Елена Сафронова

Александр Котюсов. Дегустация любви

Байки и фантасмагории

Первая книга прозы Александра Котюсова вышла почти “синхронно” с первыми значимыми публикациями в журналах. Но не все “журнальные” публикации вошли в книгу “Дегустация любви”.

Знакомство с любой книгой обычно начинается с издательской аннотации на второй странице. Как правило, ее просматриваешь бегло, торопясь к основному тексту. Но здесь аннотация невольно обращает на себя внимание своей добросовестностью. Она не столько интригует читателя, сколько вводит его в курс дела, знакомя с “писателем начинающим, но имеющим огромный жизненный опыт”, который “не останавливается на каком-то одном жанре, давая читателю “попробовать” свое творчество со всех сторон”. Далее — почти интимное признание: “Первая часть книги в той или иной степени связана с личной жизнью автора. В ней практически все сюжеты вытащены из его собственной памяти”. Но зато “во второй части сборника автор дает собственной фантазии полный простор”.

Но с позиций читателя это вступление не столько полезно, сколько вредно. Не стоило бы прежде времени обращать внимание на то, какие рассказы “сконструированы”, какие — записаны с натуры. Об этом должны говорить тексты.

Не стоило делить книгу на части “невыдуманное” и “выдуманное”. Для читателя разницы нет, пережил ли автор то, что описано захватывающе; но разделение текстов по качеству очевидно. Александр Котюсов практически разделил свою книгу на “сильные вещи” и “вещи условно годные”.

Истории в первой части подчеркнуто “жизненны”, и то, что они во многом автобиографичны, без труда “вычитывается” из деталей повестей и рассказов, связывающих их между собой и с персоной автора, который чаще всего называется без изысков — “я”. Автор обращается к читателю в постскриптуме рассказа “Дедушкино пианино”, который в книге исполняет роль предисловия: “Хочется, чтобы рассказы мои понравились… Хочется… чуть было не сказал “славы”, — хочется, чтобы еще кто-нибудь прочитал. И сказал бы что-нибудь. Хорошее, желательно”. М-да, в каждой шутке есть только доля шутки; мне кокетливо-панибратское обращение автора к читателю представляется лишним. Мало того, оно “закольцовано” в послесловии! В “Притче о писателях” (которые гордятся собой, а их, тем не менее, никто не читает). Александр Котюсов здесь отвешивает нам “прощальный поклон”: “…если у вас хватило сил и интереса прочитать до этой страницы, значит, я не зря трудился. Спасибо”. Хочется ответить: “Пожалуйста!” — и, боюсь, вежливый ответ будет дышать иронией.

Это не возбраняется, конечно — ни усиленное присутствие автора на страницах книги, ни повествование, основанное на реальных событиях. Однако имеет существенное значение для критика. Ибо наиболее удачные рассказы и повести в сборнике “Дегустация любви” — те самые, автобиографические, взволновавшие некогда не “сочинителя”, а человека.

Из них выделяется дебют в “Знамени” — повесть “Молдавская история про войну и мир”, простая и страшная в сопоставлении страниц “мира” и “войны” на одной и той же земле, прежде цветущей и благодатной, теперь — полной опасности, таящей нелепую смерть… Дядька героя-рассказчика погиб в первый же день, как записался в Приднестровскую армию. Уходил на войну он как на работу, велел жене пожарить ему на ужин баклажаны с чесноком… Баклажаны остыли на столе. Человека убили под вечер, хотя “договаривались вроде по ночам не стрелять”. Тарас Прокофьев стал одним из шестисот двадцати погибших в ходе “приднестровского конфликта”.

Контраст “войны” и “мира” беспроигрышен в художественном смысле по сути своей (как это ни цинично звучит) — недаром на нем “построено” столько великих произведений искусства!.. Конструкция прозаического повествования по типу “байка о войне” (хотя “байка” может быть и трагической, и полной черного юмора, и нравоучительной, etc.) чаще всего легко читается и вызывает интерес. Возможно, потому, что состязание, а с ним и война — один из древнейших и “основных” инстинктов человечества, к которому почти никто не равнодушен. Возможно, наоборот, “притягательно” работает естественное отвращение высокоорганизованного человека к уничтожению себе подобных. Так или иначе, но “книги о войне” — одни из самых читаемых.

“Молдавская история про войну и мир” богата подробностями и деталями, которых не придумать. Сюрреалистичное (но не чуднее, чем сама жизнь) сочетание бесхитростных будней студотряда, брошенного на молдавские “консервы”, и — десять лет спустя — войны на тех же территориях “наших” и “чужих”, которые различаются только по форме, впечатляет. При всем том в этой истории нет “сделанности”. Она легка и естественна, точно выдох. Не думаю, что автор, берясь за нее, ориентировался на “популярность” воинских сюжетов, ставил себе цель “завоевать аудиторию” — несмотря на значительность оговорки, что хочется славы. Скорее всего, острота социального конфликта и серьезность его философски-идеологического подтекста в “Молдавской истории…” сделали свое дело. На сегодня она — лучшее произведение Александра Котюсова.

Для сравнения, фантасмагория “Последний полет белки” (из второй, фантазийной части сборника), в которой описывается некая абстрактная война с “манчжурцами”, умозрительные солдаты — дозорные, называемые также “белками” за боевые посты на вершинах сосен, и тщательно “срежиссированная” автором нелепая смерть главного героя Евграфа из-за того, что пожалел замерзающего котеночка, проигрывает рядом с “непридуманной” историей. В ней писатель не фиксирует действительность, а создает ее силой воображения. Но его два рассказа о войне и гибели — просто небо и земля!.. Из фантасмагорий Александра Котюсова, по моему мнению, не удалась вполне ни одна. Скажем, “Молоко вепря” не выстроено по логике сюжета. “Член” пародиен по сути — великая повесть Гоголя “Нос” столь многим не дает покоя, что ее не раз “переписывали”, называя вещи своими именами. Свежий пример — комедия 2010 года режиссера Ярослава Чеважевского “Счастливый конец”, где от молодого стриптизера Павла сбегает этот орган, а его безутешный владелец находит настоящую любовь. Сказка для взрослых “Вольный олень” — несколько “лобовая”. Наверное, Александру Котюсову не стоит уходить в чистые фантазии. Реалистические сюжеты у него состоятельнее.

Но и с ними не все просто!.. Рассказы в первой части книги буквально “идут по нисходящей”. Байка — жанр коварный, она не всегда получается так же прекрасно и непринужденно, как “Молдавская история про войну и мир” — поставленная первой в сборнике и потому ставшая его нравственным и художественным камертоном. В байке ничто так не важно, как содержание. После патетического чередования мира и войны “байки командировочного” из Африки, да и из Америки, обе пронизанные темой секса, “не читаются”. Да и армейская пространная байка “Олл инклюзив!” воспринимается как еще одно “разочарование” в родимой армии: вот, мол, как наши люди любят вооруженные силы своей родины! Их на сборы приходится “заманивать” обещанием поездки на море, где “все включено” — и ведь не обманули, по гамбургскому счету!..

По трагическому накалу и затронутой нравственной коллизии только “Соболев и Голубка” (еще одна байка из студенческого отряда, весьма драматичная) может стоять рядом с “Молдавской историей…”. Что важнее для человека — накормить своих товарищей, тех, кто на тебя лишь надеется, или сохранить жизнь ни в чем не повинному живому существу? Но, на мой взгляд, автор “упростил” эту нравственную задачку для читателя, когда придал повести финал, “зеркально отражающий” начало — что парней из стройотряда убивают деревенские так же, как те убивали голубей.

В повести о наркоманке, написанной от ее лица, “Доза”, писатель убедительно показывает человеческую деградацию молодой наркоманки, у которой весь мир виноват в том, что она села на иглу. Но неубедителен финал повести, где излечившаяся героиня мстит человеку, еще более, на ее взгляд, опустившемуся, за то, что он бросил мать в психушке. Тут проявляется характерный для Александра Котюсова метод: создавать образ, так густо замешанный на пороках и отвращении, что хоть святых выноси! Дальше этот же прием встретится в “милицейской” фантазии с названием, как у народного сериала — “Менты”. Они настолько мерзкие — аж зло берет!.. Назойливое присутствие воли автора, делающей одних героев черными, других белыми, а третьих — с крылышками (например, голуби, гипертрофированно слащаво показанные), конструирующей кульминацию и катарсис, выдает неопытность прозаика. Парадокс, но, как только у Котюсова появляется “сделанность”, пропадает художественность.

В том, что Александр Котюсов по специфике творчества — не фантаст, а реалист, обладающий зорким взглядом и уверенным пером, убеждает его очерк о Борисе Корнилове — о том, как не находится следов действенной “памяти” о поэте в районе, где он родился и где установлен его монумент. Очерк хорош, особенно в формате “байки” — на сей раз о забвении. К сожалению, этот очерк в книгу “Дегустация любви” не вошел.

Елена Сафронова