Анна Кузнецова

За десять лет состоялось семь розыгрышей премии Белкина. К юбилею премии — она вручается с 2001 года — выпущен этот сборник вошедших в финальные розыгрыши, но не победивших повестей: “Кома” Эргали Гера, “Дорога обратно” Андрея Дмитриева, “Помощник китайца” Ильи Кочергина, “Хутор” Марины Палей, “Юрьев день” Ирины Поволоцкой, “Про Иону” Маргариты Хемлин и “Ничья” Игоря Фролова. Повести перемежаются статьями современных критиков о прозе последнего десятилетия, опубликованными в разных периодических изданиях. Кроме того, в книге приведены “нобелевские речи”, которые финалисты читают в день объявления главного премиального результата, — они вводят в книгу третье измерение — публицистическое.

Сборник разножанровых произведений саратовского прозаика и критика, главного редактора лучшего регионального журнала “Волга” (которому посвящен очерк “Был журнал да весь вышел” — неприятная история, характерная для 90-х), и его продолжения, журнала “Волга — XXI век”, с которым произошла неприятная история, характерная для нулевых.

В книге — три раздела: “Струна” — статьи о литературе и книжные рецензии, “Опыты” — прозаические миниатюры и “Саратов” — в этот раздел объединены очерки и рецензии, связанные саратовской темой. Вместо предисловия — мемуарная повесть “Я сам”, лаконичный и остроумный литературный автопортрет.

“А…А” — это Америка. Помните игру в виселицу? Набор вопросов и ответов в духе этой игры растянут на книгу. Американские горки в Америке называют русскими, а как, интересно, в штате Колорадо называют колорадского жука? “”Наш жук”, что ли? Интересно было бы узнать”. И так без конца — до конца, милый треп для тех, кто задержался в “любознательном среднем школьном возрасте”.

Крик домашней птицы — это метафора, на которой строится эссе, сыгравшее в этой книге роль предисловия. “Крик домашней птицы разгоняет зло, за ночь набравшее силу”. Больные в прозе современного земского врача Максима Осипова, постоянного автора “Знамени”, и есть эта самая домашняя птица, бестолковая, но необходимая как элемент мира. В книге — три рассказа, один из них, “Москва — Петрозаводск”, стал лауреатом премии имени Казакова; и две пьесы, одна из которых — переделка повести “Камень, ножницы, бумага”, напечатанной в “Знамени”.

Роман театроведа Татьяны Москвиной чем-то напоминает блоковский “Балаганчик”. В нем действуют герои сцены, волочащие за собой клубки своих человеческих связей — материал, на котором решаются в этом романе этические вопросы, — но то и дело строки раздвигает и просовывает между ними голову, излагая свои небанальные взгляды на жизнь, Нина Родинка пятидесяти двух лет, зарабатывающая сценариями сериалов, а в этом тексте пишущая то ли ЖЖ, то ли колонку в каком-нибудь стильном глянце с претензией на культурность.

Роман сложно построен, прихотлив по форме, в элементах его архитектоники есть таблицы, выносы, повороты текста, игра шрифтами… Сюжет же его прост, как мычание, потому что таков герой. Герой отправляет половую функцию — вот содержание его жизни и основа сюжета, перегруженного деталями, работающими вхолостую, основной простоватой линии не усложняя. Поскольку сюжет передан через внутренний монолог, то и словесная основа от мычания далеко не ушла — то, что интересует героя больше всего, передается матерными словами как наиболее адекватными, в повествовательных предложениях, — автор не чувствует эмоционального заряда этих слов, и эта наивность — непоправимый литературный порок. Лучше бы этому писателю обходиться без мата — он совершенно не умеет с ним грамотно обращаться.

Первый сборник прозы поэта, прозаика и журналиста-расследователя, занимавшегося судебными злоупотреблениями, историей Беслана и другими событиями нашей политической жизни, на которые не распространяется гласность. Начинается книга с автобиографической повести “Имя собственное”, в которой через отношения растущего человека с данным ему родителями именем происходит принятие судьбы — непростое и несмиренное. Повесть “Страдательный залог”, вариант рассказа “Крики во сне” и очерк-расследование “Уроки бесланской школы” были опубликованы в “Знамени” в 2009—2010 годах.

Раскоп катакомбы Боспорского царства, через который пробирается заблудившийся герой. Не уверенный, что ему удастся выбраться на поверхность, он проходит через разграбленный могильник, импровизированный туалет и другие неприятные помещения, пока не подавляет панику и не начинает ориентироваться. Уже у выхода видит на стене фреску — танцующие греческие девушки, одна похожа на главную героиню... В первой сцене романа метафорически заключено его содержание — он о любви начальника археологической экспедиции, прожившего нелегкую жизнь и бывшего в Гулаге, и студентки-практикантки... Лето в Крыму — хороший антураж для романа, даже когда в нем задействованы скучные советские археологи.

Роман, изданный в провинции, вполне тянет на переиздание в хорошей детективной серии. В нем как минимум пятеро главных героев, олицетворяющих главные действующие силы современного общества: нищий гений-изобретатель, богатый еврей-финансист, смекалистая стареющая дурнушка без комплексов, но с высокими идеями, сообразительная юная милашка без комплексов и без идей (любовного треугольника здесь нет) и политическая сила, владеющая миром, одновременно многоликая и безликая. Еще два героя сошли с романной дистанции раньше других, что позволяет их считать второстепенными: это сексуально озабоченный мусульманин, у которого нет денег, поэтому ему жизнь не мила, и он решил стать шахидом (передумал, правда, что удачи ему не принесло), и пожилой ученый, отец стареющей дурнушки, который от своей перегруженной проблемами жизни очень устал. Все умные, но больше бедных. Сюжет закручен вокруг абсолютного оружия, которое изобрел гений, а остальные о нем узнали или догадались. Читать интересно, с рекламной подготовкой продаваться будет на ура.

Геофизик из Новосибирска пишет короткие, нередко всего в полстранички, рассказы-зарисовки, подобные бунинским из “Божьего Древа”.

Большая, толстая, искусно и любовно иллюстрированная книга про девочку по прозвищу Буковка, ее младшего брата Матюшу, разных других детей, заколдованных и обычных, и волшебный мир вокруг них, полный тихих вещей и шумных существ. Быт счастливой семьи естественно переливается в полный ароматов и шорохов детский мир, который раскрывается в следующую емкость — теплый космос, в котором тоже все по-доброму, и у ангела болит голова, если маленький мальчик не спит.

Очередная книга Ефима Гаммера, иллюстрированная его собственной графикой. В книге — роман “Амдерма — лежбище моржей”, повести и рассказы придуманного им жанра. Недостатки этой прозы — авторский нарциссизм и отказ от работы с формой: “проза ассоциаций” — и все тут… Достоинства — упругая, интонационно богатая фраза и некоторые из “ассоциаций”: “Люди не представляют, где живут. Земля и земля, ее много, куда ни повернись. А если посмотреть под ноги? Всего пара десятков километров твердой почвы, а дальше — магма”…

Цикл беллетризованных автобиографических очерков о Восточной Сибири, написанный французским миллионером, выросшим в орловской деревне, бывшим инженером-путейцем, в 1910—1912 годах работавшим на строительстве Транссибирской магистрали. Предварен цикл вступлением в духе XIX века, дающим объяснение ситуации: на пароходе встретились трое русских эмигрантов, пожилой богатый человек, давший стипендию неизвестному русскому мальчику-сироте из погибшей в Гражданскую дворянской семьи, и двое юношей, одним из которых и оказался этот мальчик. Юношей интересует Россия, которой они не знают, и пожилой рассказывает им о Сибири… Написал он все это по настоянию И.А. Бунина, с которым познакомился в Грассе, где оба жили во время Второй мировой войны. Написал по памяти — о дореволюционных сибиряках и сибирячках, глухарях и тиграх, лесах и железных дорогах, о том, что молоко в Сибири замораживают огромными кругами и рубят топором…

Как материалы к биографии этого замечательного человека дан очерк из мемуарной книги дипломата А. Игнатьева “Пятьдесят лет в строю” о его знакомстве с А. Клягиным и некролог протоиерея Б. Старка.

В восьмой книге Марии Степановой — итог десятилетнего творчества: стихи 1999—2008 годов, которые точнее будет назвать поэмами. Ее эпос, ее “что вижу, то и пою” — феноменология пребывания жизни вне ожиданных форм, впечатляющая той пластической выразительностью, с которой Мария Степанова на современном языке выражает те же неразъемные восторг и ужас бытия, ради которых написаны романы Достоевского. Как ни парадоксально, тексты лучших авангардистов преемственны с классикой по какой-то невыразимой логике.

В сборнике — новая книга “Тавтологии” и избранное из трех предыдущих книг.

Аркадий Драгомощенко находит поэзию в отвлеченности, его умозрительные миры открываются философским камнем и громоздятся на длинных неудобопроизносимых словах. Иногда кажется, что это учебник:

Его “интересует остаток, постоянно ускользающие области семантического несовпадения, появляющиеся при тавтологическом наложении значений”, — считает автор послесловия Евгений Павлов, живущий в Новой Зеландии и понимающий этого автора лучше меня.

В 2005 году вышла антология “Премия Андрея Белого. 1978 — 2004” того же составителя, альманах мыслится им как ее продолжение, перед нами — второй выпуск.

В альманахе — произведения лауреатов 2007—2008 года: Алексея Цветкова, Александра Ильянена, Олега Аронсона, Всеволода Некрасова, Владимира Аристова, Сергея Круглова, Александра Секацкого и Александра Лаврова, снабженные “аппаратом”: “речью о”, которую пишет какой-нибудь теоретик литературы, “письмом комитету премии”, которое пишет сам лауреат, и парой заметок или эссе от критиков, исключительно хвалебных, разумеется, как того требует премиальный жанр (о Владимире Аристове таковых, видимо, не нашлось — поставили его беседу с Д. Бавильским), и это недостаток книги — она несколько засахаренная. Кроме того, в книге помещены высказывания о премии, из которых мне понравилось суждение Григория Дашевского, и избранная библиография.

“45 параллель” — интернет-альманах, существующий двадцать лет — к этой дате и приурочено издание антологии.

Открывает книгу раздел “15 эссе о героях “45””. Первое, что приходит в голову: “герои “45”” — это авторы альманаха. Ан нет, это полубоги — известные поэты второй половины ХХ века, среди которых много бардов, а авторы альманаха написали о них эссе, потому что имеют к ним какое-то личное касательство: кто-то кому-то седьмая вода на киселе, а кто-то видел выступление со сцены или брал интервью. “Хрупкая женщина перед замершим в ожидании залом казалась мне встревоженным воробьем” — Людмила Некрасовская о Белле Ахмадулиной. Личное касательство для этого издания вообще очень важно — третий раздел называется “30 автографов из архива “45”” — возможно, это издержки виртуальности. Ну а основной раздел книги — “45 авторов “45”” — показывает, что задача альманаха скорее геополитическая, чем поэтическая — возможно больший захват территорий, на которых живут люди, пишущие по-русски. Потому что уровень, по большей части хороший любительский, время от времени падает до графоманского виршеплетства редкой неуклюжести.

Экстравагантный человек по фамилии Носков взял романтичный псевдоним, то ли вьетнамский, то ли корейский, под которым написал уже вторую книгу стихотворений. Деяние это ему напоминает прыжок с парашютом — отсюда название. Его похмельная муза жизнерадостно матерится и улыбается из последних зубов, довольно обаятельно, впрочем:

Александр Долин — востоковед, переводчик японской литературы, автор четырехтомника “История новой японской поэзии”, признается, что может писать стихи только в Японии, где он живет и работает: “В доме есть интернет, но стоит отключить компьютер — и все вокруг возвращается к тому Единому и Первозданному, что стремились постичь поэты японского средневековья”. Пишет он, в основном, дольником, привитым японской изобразительностью:

Подарочное издание к 50-летию совместной жизни — “золотой свадьбе”, книга-альбом стихов и фотографий с предисловием Тамары Жирмунской. Стихи Фазиля Искандера не раз издавались, Антонина Хлебникова-Искандер тоже пишет стихи, о чем узнают только читатели этой книги, изданной малым тиражом.

Лучшее у поэтессы из Израиля — наблюдения за детьми: “живут, как читают с листа / и есть в них уверенность / и та свобода / которая к нам приходит с годами”.

Антология, составленная талантливейшим русским литературоведом и критиком в эмиграции, в Лондоне, для студентов “Школы славянских исследований”, издавалась в Париже в 1924 году. Она предваряется объяснением позиции составителя, представившего русскую поэзию “цельным внутренне логичным единством, в котором и ломоносовский Иов, и гитара Аполлона Григорьева, и есенинский жеребенок являются необходимыми и взаимно обусловленными подробностями”. Заключается книга “учебником”-комментарием, в котором о каждом из включенных в нее поэтов рассказано самое главное: роль в литературе, биографические вехи, черты поэтики — о ком-то в нескольких строках, о ком-то на полторы-две страницы. Репринтное переиздание 2010 года снабжено послесловием Е. Белодубровского.

Воспроизведение библиографических и антикварных редкостей — одно из направлений деятельности новосибирского издательства “Свиньин и сыновья”. Рукописный поэтический сборник “Автографы”, объединивший поэтов и художников, изданный в Москве в 1919 году, в эпоху Гражданской войны и военного коммунизма — картина эпохи развернута в предисловии, — был издан, по-видимому, имажинистами, представленными всем составом и с Есениным. Кроме них, в сборнике участвуют К. Бальмонт, Вяч. Иванов, В. Каменский, И. Рукавишников, Б. Пастернак. В качестве поэта здесь присутствует и нарком А. Луначарский, благодаря которому люди культуры, поставленные на грань физического выживания, вернулись в сравнительно сносное положение. Из художников — П. Кончаловский, А. Моргунов, Н. Розенфельд, С. Светлов и Г. Якулов. Биографические статьи об авторах сборника в сжатой форме излагают главные вехи их жизни и творчества, что производит художественный эффект.

Автор-составитель этого альбома — председатель секции плаката в СХ СПб., выделившейся в свое время из секций декоративно-прикладного искусства и графики — история секции представлена в одной из статей, рассказывающих о плакате ленинградской школы с 1960-х до сегодняшнего дня, о его выставочной жизни в период перестройки, о жизни художников, выбравших этот недолговечный, казалось бы, жанр… Эту недолговечность питерские плакатисты старались преодолеть: своеобразие питерского плаката — в его стремлении держаться ближе к культуре, чем к политике. Первая часть альбома построена тематически: плакаты на тему спорта, сельского хозяйства, космоса, войны… Вторая представляет авторов.

Книга-альбом художника и искусствоведа, ведущего научного сотрудника Русского музея, посвящена периоду истории русского искусства, которым всерьез начали заниматься только 20 лет назад, причем, как правило, упуская из виду переходное от авангарда к социалистическому реализму десятилетие. Антон Успенский систематизирует явления эпохи несколько иначе — без подтягивания их к полюсам. Часть репродукций взята из редких каталогов малых выставок, их практически нигде нельзя больше найти. В книге много цитат из “человеческих документов” эпохи, воссоздающих контекст: “Помню, как писал сапоги Сталина больше натуральной величины. Я там разделывал блеск. Приходили рабочие, смотрели, как художник здорово делает сапоги. Мы шли на это сознательно. Чтобы заработать и обеспечить себе летние поездки, летнюю работу”… — Н. Костров (Ленинград) о подготовке города к Первомаю.

“Далеко в лесу кричит филин. На зеленом небе блестит Венера. В душу входит тайная отрада несказанных чувств, даров природы. А теперь скоро смерть…” Художник Константин Коровин, русский импрессионист, в 1922 году ставший эмигрантом, любил жанр охотничьего рассказа и писал в духе русской прозы рубежа XIX—XX веков с метафизическим подбоем. О нем с восторгом отзывались обозреватели парижских выставок — он был самым “французским” из русских художников и легко завоевал иностранную публику; но тридцатые годы были крайне неблагоприятными для чистого искусства. А у Коровина — сын-инвалид… И он, очень немолодой уже человек, стал писать. В парижской русской прессе стали появляться его мемуарные очерки и пейзажные зарисовки. Его проза каким-то чудом частью была опубликована в СССР — в 1971 году, в сборнике “Константин Коровин вспоминает”, подготовленном И. Зильберштейном и В. Самковым. А вот мемуары пролежали тридцать пять лет, а потом стали появляться в нью-йоркской газете “Новое Русское Слово”.

В представленном двухтомнике впервые опубликована повесть “Охота… Рыбная ловля… Коля Курлов” и письма к коллекционерам И. Крайтору и С. Дорожинскому, хранящиеся в Отделе рукописей Третьяковской галереи.

Адмирал Колчак, океанограф и полярный исследователь, награжденный Императорским Русским географическим обществом Большой Константиновской медалью (1906), сменил судьбу мирного исследователя глубин на руководство военными действиями в Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войнах. Вождь и руководитель Белого движения, Верховный Правитель России (1918—1920 гг.) расстался с жизнью на берегу мелкой речки, расстрелянный без суда и следствия, как многие великие люди слома эпох. Неловкие приемы удержания внимания читателя: “Но каким же был сам этот Верховный?”, “Но сможем ли мы когда-нибудь вполне понять его?” — совершенно излишни для этой книги, настолько интересен ее материал.

Книга подписана в печать ноябрем 2010 года, стало быть, вышла недавно. Снабжена подробными комментариями и именным указателем. В послесловии “пророк Христовой правды” С.В. Чертков страстно отвечает клеветникам о. Валентина — проповедника, публициста, драматурга, прозаика и богослова, настоятеля московского храма Николы “Большой Крест” у Ильинских ворот (не сохранился), в 1905 году вместе с Ф. Эрном создавшего движение “Христианское Братство Борьбы”, чтобы сформировать христианскую общественность. (В Московском религиозно-философском обществе, созданном интеллигенцией с целью единения далеко разошедшихся церкви и общества, Свенцицкий был товарищем председателя.) Противоположив идеологии христианского социализма единение верующих на духовной, а не мирской основе, ХББ призывало не забывать: экономика и политика — только внешние формы жизни; в основе же человеческих отношений должна быть Христова любовь.

“Современные записки” — “толстый журнал”, выходивший в Париже с 1920 по 1940 год, он формировал в эмиграции русский литературный процесс, сохраняя преемственность с лучшими дореволюционными “толстяками”. Раздел литературных новинок печатал стихи, рассказы, романы и очерки — все шедевры “возвращенной литературы” получили первую публикацию именно здесь. В разделах критики, публицистики и библиографии шел разговор о происходящем в Европе и России — зарисовки с натуры зреющих процессов 20-х и 30-х годов и их самый первый анализ, проделанный лучшими русскими умами.

Книга статей и материалов, собранных и подготовленных русским и немецким исследователями, посвящена становлению и судьбе этого уникального журнала и образованного при нем одноименного издательства. Важная часть книги — аннотированная роспись содержания полного комплекта журнала, выпустившего за двадцать лет существования семьдесят номеров, с перечнем откликов прессы на их появление.

Дмитрий Владимирович Философов (1872 — 1940) — петербургский, потом парижский журналист. В легендарном журнале “Мир искусства” он формировал литературную часть и вел хроникальный раздел, отслеживая и рецензируя новинки — книжные, театральные, выставочные. Наследием его мало кто интересуется — оригинальным мыслителем он не являлся, в основном оставаясь в кругу идей Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. Однако без его многочисленных статей и заметок, разбросанных по дореволюционной и эмигрантской периодике, картина культурной жизни Серебряного века и эмиграции будет неточной и неполной, и заниматься ими, безусловно, нужно. В 2004 году исследователь Т. Прокопова переиздала под одной обложкой дореволюционные сборники Д. Философова. В этой книге — первый результат серьезных архивных изысканий: здесь собраны из дореволюционной периодики восемьдесят восемь статей и заметок Д. Философова, а также представлены материалы к его библиографии.