Анна Кузнецова

Действие происходит в сталинские времена, герой со старинной фамилией Доброво просыпается в одиночной камере после избиения. Узнав, что жена и дочка тоже арестованы, он заявляет следователю, что сделал важное научное открытие, которое выдаст, если жене и дочери, а главное — собаке, позволят выехать за рубеж к старику-отцу… У романа есть любопытная особенность: все его герои несколько тенеподобны, и только собака в любом упоминании — живее всех живых. Кстати, одно из посвящений — “незабываемому другу жизни, аглицкому темно-рыжему спаниелю Сэру Яшкину, почти 14 лет дарившему нашей семье драгоценные радости рыцарской верности, душевной дружбы, веселого общения и постоянного любования всеми совершенствами красоты его благородного существа”.

Александр Мелихов в новой книге “Тень отца” объединил два романа, между первыми публикациями которых — четырнадцать лет: “Изгнание из Эдема” с подзаголовком “Исповедь еврея” (НМ, 1994, № 1) и “Изгнание из ада” (НМ, 2010, № 1). Такой эксперимент писатель уже проделал в 2003 году, объединив в одной книге питерского издательства “Ретро” два новомирских романа, названия которых составили пушкинские строки “Любовь к родному пепелищу, / Любовь к отеческим гробам”. На мой взгляд, у Мелихова это получается здорово: формат толстой книги и большого романа — его. Он как никто умеет раскрыть до последних глубин весь ужас непреодолимой зависимости зоркого, думающего и при этом порядочного человека от архаических структур: национальности, рода, семьи — которые вырастают в метафору мира как неуправляемой данности.

Полифонический роман, придуманный Достоевским и описанный Бахтиным, нашел продолжение в современности, со всеми ее неизбежными “поправками”: иронией, беллетристическим лоском и прочим новейшим арсеналом, отнимающим у текста благородство и прячущим родство с классикой. Кроме того, огромный блок информации связан здесь с кино. И тем не менее этот роман питерского автора продолжает традицию великого классика: в детективном сюжете взаимодействуют несколько независимых сознаний и идеологических позиций, давая стереоскопический взгляд на мир.

“Литературную премию” этому автору выдало издательство “Молодая гвардия”, что и поставило его на одну полку с лауреатами премии Аполлона Григорьева, — термин уравнивает всех… В советское время Владимир Якименко “много лет преподавал русскую литературу ХХ века на факультете журналистики МГУ”, в постсоветское “занимался самой разнообразной деятельностью: от утилизации военной техники и вооружений до рекламы и пиара”. В книге — роман, повесть и рассказ, художественной прозы на весь массив текста — около страницы, при том что автор может, если хочет: “Алексей греб легко и бесшумно, в полном молчании, как Харон. Вода дымилась, тени с берегов отчаянно тянулись к нам”… Но, видно, спроса нет: все остальное в почти трехсотпятидесятистраничной книге — деловитое, как бухгалтерский отчет, изложение фабул.

Аланка Уртати — писательница из Осетии Татьяна Васильевна Андреева, взявшая фамилию матери-осетинки как литературное имя. Решив издать книгу в Москве, она пошла в Союз писателей и где-то в его коридорах попала к псевдоиздателю, который назвался “Обществом дружбы и сотрудничества с зарубежными странами”. Председатель сего “общества” Александр Михайлович Семенов “готовил книгу” год и сумел взять с небогатого человека больше самого маститого московского издательства, причем без юридического договора, и книга получилась как бы самиздатской — хорошо хоть ISBN автор выхлопотала. Вот почему у хорошей книги не самый презентабельный внешний вид: обложка твердая, но явно не художником сделана, заглавие на обложке — курсивом…

В книге — две повести и девятнадцать рассказов, одна из повестей с “плотной феноменологией” сегодняшнего мира — “Поедем в Цветлин!” — утопия в буквальном смысле термина: райское место в Хорватии, куда съезжаются измученные современными реалиями люди, чтобы жить вдали от денег, войн и властей, — выдумано автором.

Автор этой книги — главный редактор еженедельной газеты “Новоалександровские Красногвардейские ВЕСТИ”, выходящей в городе Новоалександровск Ставропольского края. Действие романа происходит во время избирательной кампании, герой его — провинциальный имиджмейкер, директор фирмы, которая начинала как рекламное агентство, а потом стала специализироваться на подготовке выборов во власть. Книга “может оказаться полезной в понимании происходящего вокруг вас”, как сообщает аннотация. Спонсором издания выступила “Аграрная инвестиционная компания “АГРИКО””, которая “арендует порядка 100 000 га сельскохозяйственных угодий на юге России”, рекламная страничка у этой книги — вместо предисловия.

Новосибирский писатель пытается осмыслить нашу недавнюю историю. В киноповести “Снайперы” дело происходит в 1941 году, на “плавучей тюрьме” — барже, которая везет заключенных в Норлаг; человеческие трагедии тесно переплетаются с политическим беспределом, царящим в стране. Герой повести “Третий шаг” родом из “России, как называют в Сибири все, что к западу от Урала”, в ней тоже судьбы героев впаяны в исторический фон. Но интереснее всего читать вторую часть книги, полностью составленную из человеческих документов: автобиографического очерка, читательского дневника, начатого в 1963 году, путевой прозы.

Действие повести происходит в 50-е годы, начинаясь в год смерти Сталина. Герои — влюбленные поселковые школьники, их аскетически-архаический быт и личные дневники, писанные пушкинским слогом, отражение в их сознании ХХ съезда КПСС и чехословацких событий. Автор — старейший профессор Омского университета им. Достоевского, повесть писалась в 60—70-е годы, а опубликована только сейчас.

Вторая из попавших ко мне книг, составленная по итогам прозаической премии, учрежденной для “белых ворон” молдавской русскоязычной литературы. Первая в свое время удивила меня — все тексты были талантливые. Обычно в провинциальных сборниках всякое можно найти: стараясь сваять представительный том, провинция обычно выставляет все достижения литературного хозяйства. Предисловие к этому сборнику, составителем которого стал один из лучших авторов первого Олег Панфил, многое объясняет: проделана огромная работа по отбору, за пределами сборника оставлены не только художественно несостоятельные, но и талантливые тексты архаических форм. В новый сборник попали 18 авторов разных возрастов и профессий, вместо послесловия в нем — эссе “гостя сборника”, автора из России Алексея Серова “Как следует писать рассказы”: “Во-первых, не умничай, тебе не идет. На свете есть много людей умнее, твои философские возможности минимальны, знания вообще ничтожны. Если у тебя иногда и получается нечто глубокомысленное, то не потому, что ты так хотел. Это получается само”…

Андрей Василевский все прочнее чувствует себя скорее поэтом, чем кем-либо еще. Чувства его все смелее осваивают поверхности, радуя мир удивительными констатациями: “потрогал стену / обои шершавы // тактильные / ощущения // линзы увеличивают / резкость изображения // слух отрегулирован / обоняние ослаблено” (…). Стихотворения становятся все растрепаннее и самоувереннее, время от времени возвращаясь к заветам Лианозовской школы, чтобы выдать глобальные откровения вроде этих шести слов, отверзших ложесна чистого листа: “вселенная такова / чтобы люди и хорьки”.

Программное стихотворение сборника написано 3 июня 2009 года: “Увидеть бы море сегодня, / не завтра, сегодня, сейчас, / не после того и того-то, / а прямо, чтоб — вот оно, вот оно, / за этими крышами, окнами, катящееся на нас / всем блеском своим, всеми волнами, как в первый какой-нибудь раз”… Сегодня, после цунами 11 марта 2011 года, оно выглядит зловеще, хотя выражает, по-видимому, усталость от будней европейского города. Автор — бывший москвич, с 1992 года живущий в Германии, доцент кафедры славистики университета города Майнц. В средневековье он прослыл бы пророком, как Нострадамус.

Галина Умывакина издала книгу избранного с 1965 года, дополненного новыми стихами. Пишет она в основном духовно-гражданские стихи, то есть духовные стихи с гражданским пафосом или наоборот, довольствуясь аскетичной формой катрена, обычно с перекрестной рифмовкой. Для меня в них ценны строчки, выдающие стыдливо подавленный “большими темами” поэтический дар: “Трудно вверх идти до Храма / над севанскою водой? / Все ль похож на Мандельштама / Человек немолодой?” (“Вопросы Григорию Кубатьяну”, 2010).

Алексей Иванов из города Шумиха Курганской области, полный тезка пермского прозаика, окончил философский факультет Уральского госуниверситета (Екатеринбург) и преподает историю философии. Главный недостаток его стихов — декларативность и злоупотребление абстракциями. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, ему стоит больше доверять органам чувств, чем спекулятивному мышлению.

Лауреат литературных премий имени Суворова, Грибоедова, Лермонтова, Бунина, Платонова, Твардовского, Симонова, Фатьянова, “Традиция”, “Имперская культура”, “Честь и достоинство” пишет об афганской и чеченской войнах. Кажется, что название книги само за себя говорит, а список наград говорит о нашей политической и литературной культуре. Но не все так просто: поэт одаренный. Кондовость его взглядов в сочетании с поэтическим даром и сделали его столь популярной фигурой для политизированных премиальных сюжетов.

Этого слабовидящего человека обманули издатели: обещали, что у книги будет ISBN. Родился он, потомок ссыльных участников польского восстания 1863—1864 годов и ссыльных староверов, в 1936 году. “Вся бабушкина родня в 1918 году уехала в Польшу, а всю родню бабушки-староверки в 1930 году сплавили вниз по Оби. Все четырнадцать человек погибли. Папиного дедушку (за отказ вступить в колхоз) угнали “за болото”, а там вероломно и расстреляли (…). А еще раньше уполномоченный застрелил одного папиного брата, а другого угнали на Беломорканал, а бабушка-полячка, как говорят, умерла от голода и горя. (…) В 1948 году нас занесло на Сахалин, где через пять месяцев умерла мама, а через полгода папа”.

С тринадцати лет Александр Егоров работал и занимался самообразованием, прежде всего — чтобы понять, что произошло с его страной и родными. В 1973 году как ударник труда он был награжден юбилейной ленинской медалью, которую не взял.

Поэма написана в продолжение некрасовской — тем же размером, только описывает сегодняшние реалии, представляя собой публицистическое высказывание, единое с предисловием книги, которое заканчивается словами “А предсказания юродивых, уж поверьте, всегда сбываются…”. Начинается оно с сопоставления децильных коэффициентов (разницы доходов богатейшей и беднейшей частей населения) разных стран, который у России — рекодный и “превосходит по циничности все мыслимые пределы развитых стран”.

Ведущий научный сотрудник Музея Маяковского, библиограф и литературовед, занимающийся творчеством Маяковского, Д. Бурлюка и Кузмина, ждал выхода в свет этой книги стихотворений в 1986 году, но по причине распада СССР и государственного издательства “Советский писатель” не дождался. Стихи построены на личных воспоминаниях, лучшее — верлибр “Были у нас родственники в Ленинграде…”: “(…) Была у дяди, тети и двоюродных сестер / большая библиотека. / В сорок втором году / она долго-долго давала тепло, / воспламеняя самые сырые дрова, / и благодушнейший Петр Дмитриевич / Боборыкин / дал печке столько огня, / дому столько тепла, / сколько не мог дать / за всю свою долгую многотомную жизнь / на книжных стеллажах, / и был так слаб по сравнению с ним / огонь тощего гетевского “Фауста”, / избранных сочинений Гегеля и Фейербаха…”.

В этом толстом томе, изданном в твердой обложке, самое примечательное — название серии, которую он представляет. Вот такая у нас теперь новая классика, по мнению издателей, вроде бы грамотных литераторов: “Когда нас бьет судьба жестоко, / Когда мир холоден, суров, / Когда душой мы одиноки, / Спасает нас одна любовь!”

Очень камерные, время от времени отходящие от формы катрена на безопасное расстояние, эти стихи держатся на лирическом чувстве и точной деталировке передаваемого настроения: “(…) Забывшись лишь на несколько минут, / Вхожу под свод немыслимого сада, / Где так, как в детстве, то есть так, как надо, / Гортензия с претензией цветут. (…)”. Несколько навязчиво используется одноразовый в общем-то прием парной контаминации: “Водолаз отбросит листья. / Дерево отбросит ласты”; “Как бреющий лишай, полет стригущий”… Уже при втором использовании производит впечатление повторенной шутки.

Автор монографии — доктор политических наук, профессор Пятигорского государственного лингвистического университета, координатор Северо-Кавказского отделения Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, член Совета при губернаторе Ставропольского края по вопросам межэтнических отношений.

В январе 2010 года был образован Северо-Кавказский федеральный округ со столицей в Пятигорске, самый многонациональный в России. Автор определила в нем три устоявшиеся социальные традиции: горскую, славянскую и диаспорную — и посвятила свою работу проблемам управления регионом. Меня особенно заинтересовала глава “Северо-кавказская этнокультурная модель гражданского общества”, которая начинается с определения термина и оговорки, что гражданское общество России находится в процессе становления, “что провоцирует тезисы”, будто его нет. Далее следует утверждение: “…в России присутствует важнейший показатель гражданского общества — самоорганизация граждан”. Дальше идет демагогия: “Чем теснее и плодотворнее контакты государства с “третьим сектором”, тем лучше взаимопонимание власти и общества и тем менее вероятно их взаимное отчуждение”. Можно ли говорить как о вероятности об отчуждении, которое достигло крайней степени? А муляжные общественные организации, вероятно, затем и создаются нашим умным государством, чтобы писались монографии, подобные этой…

Публицист, начинавший в 60-е, пытается разобраться в сегодняшнем дне — все с тем же “оттепельным” инструментарием, исполненным наивной душевности и веры в человечность всего человеческого. Вот, например, главка “Взятка за то, чтобы не брал взяток”: “О борьбе с коррупцией шумели десятилетиями, шумят до сих пор, а воз и ныне там. Между тем, “радикальнейший” способ борьбы со злом предложил еще О. Сысуев, чиновник ельцинской поры. Несколько раз он убеждал простаков по телевидению: проблема в недостаточной оплате бюрократов. К чиновнику-де приходят за подписью люди, которые имеют в несколько раз больше, чем он. Выходит, сколько ни давай ему, он будет брать, пока правительство не даст ему самую большую взятку, чтобы он не брал взяток”. Все. Без комментариев. То есть автор — сторонник этого способа преодоления проблемы. А интересно, читал ли он, к примеру, блог Навального, чтобы быть в курсе нынешних потребностей бюрократов, и понимает ли, что сегодняшняя коррупция и та, о которой “шумели десятилетиями”, — две разные коррупции, в одну грамматическую основу не помещающиеся?

Владимир Чуров — председатель Центризбиркома, пришедший во власть из ОКБ космической аппаратуры. Что приятно — культурный человек: “…книга, бумага и перо при любых обстоятельствах оставались главными в моей жизни”; завзятый театрал. Эта книга — мемуары зрителя, с 60-х годов пристально следящего за театральной жизнью Ленинграда и Москвы, богато иллюстрированная репродукциями театральных программок и уникальным фотоматериалом.

Избранная пореволюционная публицистика сатирика А. Аверченко, собранная севастопольским (Виктория Миленко) и пражским (Анна Хлебина) биографами писателя по добровольческим, эмигрантским и чехословацким изданиям, впервые вводится в научный оборот и составляет главную ценность книги. Издатели считают важным привлечь внимание к журналу “Барабан”, “младшему брату” “Сатирикона”, закрытому за напечатанную там карикатуру А. Радакова на Ленина с Троцким, подставляющих ладони под германское золото.

Физик-теоретик, а также литературовед-любитель Даниил Санников много лет работает с архивом своего отца, поэта Григория Санникова, родившегося в 1899 году, современника, знакомца и друга великих поэтов ХХ века. Очерки по архивным материалам легли в основу этой книги.

Юбилей В.Г. Белинского прошел тихо. Эта книга — одно из приношений великому критику, которого увлеченный автор считает “философом, стремившимся осмыслить главные вопросы бытия: зачем живет человек, каково его место в мироздании, какова его роль в обществе, каков замысел Бога о нем?” Боюсь, что философствование и философия — разные вещи, а философские искания, о которых так много говорится в предисловии, чаще всего не делают человека философом. Справедливо о Белинском подмечено как раз то, что он отказывался от философской последовательности: “Сквозь любую схему, как росток сквозь асфальт, пробивался его постоянный поиск путей более полного познания жизни, никогда не отделявшегося от живого сочувствия человеку — своему современнику, соотечественнику”. Книга очень субъективная, больше трети ее занимает вступительная статья — целая монография, излагающая понимание автором личности Белинского, правильность которого иллюстрирует эпистолярная “нарезка”. Но что-то в ней изумляет и подкупает: юбилеи литераторов, наверное, так и должны отмечаться — скорее бескорыстными приношениями влюбленных читателей, чем академическими ПСС.

Леонид Лопатников — представитель того трагического поколения, которому в 1941 году было восемнадцать, инвалид Великой Отечественной войны, журналист-экономист, переводчик и редактор, лауреат конкурсов и премий. Его “Экономико-математический словарь” выдержал пятнадцать изданий в шести странах, он автор ряда статей и книг, в том числе по новейшей экономической истории России: “Экономика двоевластия”, “Перевал”… В этой книге он столкнул в диалоге две полярные оценки деятельности Сталина, наполняющие слоганы “имя России” и “проклятие России”, определив главное различие этих позиций так: “…антисталинисты хотят переубедить сталинистов, сталинисты же хотят антисталинистов (по примеру своего кумира и учителя) — перестрелять; без такой чистки, считают они, невозможно обеспечить счастье и процветание нашего народа”.

Туляк Сергей Норильский (Щеглов) печатается с 1937 года, автор 16 книг, лауреат журналистских и литературной премии, награжден медалью “За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.”, один из основателей и с 1990 года председатель тульского отделения общества “Мемориал”. В новой книге этот переживший войну и ХХ век человек соотносит все происходившее на его веку с учением Толстого, напоминая, что говорил классик по тому или иному поводу, и убеждая (кого?) строить мир во всем мире.

Свидетельства о градациях советского времени, которые теперь трудно восстановить в исторической памяти, данные в интереснейших мелочах: “Когда страной недолго правил Георгий Маленков, народ ощутил некоторые перемены к лучшему. (…) Овощи, которые раньше продавались только на рынке, теперь появились и на прилавках магазинов. Говорили, что при Маленкове был снижен грабительский налог с крестьян, поэтому был популярен такой стишок: “Пришел Маленков — поели блинков”. Мне запомнилось, как мы с тетей, бабушкой и моей двоюродной сестренкой Валечкой зашли в магазин и на унылых ранее прилавках увидели множество красивых чашечек, тарелочек, вазочек, ленточек и других ярких товаров, показавшихся нам диковинными. Тетя купила нам с Валечкой по фарфоровой вазочке, мне с красными цветами, а Валечке с голубыми. Лет через сорок эта любимая мною вазочка разбилась”.

В биографии старого уралмашевца (1927 г.р.) М.М. Петрова, записанной автором с его слов, ценны зарисовки, позволяющие почувствовать исторический фон: “Однажды он работал в ночную смену. (…) Где-то часа в три утра, закончив обработку детали, он выключил станок и вздрогнул от охватившей его тишины. Оглянулся: пролет был пуст. “Что случилось”, — испугался он и, увидев идущего по пролету сменного мастера, кинулся к нему с вопросом: “Куда все подевались?” Мастер остановился, в глазах его промелькнул мимолетный испуг, но потом, опустив голову и ничего ему не ответив, прошел дальше”. Это о том, как, работая ночами во время войны, ребята заснули за станками.

Название книги кажется шаблонно советским, но когда прочитаешь это бесхитростное свидетельство о времени — название наполняется весом. Шестнадцатилетней девушкой, учащейся педучилища, Анна Евдокимова, которой в 2010 году исполнилось 90 лет, попала в ГУЛАГ из-за наивно откомментированной “политинформации”: “Меня только что приняли в комсомол, и я почему-то решила, что теперь я могу свободно выразить свои мысли вслух”… Проведя ночь на допросе в ирбитском НКВД, она была отпущена под подписку о невыезде и тут же сбежала в родную деревню предупредить родственников и сжечь книги. Пряталась у родственников по деревням, потом отец ее не выдержал и явился к следователю в Ирбит… От нее добивались фамилий тех, кто научил ее неправильно думать, она твердила свою наивную юношескую правду. В тюрьме сразу же объявила голодовку…

Два переезда: из России в Италию, затем из Италии в Америку — стали для филолога Ирины Чайковской важными вехами жизни, позволившими свидетельствовать: “Сама по себе перемена порождает энергию. Движение дает ощущение счастья. Есть в оторвавшейся от привычного быта душе беззаконное упоение сознанием, что сошла она с отмеренной ей колеи”. Преподавание русского языка позволяло ей наблюдать за европейцами и американцами с интересного ракурса. Очерки, собранные в этой книге, частью печатались в “Знамени” (см. “Американский русский”, 2010, № 11).

Дни и книги Анны Кузнецовой