочими структурами о сальдо и бульдо.

Сегодня “издателем” может стать каждый имеющий доступ к компьютеру и принтеру, о чем наши предки и предшественники не могли даже мечтать. Но одной логистики недостаточно. Чтобы стать настоящим издателем — в отношении руднянской “Мнемозины” кавычки в этом случае неуместны, — требуется гораздо большее. Нужно понимать, во-первых, что издавать, во-вторых, как издавать, и, в-третьих, для кого издавать.

“Мнемозина” — это два человека: поэт и журналист Виктор Кудрявцев, математик и программист Сергей Ковнер — хотя по результативности они работают за целый коллектив. Вот что бывает, когда занимаешься любимым делом, потому что оно — любимое, “сдаваясь в добровольное рабство и работая до пупковой грыжи”, как говорят они сами, цитируя Аркадия Стругацкого. Смоленские “самиздатчики” на свои скудные средства переиздают забытых поэтов Серебряного века и Русского Зарубежья, которых математик любит не меньше журналиста и, думаю, знает, не хуже. Последнее неудивительно: один из лучших знатоков Брюсова, Гумилева и Садовского большую часть жизни преподавал сопромат и заведовал отделом техники журнала “Наука и жизнь”, а лучший знаток и исследователь Саши Черного был геологом (это если говорить только о покойных).

Тиражи “Мнемозины” — напомню, обычно двенадцать экземпляров — естественно исключают получение ISBN и рассылку обязательных экземпляров. Этих книг как бы нет, но они есть. Это меньше, чем тиражи оригиналов, которым Кудрявцев и Ковнер дают новую жизнь. Но больше, чем количество экземпляров переиздаваемых ими артефактов на сегодняшнем букинистическом рынке. Потому что занимаются они только редкими вещами. Иногда уникальными, как в случае с Филаретом Черновым, так и не собравшимся выпустить свои стихи отдельной книгой.

Итак, кто? Перечислю поименно. Григорий Ширман (1898—1956), в миру врач-гинеколог, в литературе мастер сонета. Николай Белоцветов (1892—1950), эмигрант и антропософ (изданное за границей собрание его стихов найти едва ли не труднее, чем выпущенное в Рудне). Известный, но до сих пор почему-то не переизданный в России “нормальным” тиражом Анатолий Штейгер (1907—1944). Известный только единицам, наследник акмеистов Николай Максимов (1903—1928), стихи которого впервые собрал и издал его отец в 1929 году с предисловием Бориса Эйхенбаума. Входивший в окружение Кузмина Всеволод Курдюмов (1892—1956), выпускавший свои книжки “не для продажи”, но все же большим, чем в “Мнемозине”, тиражом. Плодовитый и некогда популярный, а потом забытый Александр Рославлев (1883—1920), которого Корней Чуковский зло и не вполне справедливо обозвал “третьим сортом”. Блоковский друг и не оцененный ни при жизни, ни после смерти поэт Вильгельм Зоргенфрей (1882—1938). Вызванный из небытия, в которое он добровольно ушел еще при жизни, Лазарь Берман (1894—1980). Лучшая поэтесса русской Финляндии Вера Булич (1898—1954). Один из наиболее красочных персонажей русского Серебряного века Александр Беленсон (1890—1949), издатель альманаха “Стрелец”, автор сборника “Забавные стишки”, великолепной прозы под псевдонимом Александр Лугин и… “Песни о маршале Берия” под тем же псевдонимом (ничего не скажешь, забавные стишки). Младший из поэтов-братьев Оцупов Георгий Раевский (1897/98—1963), которому уже было не обойтись без псевдонима. Ученица Адамовича Лидия Червинская (1907—1988). Ленинградка Варвара Вольтман (1901—1966), выделившаяся первой книгой в двадцать восемь лет и намертво забытая, чтобы прозвучать пронзительными блокадными стихами вскоре после смерти, а затем в наши дни. Лидия Лесная (1889—1972), в миру Шперлинг, ставившая критиков в тупик: то ли всерьез она пишет, то ли нет. Плодовитый, знавший “всех”, но проигнорированный и современниками, и потомками Сергей Рафалович (1875—1943). Наконец, самое большое открытие — Филарет Чернов (1878—1940), книги которого до настоящего времени просто не было. “Потомственный алкоголик; монах, сбежавший из монастыря за убийство; неуемный бабник, умерший в сумасшедшем доме, — согласитесь, колоритная фигура!” — пишет о нем один из издателей. Но главное — отличный поэт.

Итого — шестнадцать книг за три года. О планах говорить не буду: и этих щедрот Большого Каталога достаточно, чтобы понять, с чем мы имеем дело.

Это серия “Серебряный пепел”, название которой взято из поэтической книжки Богом забытого (и, пожалуй, не совсем несправедливо) Оскара Лещинского. У серии есть своя фишка: заглавия книг заимствованы у авторов, но не повторяют уже имеющиеся и состоят непременно из двух слов, а предисловия озаглавлены строкой из этого поэта. Красиво, черт возьми! Так же красиво изданы сами сборники. Они стильно набраны и сверстаны, четко и аккуратно отпечатаны, изящно и прочно переплетены вручную и снабжены серийным тиснением, в результате чего отлично смотрятся на полке.

В последней фразе нет ни малейшего намека на то, что это книги не для читателей. Наоборот — их хочется и надо читать, так что слова о прочном переплете здесь тоже не лишние. Содержание, качество изданий и тираж показывают, что они адресованы не просто любителям поэзии (многим достаточно текста в Интернете), но библиофилам. Конечно, традиционная “библиофильская книга” многим отличается от изделий “Мнемозины”, но неслучайно с ней сотрудничают такие коллекционеры, как Лев Турчинский и Александр Соболев. Поэтому к заявлениям Кудрявцева и Ковнера о том, что их издания, дескать, “не научные” и даже “любительские”, надо относиться осторожно, с поправкой на похвальную скромность. Дело в том, что они не только очень тщательно воспроизводят печатные оригиналы, но дополняют стихотворную часть мемуарной прозой авторов и об авторах, рецензиями из периодических изданий и архивными материалами. Так что это книги и для специалистов тоже.

Теперь пора сказать о самом амбициозном (в наилучшем смысле этого слова) проекте смоленско-руднянских рачителей Серебряного века — уникальной поэтической антологии “Круговая чаша”, которая претендует на наиболее полный — по именам — охват эпохи. Слово “уникальный” здесь имеет сугубо описательный характер, поскольку в сравнение с этим замыслом не идут ни “Русская поэзия ХХ века” Ежова—Шамурина, ни позднейшие попытки, имевшие место на наших глазах.

Виктор Кудрявцев по праву характеризует свое детище как попытку энциклопедии, причем составленной не только “вглубь”, но и “вширь”, за счет до сих пор недостаточно изученной поэзии русской провинции — в географическом, а не в культурном значении этого слова. В “крайнем” — как говорят десантники, суеверно избегающие слова “последний”, — пятитомном варианте антологии, представляющем собой четвертое издание, — 2005 (прописью: две тысячи пять) поэтов. Едва ли не такое же их количество находится в рукописи — еще тома на четыре! — а поискам не видно конца. Кто бы помог — материально — осуществить это нужное многим издание?!

Перечислить включенных в “Круговую чашу” авторов не получится — не хватит отведенного мне объема. И процент знакомых имен, даже для знатока и собирателя, будет невелик. Ладно, скажем — не слишком велик. Но все они, по мнению составителя, заслуживают упоминания и перепечатки хотя бы одного-двух стихотворений благодаря если не таланту, то “оригинальной стихотворной форме, редкому неологизму, любопытному посвящению, яркой судьбе, наконец”. Хочется с ним согласиться.

Рассказ о деятельности двух эрудитов-энтузиастов со Смоленщины начинает напоминать известный анекдот: “Что тут думать — трясти надо”. Чем говорить об этих книгах, лучше их читать: пользы и удовольствия будет явно больше. Только как примирить это с тиражом в двенадцать экземпляров, поскольку даже в наш малопоэтический век всем желающим этого, несомненно, не хватит.