Михаил Ефимов

Современные записки (Париж, 1920 — 1940). Из архива редакции

Глазами редакторов

Вышел из печати первый (из заявленных четырех) том редакционного архива журнала “Современные записки”. Огромному тому под тысячу страниц, при всей его внешней узкой специализированности, обеспечен самый пристальный интерес со стороны филологов и историков, занимающихся русским зарубежьем. Это не первый опыт публикации редакционных архивов эмигрантских периодических изданий, но заслуженный статус “Современных записок” как лучшего журнала довоенной эмиграции придает материалам внутриредакционной переписки особую важность, да и нынешний проект — самый масштабный из всех ему подобных. Многолетняя переписка редакторов — это своеобразный “роман в письмах” с несколькими главными героями: В. Рудневым, М. Вишняком, И. Фондаминским, Ф. Степуном, М. Цетлиным и Н. Авксентьевым. Сам этот “жанр” — переписка редакторов по текущим вопросам — мог бы показаться скучным протоколированием редакционной “текучки” и неизбежных финансовых неурядиц, однако в случае “СЗ” налицо другое: исключительный накал страстей и эмоций, причем по вопросам отнюдь не типографским, а идеологическим и художественным. Это важное обстоятельство, поскольку давно стало традиционным мнение о малой редакторской пригодности “кучки эсеров”, неудачников в политике и дилетантов в литературе. Из сегодняшнего дня семьдесят книг “СЗ” выглядят как полноценный литературный памятник, прочный и надежный. Внутриредакционная же переписка обнаруживает и беспрестанные редакторские терзания по поводу недостатка материалов или их неуместности в журнале, и постоянную тревогу за судьбу журнала — вплоть до угрозы прекращения издания, и конфликты по поводу идеологических оснований, необходимых для согласованной работы.

В этой переписке слишком много “живых нервов” и судеб живых людей, чтобы отнестись к ней лишь как к “интересному архиву”. Редакторы журнала не скрывают в письмах ни своих предпочтений, ни антипатий. Для историка русской культуры такие свидетельства драгоценны. Чего стоит, к примеру, почти слышимый крик Вишняка в письме к Степуну: “Флоровский явный мракобес — приводит в ужас своим воинствующим православием не только меня с Милюковым, но и Скобцову с ничего не страшащимся Вышеславцевым. <…> Герцен и моя любовь, и с Флоровским я ее делить не хочу”. Можно не сомневаться, что многочисленные NN-веды долго будут находить по именному указателю цитаты, подобные приведенной. Многие детали “для науки” не годятся, но через них знакомые имена получают какой-то новый оттенок: Фондаминский, упоминающий в качестве примера: “когда мой отец покупал партию бриллиантов “в сыром виде” (не разобрав ее по сортам)…”, или он же, просящий в 1930 году Бунина написать для журнала о Набокове, добавляя: “Это надо обязательно, ибо Сирина совсем замалчивают или несправедливо ругают (Адамович)” (Бунин, конечно, ничего не написал.). А в примечаниях приведено, например, письмо в редакцию нью-йоркского психиатра Мовшина (с “примите уверения в нашем к вам почтении”), пораженного статьей Степуна “Религиозный смысл революции” как “энграммой психопатологического бреда”.

Часто переписка редакторов между собой определенно “политнекорректна” или же просто “некорректна” с сегодняшней точки зрения. Тактичный и осмотрительный Руднев мог написать в 1930 году: “Рад, что “Ниночки Берберовой” не будет хоть в ближайшей книжке. Готов был бы пожертвовать ее гонораром (в пользу самостоятельного издания), лишь бы вовсе не печатать”, а Федотова назвать “паршивым большевицким недоноском” (печатая при этом их обоих).

Ныне становится доступной документированная история внутриредакционных столкновений, в частности — по поводу материалов религиозного характера, т.н. “епархиальной квоты” (едва ли двадцать—тридцать лет назад об этом знали те, для кого “Современные записки” были свидетельством непрерывности религиозно-философской мысли в России и русской эмиграции). Взгляд изнутри на текущий литературный процесс эмиграции дает временами совершенно неожиданные эффекты. Так, Фондаминский восклицал в письме Вишняку 1925 года: “Закрыть журнал за отсутствием беллетристики? Ликвидировать его фактически, сведя беллетристический отдел на Калиникова, Данилова, Сирина?” (в 1926 году Фондаминский поставил Сирина в один ряд с какими-то “Албанскими рассказами”), а С.И. Гессен писал Рудневу в 1930 году, что приглашение иностранных авторов — и то лучше, чем заполнять журнал “такими ненужными вещами как “Державин” Ходасевича”.

“Эсерство” редакции СЗ — обстоятельство, постоянно присутствующее в переписке. Вместо реальной политики — идеологические дебаты в прессе, “выработка курса” (политического) самого журнала, беспрестанные размежевания и обвинения заочных оппонентов. Для политической истории эмиграции эти свидетельства незаменимы, для историка культуры — поучительны (чего стоит хотя бы “поход” Вишняка против Г. Федотова). Градус идеологических и идейных полемик временами слишком высок — и тогда под угрозой оказывается сам журнал. Угроза распада редакционной коллегии (из гипотетической превратившаяся в реальную) — многолетний сюжет, мучительный еще и оттого, что по-человечески редакторов связывало между собой слишком многое, потому и редакционная переписка часто неотделима от семейной (здоровье Амалии Фондаминской беспокоит всех редакторов; Степун диктует письма своей жене). “Марочка”, “Марковочка” (это Вишняк), “Тузя”, “Ильюша” (Фондаминский) — такие подписи и обращения сохраняются в письмах даже тогда, когда один корреспондент обвиняет другого в том, что “СЗ” он превратил в “публичный дом”.

Самой переписке предшествует обстоятельная история журнала, написанная Манфредом Шрубой, — в известном смысле, синопис того, что содержится в переписке. Шруба активно цитирует и комментирует знаменитые мемуары Вишняка, вышедшие в 1957 и 1970 годах, что вполне оправданно: для многих знакомство с историей “Современных записок” началось именно по этим книгам, а комментарии и экскурсы Шрубы позволяют скорректировать многие оценки Вишняка и изложенные им факты. Особый интерес представляют изыскания Шрубы по поводу финансирования журнала. Многолетний сюжет с чехословацкими субсидиями впервые изложен подробно и с опорой на архивные документы — и попутно отвечает на вопрос многих, надо думать, читателей журнала (и тогдашних, и нынешних) о несколько энигматических публикациях в СЗ статей Мельниковой-Папоушковой.

Труд редакторско-публикаторского коллектива под руководством О. Коростелева и М. Шрубы не может не вызвать благодарного восхищения. Рассеянная по многочисленным архивным собраниям мира, переписка редакторов СЗ впервые собрана воедино и подробно прокомментирована. Фотографии автографов писем позволяют оценить мастерство тех, кто взял на себя труд по расшифровке эпистолярия. Фундаментальность и скрупулезность комментариев почти нивелирует такие мелкие детали, как внезапная ссылка на “Википедию” (пусть и немецкую), указание на справочник Барышникова как на источник сведений о семье чаеторговцев Высоцких или аттестация Ростовцева как “профессора университета Yale в New Haven”.

У хорошо и удобно изданной книги (немаловажное обстоятельство для почти тысячестраничного полуторакилограммового тома) есть, кажется, только один существенный недостаток: ее трудно читать саму по себе. Всякий читатель, кажется, неизбежно будет сидеть рядом с компьютером, в котором хранит полный комплект журнала — ныне, к счастью, оцифрованный и доступный всем, попутно заглядывая в том, предшествующий нынешнему — “Вокруг редакционного архива “Современных записок”” (М., НЛО, 2010), с аннотированной росписью содержания.