Письма в редакцию

Здравствуйте, уважаемая редакция журнала “Знамя”. Пишет вам преподаватель русского языка и литературы г. Сочи.

Хочу сказать, что большим подарком для меня и моей семьи стал первый номер журнала за новый год. Наряду с замечательной статьей моего любимого Евгения Абдуллаева, наряду со стихами (в том числе — новых авторов) — с огромным интересом прочитали мы статью о Ксении Некрасовой и воспоминания о ней.

Я, конечно, слышала об этом поэте, но не знала многое из того, что было напечатано. Как я поняла, это были данные из архивов.

Спасибо, что не забыли об этом прекрасном поэте!!! Мои ученики в школе тоже читали эту статью, и мы устроили вечер, посвященный Ксении Некрасовой. Ребята рассказывали стихи Ксении и даже поставили сценку по мотивам дневников о Ксении, напечатанных в журнале.

Как это справедливо, что лучший литературный журнал нашей страны опубликовал такую большую подборку Некрасовой! Наверное, она была бы рада.

С уважением,

Алена Бабурова, г. Сочи

Наверное, Вас удивит мое письмо. Я сначала сомневалась — посылать ли… Но все-таки решилась. Дело в том, что я очень давняя читательница “Знамени” (еще с 1987 года, когда здесь напечатали “Собачье сердце”). Я уже тогда определилась, что это мой журнал, что здесь близкие мне по духу люди и, конечно, качественная литература. Но хорошие произведения печатались и в других изданиях, а вот критика была (и есть!) у вас лучшая. И среди тех, кого всегда читала с удовольствием и тихой радостью (приятно же, что мнение совпадает с такими величинами), был Александр Агеев. Жизнь очень быстро менялась, надежды августа 1991 года сменялись некоторыми разочарованиями, не все получалось, как мечталось. Конечно, ни в каком страшном сне не думалось, что наступит в стране после 1999 года. В провинции особенно трудно сохранить критический разум и адекватность. Мне помогало то, что я знала: есть люди, авторитетные для меня, они тоже отвергают нынешнюю ложь. Для меня такими были В.П. Аксенов, Е.Т. Гайдар, А.Л. Агеев.

Но с 2007 года моя жизнь резко изменилась, мне пришлось подолгу жить в г. Туапсе, где вообще в библиотеках не выписывают “Знамя” (только “Наш современник”). На четыре года я почти выпала из литературного контекста — только урывками кое-что читала, когда удавалось достать “Знамя”. А зимой 2011 года снова оказалась в Волгограде (где всегда жила) и сразу в библиотеке взяла “Знамя” за 2010 год — много известных мне и любимых имен: Н. Иванова, А. Уланов, В. Сендеров, М. Холмогоров и др. Но нет Агеева. Я взяла всю подшивку за 2009 год и только тут узнала, что его больше нет. Но оказалось, что не стало Александра Леонидовича еще в середине 2008 года, причем в первых шести номерах есть его рубрика, а в 9-м номере сообщение о смерти. Вы знаете, я довольно сильный человек, многое видела в жизни и многих дорогих людей теряла, но это известие трехгодичной давности меня просто выбило из колеи. Ощущение, что потеряла очень близкого человека — настолько то, что и как он писал, выражало мое мироощущение.

Очень больно, что уходят такие молодые: А. Агеев, Е. Гайдар. Мне все больше кажется, что мы виноваты перед ними, потому что плохо их поддерживали. В наше “мутное” время я больше всего ценю интеллектуальную честность и нравственную разборчивость. “Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно”, — говорил М. Мамардашвили. Спасибо, что продолжаете традицию А.Л. Агеева.

Чувилева Лидия Николаевна,

г. Туапсе

Уважаемая редакция, с большим удовольствием читаю ваш журнал — сначала выписывала, теперь беру в библиотеке. У вас есть рубрика, посвященная провинциальной России. Может быть, вас заинтересует мой материал. О себе: 52 года, родилась в Казахстане, закончила филфак Карагандинского университета в 1981 году. С детства пишу стихи. Работаю редактором Ершичской районной газеты “Нива”.

Мы переехали на Смоленщину из Казахстана в декабре 1990 года, до распада Советского Союза. В мае 1991-го я пришла работать учителем русского языка и литературы в Высокоборокскую основную школу Ершичского района. Помню свое первое впечатление от школы, от деревни Высокий Борок: я была даже не удивлена — потрясена, ведь от рождения до 30-ти лет прожила в степном краю, в шахтерском городе, работала в городской школе. Что же предстало взору в тот самый первый день?

Как я уже упомянула, был май — роскошный, буйный, торжествующий. Деревня утопала в цветущих садах, благоухала ароматами цветов и молодой травы. Я шла по узенькой тропинке от автобусной остановки к школе и любовалась открывающимся видом полей, недалекого леса, ухоженных огородов с ровными рядами всходов картошки. Деревня расположена на холмах, хаты стоят вольно — кто где хотел, там и строился, без улиц и переулков.

Здания школы сначала не было видно за деревьями: вся пришкольная площадка обсажена липами, березами, яблонями. Чуть в стороне — школьный сад с разными сортами яблонь, вишен. Деревья уже старые, довоенные. Сад был весь белый от цветущих яблонь, аж дух захватило. А за садом — огромное желтое поле: одуванчики! Я еще не знала, что в саду не раз буду проводить уроки литературы и рисования; что отдам этой школе десять лет жизни и стану ее последним учителем.

В школе — двадцать учеников, каждый дорог и любим, изгоев нет. У меня — два класса: 5-й и 6-й. В одном — две девочки, Люба и Света; в другом — один мальчик, Сережа. Знаниями и старанием никто из них не блещет: это последыши в своих семьях, дети пьющих родителей. Но я их сразу полюбила (и общаюсь до сих пор): наивные, неискушенные, ничего в жизни не видевшие, никуда не ездившие, но очень трудолюбивые, добрые, бесхитростные дети, на которых во всем можно было положиться... В деревенской школе (не приемлю выражения — “малокомплектная школа”) все немного по-домашнему, как в большой семье, где любят и ценят всех — и удачливых, и не очень. Каждое утро начиналось с вопросов:

— Витя, бабушка выздоровела?

— Гена, когда брат приедет?

— Игорек, как твоя рука — заживает?

— Света, вы огород посадили?

И на уроках обстановка непринужденная. Строгой быть трудно…

— Мария Ивановна, у меня что-то голова кружится, писать не могу.

— Ну, посиди, отдохни, упражнение я тебе на дом задам.

А насчет “голова кружится” — это в нашей школе дело обычное: дети недоедают, большинство родителей — безработные, живут без средств к существованию. Хорошо, если бабушка или дедушка есть, пенсию получают, делятся. Но так повезло не всем.

Вот Юля. Она уже в 9-м классе. Худенькая, высокая девочка, кожа почти прозрачная, все жилки видны. Мама и папа пьют… Юлю иногда шатает от голода. Учителя ее подкармливают. Впрочем, как и остальных.

А на дворе — трудные 90-е годы. Город обнищал — что уж о деревне говорить.

На большой перемене детям дают чай. Иногда с сухарями, а иногда и с черным хлебом, но всегда с сахаром-рафинадом. Русланчик, общий любимец, прячет кусочек сахара в карман. Все знают: это для бабушки, гостинец от чистого сердца. Руслан и его бабушка — не разлей вода.

…Сад не всегда плодоносил хорошо — такова уж “специфика” среднерусских садов. А когда урожай был обильным, вся школа выходила на сбор яблок. Плоды снимали осторожно — эту работу доверяли не всем. Яблоки аккуратно складывали в большие ящики, и до Нового года в школе витал яблочный дух. На каждой перемене и учителя, и дети ели антоновку — кто сколько хотел.

Технички солили огурцы, квасили капусту — к школьному столу. Истопник Матвеевич топил печи дровами. Бывало, за окнами трещит мороз, а в классах тепло и уютно. Это только в первые дни работы обстановка в школе показалась мне убогой и словно бы оставшейся от старых времен, чуть ли не с XIX века. А потом я привыкла и на работу шла с радостью.

Через время в школе осталось шестнадцать учеников, потом девять. И вот наступил день, когда школу реорганизовали в начальную, и я осталась здесь с пятью учениками: одним первоклассником и четырьмя “разбойниками”-третьеклассниками. Все мальчики…

Автобусы к тому времени ходить перестали, и в школу я ходила пешком за десять километров. Выходила из дома в 7 утра и к 8.30 была на месте. Переодевалась в сухую одежду — рубашка была хоть выжимай. К моему приходу Матвеевич топил печь в одном классе. В сильные холода мы с детьми жались к печи, подвигали к ее теплым бокам парты. Уроки уроками, но всегда оставалось время на чтение, на игры. Читала детям то, что любила в детстве сама: Житкова (“Пудя” — чудо!), Паустовского, Воронкову, Драгунского. Обсуждали прочитанное, говорили о жизни. Традицию пить чай на большой перемене сохранили. Я ставила чайник на электрическую плитку, делила поровну сухари и сахар. Пить чай — это было святое. Целый ритуал… Если кто-то из бывших учеников приходил в гости, его тоже поили чаем, расспрашивали, как живет, как родные. И это было искренне.

Перед новогодним утренником (как же без него!) мальчишки сбегали в лесок, принесли маленькую елочку. Украсили ее игрушками, на стекла в книжном шкафу и в окнах наклеили снежинки из бумаги. Все делали с большим энтузиазмом и были счастливы. Как всегда, на утренник пришли жители деревни. А куда еще пойти, как не в школу? Магазин закрыли, библиотеку закрыли, а позже не стало клуба и ФАПа. А в школе еще теплилась жизнь.

А как играли! Взахлеб. Каждый день придумывали что-то новое.

Зимой навалило снега как перед погибелью; к школе пробирались с трудом, по сугробам. Чистить дорожку было некому, а возле школы с заносами воевал Матвеевич.

А дети снегу были рады! Построили во дворе школы великолепную снежную крепость — с башенками, бойницами, коридорами. Играли в этой крепости всю зиму. Того, что кто-то придет и разрушит ее, не боялись: кроме этих пяти ребят, детей в деревне больше не было.

Иногда во время урока в дверь скреблась техничка тетя Маня: коридор в школе не отапливался, и она мерзла в своей плюшевой кацавейке. Мы звали ее погреться у печки. Тетя Маня садилась на табуретку под вешалкой и дремала в тепле. А иной раз и не дремала — вмешивалась в ход урока:

— А вот когда я работала в Одессе на сахарном заводе, у нас была такая история…

На сахарном заводе тетя Маня работала в начале 50-х годов, истории о том времени не иссякают. Мы терпеливо слушаем — “уважаем старость”. А дети и рады отвлечься: решать задачи так утомительно.

…В деревне осталось два ветерана Великой Отечественной войны. Приближался День Победы. Мои инициативные и активные дети сами предложили нарисовать открытки и сходить к ветеранам с концертом. Так и сделали. Нарисовали, как умели, открытки, подготовили небольшой концерт с песнями военных лет и отправились в гости к ветеранам. Я не думала, что на это будет так трудно смотреть: старик сидит на колченогой лавочке, а перед ним в ряд стоят нестриженые мальчишки — мал мала меньше — и с выражением декламируют стихи, нестройно поют: “Вставай, страна огромная!” Плачет старик, и я плачу… Такие минуты забыть невозможно.

Это была последняя весна в школе. Дети не думали о будущем, были беззаботны и подвижны, как всегда. А у меня сердце ныло: школа, которой было больше ста лет, скоро перестанет существовать.

…Прошло десять лет. Дети — последние ученики Высокоборокской школы — выросли, каждый пошел по жизни своим путем. Встречаемся, как родные, говорим и не можем наговориться: столько пережито вместе!

…А здание школы стоит с заколоченными окнами, и цел школьный сад. Но на всем — печать запустения: дорожки заросли молодыми березками, забор повалился, кругом бурьян. Но цела скамеечка, на которой любили сидеть дети. Как воробышки…

Теперь здесь птичье царство: в этих зарослях птиц множество, поют на разные голоса. По-прежнему в дупле старой липы скворцы выводят птенцов. Мои мальчишки любили наблюдать за жизнью семьи скворцов.

Высокоборокская школа, воспитавшая и взрастившая не одно поколение детей, разделила судьбу тысяч школ в России.

Татьяна Матушова,

д. Высокий Борок, Смоленская область