Аугусто Лопес-Кларос
Интеграция против страданий
Некоторые замечания по поводу статьи
“Конец цивилизации, или Зигзаг истории”
В своем интересном и легко читающемся очерке “Вне контроля: всеобщий беспорядок накануне XXI столетия” Збигнев Бжезинский писал: “История не завершилась, а стала сжатой. Если ранее можно было довольно четко обозначить исторические эпохи и определить таким образом смысл исторического развития, то сейчас в этом процессе отсутствует последовательность, а существующие закономерности вступают в противоречие друг с другом, сужают наше восприятие исторической перспективы и искажают наше понимание истории”.1
Статья Александра Неклессы, опубликованная в январском номере “Знамени”, представляет собой серьезную попытку высветить некоторые из такого рода “отсутствующих закономерностей”. Поскольку это действительно “искажает наше понимание истории”, существует настоятельная необходимость в проведении анализа и разъяснениях, которые как раз и можно найти в статье “Конец цивилизации...”. В своих кратких замечаниях мне хотелось бы обратить внимание на два основных тезиса, выдвинутых А. Неклессой. Первое: вопрос об уместности разговора о наличии глобальной сложившейся структуры, диссонирующей со всевозрастающей взаимозависимостью содружества наций. Второе: роль экономики в создании глобального сообщества. Оба тезиса соединены в одно целое в работе А. Неклессы, но этим вопросам необходимо уделить намного большее внимание в предстоящие годы, поскольку мы стремимся преодолеть бесчисленное множество проблем, которые беспокоят человечество на его пути в следующее столетие.
I. Взаимозависимость, сотрудничество и положение наций
Технический прогресс в течение нескольких последних десятилетий изменил наш мир. Одновременно он (прогресс) оказал драматическое воздействие на характер экономических и политических процессов, протекавших в мире, равно как и на путь развития наций, связанных друг с другом. Большая экономическая интеграция оказалась возможной в результате, в частности, быстрого развития транспортных систем и средств связи, и это сделало очевидной необходимость тесного международного сотрудничества. Жан Моне, создатель Европейского Союза, отметил, что экономическая интеграция вела нации к добровольному принятию схожих законов и организации одинаковых институциональных структур, а в конечном итоге менялось их отношение друг к другу. Он подчеркнул, что это постоянно модифицировало взаимоотношения между нациями и могло рассматриваться как часть “процесса развития самой цивилизации”.2
Однако усиление взаимозависимости одновременно создало проблемы, проистекающие от конфликта между национальным суверенитетом и коллективным благополучием. Действительно, не будет неверным сказать, что в настоящее время стремление большинства стран к интеграции и углублению международного сотрудничества соседствует с сопротивлением, связанным с желанием защитить национальные интересы, трансформировать суверенитет в супернациональные структуры. Следовательно, ключевым вопросом в предстоящие годы станет следующий: неизбежно ли ускоренная экономическая интеграция (подпитываемая дальнейшими технологическими изменениями, которые уже не в состоянии контролировать лишь одно независимое государство) приведет страны к тому, чтобы искать общую почву, а возможно, и создавать совместные структуры в других сферах, таких, как внешнеполитическая деятельность и оборона. Приведет ли отказ от некоторой части суверенности в экономической сфере к аналогичному процессу в других областях международных отношений?
Большинство населения планеты осознало необходимость организации определенных институтов на национальном уровне для того, чтобы обеспечить жизнедеятельность общества. Все понимают необходимость существования законодательной власти для принятия законов, исполнительной власти для их выполнения и судебной власти для трактования законов, а также проведения юридического анализа в случае возникновения разногласий в их понимании. Большинство согласится с точкой зрения, что центральный банк и другие финансовые структуры необходимы для регулирования различных сторон экономической жизни нации. Есть все основания полагать, что критерием достигнутой степени развития и цивилизованности является своего рода уровень, до которого такого рода институтам у данной нации дозволено подняться, а в дальнейшем — и способность обеспечить стабильность жизни и процветание народа. И наоборот, отсутствие подобного институционального прогресса разрушает созидательную силу и жизнеспособность нации, сдерживает процесс ее развития.
В то же время ясно, что национальные структуры и правительства в рамках всевозрастающей взаимозависимости в мире все меньше и меньше способны решать ключевые проблемы, значительная часть которых приобрела важное международное значение. Это как раз то понимание, которое заставляет мыслителей, подобных А. Неклессе, обращаться к “препарированию и дезинтеграции” ситуации с институциональными структурами, лежащими в основе международных связей. Правительства все более не в состоянии проводить ту политику, которую они были способны осуществлять в прошлом, а это ассоциируется в сознании людей с его сутью. Ричард Купер, являющийся одним из наиболее крупных экономистов международного уровня, приводит любопытный пример этого. Он заметил, что некоторые эконометрические исследования показали, что за последние 40 лет произошло существенное сокращение параметра, который экономисты называют “финансовый мультипликатор”.3
Это сравнительно простой подход, суть которого заключается в стремлении понять воздействие финансовой политики государства (в частности, снижение уровня налогообложения) на размеры валового национального продукта. Если величину этого мультипликатора сравнить у ряда государств за довольно длительный период, например, с начала 50-х годов, то обнаружится, что он постепенно уменьшается. Это означает, что тогда, как в предыдущие годы, власти смотрели на финансовые рычаги как на способ решения некоторых макроэкономических проблем (таких, как, например, постоянно возрастающий уровень безработицы), то сейчас такого рода возможности заметно сокращаются. Подобные действия, предпринятые в свое время британским и французским правительствами, просто-напросто “вылились” на весь остальной мир быстрее, чем это обычно бывало.4 Или, как еще отмечает Р. Купер, “возрастающая интернационализация экономики привела к снижению возможности правительств вести дело так, как это должно быть”.5 Это, в свою очередь, может привести (а иногда и приводило) к параличу действий правительств, к возникновению ощущения того, что, поскольку мир изменился и не находится более под их контролем (или, по крайней мере, он стал слабее, чем это было ранее), то оптимальная политика — не делать вообще ничего. Кроме того, широкие слои общественности ожидают решительных действий при проведении экономической политики, и маловероятно, что их лидерам удастся успокоить свои народы, мотивируя это тем, что они мало что могут предпринять, поскольку традиционные методы почти исчерпали себя в результате действия тех или иных факторов, которые находятся вне их контроля. Итогом всего этого является возникновение у общественности глубокого чувства неудовлетворенности и (или) появление апатии, которую можно наблюдать во многих государствах.6
Неудачи в достижении международных институциональных договоренностей в политической сфере весьма очевидны. От Руанды до Югославии, а также в других охваченных войной районах,— всюду можно наблюдать свидетельства неудач международного сообщества в решении насущных (а порой связанных с трагедиями) проблем, что является итогом отсутствия международных структур, наделенных необходимой властью. А ведь это позволило бы им принимать необходимые меры в тех ситуациях, которые не в состоянии разрешить национальные правительства. Если за короткий промежуток времени можно было уничтожить около 1 млн. жителей Руанды, а кадры этой резни были показаны во всех уголках земного шара, есть все основания полагать, что едва ли международное сообщество способно что-нибудь сделать, разве что стоять, сложив руки, выражать сочувствие и горестно стенать при этом о своей импотенции. Эту трагедию можно назвать жестким обвинительным актом, свидетельствующим о трагических недостатках существующей международной политической системы. Доказательством проницательности и интуиции здесь может служить исследование, проведенное в 50-е годы профессорами Гарвардского университета Г. Кларком и Л. Соном, в котором они писали о необходимости “создания всемирных структур, аналогичных тем, которые позволяют поддерживать законность и порядок в национальных обществах и на местных уровнях”.7
Все это обусловливает необходимость постановки следующего вопроса: каков может быть наиболее действенный ответ на снижение эффективности политики? Первая и наиболее очевидная отправная точка — осознание того, что значительная часть неэффективности правительственных действий, а также беспомощность, сопутствующая им, проистекают оттого, что предпринимаемые акции осуществляются отдельными суверенными государствами, действующими в одиночку и стремящимися максимально использовать свою постоянно сокращающуюся власть. В то же время совместные, скоординированные усилия могут повысить (иногда весьма заметно) эффективность ранее недейственной политики. Осознание того, что в мире, где степень взаимозависимости постоянно увеличивается, национальные структуры все меньше и меньше способны решать проблемы, которые по сути своей носят международный характер, и что необходимо элементарно повысить политическую активность, является движущей силой ряда экспериментов, проводимых в различных частях мира и направленных на усиление интеграционных процессов и создание наднациональных структур для их поддержания и придания необходимой направленности.8 Основным среди подобного рода экспериментов можно назвать экономическое, политическое и институциональное развитие Европейского Союза.9
Глобальные структуры
Альберт Эйнштейн вместе с другими учеными уделял большое внимание вопросу о политических отношениях после появления атомного оружия. Он полагал, что в условиях явных неудач функционирования тогдашних международных институциональных структур единственно возможный путь решения проблемы — создание подлинно наднациональных организаций. Вскоре после образования в 1946 году Организации Объединенных Наций, обеспокоенный ее ограниченными возможностями, он писал: “Развитие технологии и систем вооружения привело к своего рода сжатию нашей планеты. Экономическая взаимосвязь сделала судьбы наций неизмеримо более взаимозависимыми, чем это было в предыдущие годы... Единственная надежда на защиту заключается в сохранении мира наднациональным путем. Должно быть создано всемирное правительство, которое могло бы улаживать конфликты между нациями политическими методами. Это правительство должно действовать на базе четко разработанной конституции, одобренной правительствами и нациями, и исключительно в его распоряжении должно быть наступательное оружие. Отдельно взятого человека или нацию можно рассматривать как приверженцев мира только в том случае, если они готовы передать свои вооруженные силы международным властям и отказаться от любой попытки и даже мысли достижения своих целей за рубежом путем использования силы”.10
Бертран Рассел придерживался аналогичных взглядов: “Намного более предпочтительный путь сохранения мира — добровольное соглашение между нациями об объединении их вооруженных сил и подчинении их международному органу власти. Возможно, сейчас это кажется утопией и отдаленной идеей, но есть политики—прагматики, думающие иначе. Всемирное правительство, если оно обладает необходимыми полномочиями, должно иметь законодательную и исполнительную власть, а также мощную военную силу. Все нации должны согласиться на сокращение своих вооруженных сил до уровня, необходимого для выполнения полицейских функций внутри страны. Ни одна нация не имеет права сохранить ядерное оружие либо другие виды оружия массового уничтожения... В мире, где отдельные нации безоружны, всемирному правительству нет необходимости иметь значительные по своим размерам вооруженные силы, и их содержание не ляжет тогда тяжким бременем на плечи самостоятельных государств”.11
Хаос и разрушения, вызванные второй мировой войной, привели к тому, что А. Эйнштейн, Б. Рассел и другие мыслители выдвинули серьезный аргумент в пользу создания международной власти. По их мнению, прошло то время, когда военные конфликты и их разрушительные последствия могут быть легко предотвращены. Ранее, из-за относительно небольшой разрушительной силы оружия, война, например, между Францией и Германией не могла нарушить мир и спокойствие, царившие, скажем, у инков в Латинской Америке или у каких-либо африканских племен. Однако в ядерную эпоху война стала бессмысленной, а ее последствия — ужасны. Концепция национального суверенитета, который всегда понимался как право государства на защиту своих интересов вплоть до применения силы (при этом подразумевалось, что конфликт будет ограничен конкретной географической зоной), уже не воспринимается как служение чьим-либо интересам. Более того, национальный суверенитет навис зловещей тенью над будущим каждого человека. Отсюда возникает понимание того, что мир на земле возможен лишь при условии создания глобальных структур, основанных на принципах коллективной безопасности.
Еще один аргумент в пользу создания глобальных структур связан с развитием науки и техники. Поскольку этот процесс носит необратимый характер и в настоящее время не находится под контролем какого-либо одного правительства или отдельной властной структуры, усиление глобальной интеграции и взаимозависимости будет продолжаться и скреплять отношения между нациями и народами. Это все больше и больше будет показывать беспомощность действующих в настоящее время международных политических организаций. Поскольку многие проблемы стали носить глобальный характер — от охраны окружающей среды до нормального функционирования международной экономики, — их обострение само показывает, каким из них не уделяется должного внимания, что, в конечном итоге, может привести к возникновению кризисной ситуации. Таким образом, создание наднациональных структур, наделенных соответствующими полномочиями, можно рассматривать как превентивную меру (но носящую принципиальный характер), направленную на обеспечение нормальной жизнедеятельности человечества и решение проблем, которые не в состоянии устранить отдельные суверенные государства.
Другой аргумент в защиту образования указанных структур — чудовищные размеры расходов на поддержание военного истеблишмента, что ассоциируется с понятием истинно суверенного государства. Так, по данным издания United Nations Human Development Report 1990, военные расходы развивающихся государств в середине 80-х годов составляли примерно 200 млрд. долл. в год, что превышало их совокупные затраты на здравоохранение и образование.12 Эта впечатляющая статистика напоминает о напряженной дискуссии, имевшей место в начале десятилетия по поводу размеров средств, которые высвободились бы в случае сокращения расходов на оборону (т.н. “прибыль мира”), и сфер их приложения. Недавно сотрудники Международного валютного фонда подсчитали, что увеличение эффективности использования мировых государственных расходов на 1% (а подавляющая часть военных затрат подпадает под категорию “непроизводительных”) высвобождает примерно 100 млрд. долл., которые могут быть направлены на социальные нужды, социальную защиту, сокращение дефицита потребностей в предметах первой необходимости.13
Хотя многие признают справедливость аргументов, выдвигаемых в пользу образования глобальных структур, ряд мыслителей полагает, что в политическом плане будет крайне трудно достичь требуемого консенсуса на международном уровне для создания широко разветвленной институциональной структуры, которая, в свою очередь, должна стать основой для учреждения Всемирного правительства. Кроме того, эти мыслители считают, что даже если подобное образование и станет возможным на политическом уровне, то оно едва ли будет желанным, т.к. может привести к возникновению государства-монстра, способного контролировать все стороны жизни индивидуума вплоть до лишения его элементарных свобод.
Частично недоверие к глобальным структурам проистекает от наследственных черт человеческой натуры. Многие полагают, что человек по своей природе крайне эгоистичен и агрессивен и войны являются соответствующим отражением его внутреннего содержания. Если исходить из этой точки зрения, то вымирание человечества как вида практически неизбежно. Поскольку разрушительная сила оружия с учетом современной технологии становится все больше и его эффективность увеличивается, наступит то время, когда человечество просто-напросто уничтожит само себя. Однако такого рода взгляды находятся в остром противоречии с постулатами многих религий, которые гласят, что “человек — величайшая драгоценность, и ее стоимость беспредельна” и что после соответствующей образовательной подготовки эти драгоценности могут увидеть свет и принести немалую пользу человечеству в целом. И не следует считать наивным отрицание религиями того, что люди ведут себя отвратительно по отношению друг к другу. К сожалению, в течение ХХ столетия человечество довело подобные способности до небывалой величины, и, возможно, этот век будут вспоминать как такой этап в процессе эволюции человека, когда подобного рода способность была доведена до ужасающих размеров.14 Это признание того, что “разрушение, война и эксплуатация являлись проявлением незрелости в длительном историческом процессе и что сейчас человеческая раса однозначно испытывает чувство тревоги, что свидетельствует о наступлении этапа зрелости”.15
Другие видят иные препятствия на пути создания глобальных структур. Так, они рассматривают многообразие человеческого рода как непреодолимый барьер на пути углубления международного сотрудничества и реализации инициатив, которые могли бы способствовать образованию глобального института власти. По их мнению, для того, чтобы сконструировать государственную машину, способную управлять на глобальном уровне, индивидууму необходимо обладать целым набором качеств, приемлемых для всех и признаваемых всеми, а этого в настоящее время нет. Но такой подход не принимает во внимание быстрого развития средств связи, происшедшего в ХХ веке, что является трудно оспариваемым свидетельством трансформации мира в глобальное сообщество. Революция в сфере коммуникаций явно сократила расстояния на нашей планете и привела к большему сближению наций. Более того, она заставила человечество подвергнуть сомнению устоявшиеся взгляды на человеческую натуру и якобы его (человечества) неспособность преодолеть первобытную ограниченность, равно как и внесла немалый вклад в рост самоощущения людей как граждан планеты.
Помимо быстрого развития средств связи существуют и другие всеми признаваемые факторы, способные помочь преодолению различного рода барьеров. Действительно, многие рассматривают Декларацию прав человека как своего рода широкомасштабный консенсус части международного сообщества по фундаментальным общечеловеческим ценностям. В различных статьях Декларации такой концептуально важный параметр, как воля людей, рассматривается в качестве основы для функционирования правительств и, соответственно, для периодического выяснения легитимности правительств посредством выборов (Статья 21). Должны быть обеспечены законодательные гарантии безопасности граждан и равной защиты для всех (Статья 7); полноценный доступ к информации, свобода образования ассоциаций и волеизъявления (Статья 19); право собственности (Статья 17); право на такой уровень жизни, который достаточен для поддержания здоровья и благополучия индивидуума и его семьи на необходимой отметке (Статья 25).16
В любом случае существование международных институтов или Всемирного правительства вовсе не означает стандартизации ценностей. Главное, чтобы был обозначен определенный круг человеческих ценностей, признаваемых всеми нациями и являющихся субъектом действия международных отношений, например, экологическая стабильность. А уже сверх того вполне могут существовать самые различные конкретные институциональные структуры. Например, различные религии и учения, равно как традиции и обычаи.
Создание наднациональных структур предполагает потерю суверенитета в определенных сферах. Но, с другой стороны, готовность передать часть полномочий наднациональным институтам (как это было в случае с Европейским Союзом) уже сама по себе является целенаправленным действием в сфере национальной суверенности. Так, когда в 1994 году граждане Австрии, Финляндии и Швеции приняли участие в национальных референдумах в своих странах и одобрили решения правительств о вступлении в Европейский Союз, то тем самым была передана часть суверенитета в ключевых областях, находившихся ранее в ведении национальных правительств. Это было сделано по той причине, что власти осознавали, что признание существования общих интересов и преимущества от более тесного сотрудничества перевешивают потери от утраты некоей части суверенности.
Ныне функционирующая система суверенных государств временами создает иллюзию свободы. Так, страны могут применять силу для защиты своих “жизненных” интересов, что, например, и делали Иран и Ирак на протяжении 80-х годов, неся человеческие потери, разрушая экономические, социальные и политические основы существования общества. Политики могли беспрепятственно решать, какую часть госбюджета необходимо выделить на нужды обороны и охрану государственных границ. Но не нужно быть особо прозорливым, чтобы понять, что такого рода свобода является серьезным ограничением на пути аккумулирования ресурсов для повышения жизненного уровня населения. Может быть, лучше не иметь свободы для того, чтобы обладать орудиями ведения военных действий, поскольку международные политические организации достигли того уровня развития, который позволяет им устранить необходимость значительных затрат на безопасность. Таким образом высвобождаются средства для борьбы с голодом и нищетой либо для вложения их в будущее своих детей.
Б. Рассел писал: “Война была неотъемлемой частью человеческого бытия, поэтому наш разум не способен осознать, что существующая ныне по сути анархическая национальная свобода является лишь свободой для трупов. Если будут созданы структуры, способные предотвратить войну, подлинной свободы в нашем мире станет неизмеримо больше, как это имеет место сейчас в обладании свободой, не дающей право на убийство”.17
Отказываясь от некоторых национальных “свобод”, не нужно при этом попадать в плен идей о едином Всемирном правительстве в супергосударстве, типа оруэлловского, где контролируется и направляется каждый шаг, где уничтожается сама мысль о разнообразии человеческих рас, которые веками были источником жизни и созидания. Правильнее было бы внимательно исследовать принцип единства в разнообразии, который не должен игнорировать разнообразие этносов, отличающихся по языку, образу мышления, привычкам и традициям.
Еще один контраргумент противников Всемирного правительства заключается в убеждении, что в случае реализации подобной идеи появится огромная по своим размерам и недееспособная бюрократия.18 Вместе с тем вполне вероятно, что создание международных институтов позволит правительствам избавиться (либо значительно сократить масштабы) от многих лежащих на них бременем функций (например, оборона), которые в настоящее время являются неотъемлемой частью жизнедеятельности суверенного государства. Подобное сокращение создало бы как минимум немалые потенциальные возможности для эффективной деятельности социального организма.
Таким образом, образование глобальных структур не столько способствовало бы расширению малоэффективно работающей бюрократической системы, сколько содействовало бы рационализации деятельности правительства, постепенно устранило бы барьеры, стоящие на пути сплочения человечества и порождающие страх, подозрительность, нездоровую конкуренцию в действиях государств. В любом случае негативные явления, которые ассоциируются с противодействием бюрократии (будь то местный уровень, национальный или международный), могут быть устранены путем улучшения деятельности административной системы и управления (при четком определении целей и конкретной ответственности), но не устранением бюрократического аппарата как такового. Граждане той или иной страны временами могут испытывать ощущение, что их правительство не понимает их нужды и не в состоянии рационально распоряжаться имеющимися средствами и эффективно работать. Но мало кто станет утверждать, что логическим решением такого рода проблем был бы роспуск правительства, т.к., дескать, выполняемые им функции могут быть ликвидированы либо его действия вообще проигнорированы. Выдвигаются аргументы и против создания международного органа по охране окружающей среды; при этом мотивацией является то, что это может привести к росту забюрократизированности. Подобные высказывания едва ли можно считать серьезными, т.к. это однозначно предполагает, что альтернатива лучше, т.е. пусть возникнет глобальный экологический кризис, который в действительности наступит в результате отсутствия форума, где можно было бы на международном уровне обсудить эту проблему и необходимые действия.
Те же, кто полагает, что образование Всемирного правительства неизбежно приведет к суперцентрализации власти, к чрезмерному урезанию локальных и национальных свобод и даже к возникновению некой мировой диктатуры, должны обратиться к истории. Когда в Соединенных Штатах колонии отказались от суверенитета в пользу федеральных властей, ничего подобного не случилось; тем более аналогичные вещи не произошли в Европе. В демократических обществах, живущих в соответствии с существующим законодательством, вполне возможно ограничить легальными способами активность правительства, как это имело место в случае с Европейским Союзом, путем использования время от времени т.н. принципа вспомогательности. Это означает, что определенная сфера, например, такая, как начальное образование, будет эффективнее всего работать под контролем низших правительственных чиновников (в данном случае местных органов власти); при этом подразумевается, что более высокие правительственные чины непосредственно не занимаются этой областью. Использование указанного принципа предполагает, что вопросы охраны окружающей среды, управления экономикой, обороны, безопасности (поскольку они затрагивают интересы любой страны) должны находиться в ведении наднациональных структур. В этом же направлении действует и такой фактор, как высокая степень интеграции государств.
Перспективы
Преобладает точка зрения, что аргументы и инициативы, выдвинутые А. Эйнштейном и Б. Расселом в послевоенный период в пользу создания глобальных структур, едва ли найдут в ближайшем будущем отражение в согласованных международных действиях. Скептики могут сказать как об очевидном факте, что основная часть инициатив, выдвинутых в ХХ веке в сфере международных отношений, была ответом на разрушения и страдания, причиненные двумя мировыми войнами, но не стремлением к тому, чтобы предвидеть их или предотвратить. Наиболее продвинутым в этом отношении стал Европейский Союз, объединивший государства, в наибольшей степени пострадавшие от этих катаклизмов. Это означает, что подлинно глобальные институты не появятся, если только не возникнет глубокий кризис, не имевший себе равных по размаху, многосторонности, постоянно вызывающий в человеческом сознании противодействие идее взаимозависимости и единства и подчеркивающий опасность сохранения международной институциональной структуры, не способной более реагировать на нужды значительной части людей. Большее воздействие негативных факторов, чем зрелости и коллективной воли, — вот что может разрушить новый этап в политической жизни человечества.
Но, несмотря на многообразие вариантов возникновения всеобщего порядка, будь то через общую боль и страдания или же в ходе постепенной эволюции новых форм международного сотрудничества в связи с появлением глобального сообщества, окончательный итог один — торжество человеческих усилий и устремлений. Прав был А. Эйнштейн, когда писал: “Судьба цивилизованного человечества зависит более, чем когда-либо, от нравственных сил, способных к генерации”.19 Долгожданное “царство Господне на земле”, являющееся основой видения будущего у многих религий, не может быть создано мгновенным действом Творца, уставшего от человеческих слабостей, неудач и духовных недостатков. Если это царство реально будет основой будущего развития и (что пока еще трудно себе представить) скрытых возможностей человечества, если такое будущее будет самоподдерживаемым и достижимым, его базис должен отражать соответствующую степень понимания, а также принятие большинством наций духовных и нравственных потребностей для мирной и целенаправленной жизни в новом столетии. Это означает необходимость осознания того факта, что человечество было создано, чтобы “продвигать вперед цивилизацию, что проявление животных инстинктов недостойно человека, что достоинства, свойственные подлинному человеку, есть надежность, терпеливость, милосердие, сострадание, любовь и доброта ко всем людям..., что потенции человека являются неотъемлемой частью его сути, что важно полностью осознать его судьбу на земле, а также изначально данное ему природой превосходство его сущности — все это должно найти свое место в обещанном Дне Господнем”.20
II. По пути к созданию глобального сообщества:
роль экономики
Большая часть дискуссий по поводу наиболее подходящего институционального устройства будущего мира проистекает из-за неприятия однозначного предположения, что мировая экономика должна развиваться для удовлетворения материальных потребностей и возрастающих желаний различных членов общества и что роль экономики видится лишь под этим углом зрения. Действительно, тенденция к расширению масштабов глобальной экономики столь сильна, что, с точки зрения политических лидеров, их экономических советников, а также лиц, чьи материальные интересы они призваны защищать, никакая экономическая политика, не способная обеспечить устойчивый экономический рост, не может считаться “успешной”.
Вопрос о том, что лежит в основе “экономического успеха” и как вообще его измерить, является основным в ходе дискуссий о роли экономики в возникновении глобального сообщества. В течение почти всего послевоенного периода экономическая политика была направлена на рост валового национального продукта (ВНП), и эффективность подобной политики определялась по степени увеличения размеров этого агрегированного параметра на базе стоимостных показателей произведенных товаров и услуг. Данные о ВНП используются экономистами плановых органов для оценки различных подходов к самому процессу развития, а их политика формируется путем внимательного мониторинга этого параметра за длительный период времени. Едва ли будет неверным сказать, что успешное экономическое развитие, как считают экономисты-профессионалы, обязательно означает соответствующий рост ВНП в расчете на душу населения. Однако корректность такого подхода во всевозрастающей степени упирается в проблемы, связанные с беспокойством за состояние окружающей среды в результате развития экономики и, что еще более важно, — недавно появившихся взглядов на реальные взаимоотношения между экономическим ростом и благополучием общества. Существуют по крайней мере два аспекта этой проблемы. Первый связан с определенными серьезными недостатками, присущими этому индикатору, а также с тем, что невнимание к такого рода фактам в ходе дискуссий по поводу направлений развития сказалось в течение последних нескольких десятилетий на благосостоянии людей. Второй аспект, носящий более общий характер, связан с ролью экономики в процессе развития и росте благополучия.
Проблемы расчетов и оценок
Любая система национальных счетов и исчисления доходов, которая трактует истощение природных ресурсов как благо и, таким образом, как позитивный вклад в рост ВНП, однозначно неверна. Страны, проводящие политику, в результате которой происходит быстрое использование их невосполнимых природных ресурсов, действительно могут достичь высоких темпов экономического роста за короткий отрезок времени; более того, временами их модель развития используется другими странами как образец для подражания. Однако подобная политика означает, что будущие поколения не смогут воспользоваться ресурсами земли в полном масштабе и, таким образом, будут иметь основания расценивать свой уровень жизни как урезанный. Следуя указанному выше подходу, загрязнение окружающей среды и общее ухудшение обстановки в ней, являющиеся в какой-то мере результатом такой хищнической политики, тоже можно расценивать как благо, поскольку это сопровождается высокими темпами роста промышленного производства в тот или иной период. Экономическую активность вместе с медицинскими счетами, количество которых неизменно растет в результате взаимосвязанности системы здравоохранения и проблем окружающей среды, видимо, тоже можно было бы рассматривать как положительный вклад в рост ВНП. Действительно, эти недостатки при расчетах экономического роста (а следовательно, при рассмотрении общественностью обоснованности проведения данной политики) привели к появлению ложного представления, что сохранение природных ресурсов во многих развивающихся странах рассматривается преимущественно как препятствие на пути роста, но не как средство для его поддержания.21 Однако наше внимание нацелено отнюдь не на критику системы национальных счетов. Скорее, это необходимость отметить, что, несмотря на то, что упомянутые недостатки хорошо известны и даже признаются политиками, они находят мало отражения в дебатах относительно того, что следует подразумевать под успешным экономическим развитием. Практически ничего не было сделано для того, чтобы переместить фокус дискуссий на развитие альтернативных вариантов определения экономического успеха.22
Истинно то, что ВНП может быстро расти при одновременном росте неравенства в распределении доходов, как это происходило во многих странах (включая и промышленно развитые государства) в течение последней четверти нашего столетия, — факт, который отмечает А. Неклесса в своей статье. Этот процесс происходил в традиционно эгалитарных обществах, например, в государствах Центральной и Восточной Европы, где в последние годы за короткий период времени наблюдалось заметное увеличение неравенства в системе распределения доходов. Высокие темпы роста ВНП могут соседствовать с ограниченным кругозором и отсутствием внимания к правам человека и гражданским свободам, как это наглядно продемонстрировал в течение последних 20 лет опыт ряда “высокодинамичных стран” (с точки зрения роста их ВНП).
Широкие перспективы
Эти наблюдения обусловливают необходимость подробнее рассмотреть, что представляет собой понятие “процветание”, и глубже исследовать взаимоотношения между возрастающей рыночной активностью и благосостоянием людей, занятых экономической деятельностью. Отправной точкой для этого может служить проведение четкой границы между такими понятиями, как “рост” и “развитие”. Первая категория носит в значительной степени количественный характер и свидетельствует о размерах экономической системы, в то время как вторая предоставляет информацию о ее качественных изменениях, включая сведения о взаимоотношениях с окружающей средой и другими сферами жизни сообщества. Иными словами, экономика как таковая должна в меньшей степени заниматься вопросом о том, как повысить размеры производства той или иной продукции, и в большей мере уделять внимание долгосрочным задачам роста благосостояния сообщества, интересы которого она должна в конечном итоге обслуживать. В. Гавел высказал недавно аналогичные идеи в довольно резкой форме, говоря о культуре, обладающей безграничными возможностями к расширению и наполнению, и о “слепом поклонении постоянному экономическому росту и потреблению (несмотря на их негативное воздействие на окружающую среду), о подчинении диктату вещизма и потребительства, о продвижении посредством телевидения и рекламы единообразия и примитивизма вместо уважительного отношения к человеческой уникальности”.23 Материальные блага нельзя рассматривать как вещь в себе; их значение заключается не только в обеспечении основных человеческих потребностей, но и в предоставлении возможностей для расширения человеческих способностей. “Поэтому наиболее важная роль, которую экономика должна играть в процессе развития, заключается в обеспечении людей и институциональных структур ресурсами, используя которые они могут достичь истинной цели развития: расширения неограниченных возможностей человеческого сознания”.24
Позиции большинства ведущих религий мира, равно как и взгляды специалистов, изложенные в литературе, сводятся к тому, что цель жизни применительно к материально-вещественной сфере теснейшим образом связана, как это определял Б. Рассел, “с развитием нашего менталитета”, и что успехи в достижении человечеством новых высот зависят от нашей способности преодолеть исключительно материальное начало и стремиться к духовному. Это означает, что мы должны изменить наше видение процесса развития, базировавшееся на том, что во главу угла ставился именно подобный принцип материальных основ жизни. К сожалению, именно эта идея является фундаментом развития современной экономики, где человек рассматривается как существо рациональное, преследующее свои корыстные интересы, связанные только с материальным. Действительно, идеи, определяющие нынешние направления мышления, наполнены материальным и не меняются. Это говорит о том, что цель развития определена как всемерное содействие распространению в обществе тех способов достижения материального благополучия, которые уже зарекомендовали себя в различных регионах мира.
Все большее число экономистов приходит к выводу, что забота об интересах общества должна быть центральной при рассмотрении вопроса о том, что такое “экономическое развитие”, и что функционирование общества как организма невозможно понять, если “единицей анализа” является индивидуум.25 Некоторые идут еще дальше и считают, что стратегии развития, игнорирующие агрегированное сообщество, обречены. Среди факторов, действующих в этом направлении, следует выделить степень участия членов сообщества в принятии решений по управлению его жизнью, а также ответственность общества за благополучие его членов, уважительное отношение к любому человеку и осознание реалий разнообразия, существующего в обществе. Оно само выработает новые экономические модели, создаваемые по наитию, что проистекает из рассмотрения взаимоотношений людей друг с другом, а также признания того, что центральную роль в социальном благополучии играют семья и сообщество.
Суть подобного подхода заключается в том, что, поскольку люди обладают ярко выраженным духовным началом, экономика не может не учитывать в максимальной степени эту реальность. А это, в свою очередь, говорит о том, что решение многих экономических проблем лежит в использовании духовных принципов. “Для подавляющей части населения планеты идея о наличии у человека духовности (то, что стержнем человеческого существа является духовность) — это аксиома, не требующая доказательств. Это именно то осознание реальности, которое можно обнаружить в ранних записях человечества и которое культивировали в течение нескольких тысячелетий все ведущие религии. Ее проверенные временем достижения в законодательстве, изящных искусствах, а также внесение цивилизованности в человеческие отношения — как раз то, что составляет содержание и придает значимость самой истории. Ее проникновение, облеченное в ту или иную форму, есть ежедневное воздействие на жизнь большинства людей на нашей планете, а пробуждаемые ею сильные устремления (как свидетельствуют драматические события в нашем мире) неугасимы и чрезвычайно могущественны.
Ключевым вопросом в этой связи является следующий: почему тема духовности человечества не являлась центральной в ходе обсуждения проблем развития? Почему большая часть приоритетов в международном развитии связана с мировыми материалистическими взглядами, которые разделяла лишь небольшая часть населения земли, и какова была роль религий в возникновении и развитии именно такой ситуации? Один из возможных ответов на эти вопросы заключается в том, что, поскольку духовные и нравственные проблемы исторически связаны с соперничающими теологическими доктринами (которые не признают объективных доказательств), эти вопросы лежат за рамками существующих проблем развития международного сообщества. Чтобы придать им некую значимость, необходимо открыть дверь именно тем догмам, которые породили социальные конфликты и стояли на пути прогресса человечества. Несомненно, есть доля истины в этом аргументе. Представители различных теологических течений несут серьезную ответственность не только за дурную славу, которую они принесли своей вере среди многих прогрессивных мыслителей, но и за торможение и искажение, привнесенные в продолжающиеся дебаты по поводу значения духовности и развития. Однако явным самообманом был бы вывод о том, что ответ лежит в стремлении отбить охоту в исследовании духовной реальности и игнорировании глубочайших корней движущей силы человечества. Единственным результатом, который был достигнут в недавней истории указанным выше подходом, стала передача формирования будущего человечества в руки новых ортодоксов; это как раз то, что доказывает, что правда аморальна, а факты не зависят от их ценности”.26 Отсюда следует вывод, что “настоящая духовная катастрофа”, о которой говорит А.Неклесса, является доминантой нашей нынешней глобальной цивилизации.
В целом этот новый подход к экономическому развитию (впитавший немало от современной экономики — частная собственность, верховенство закона, основанная на законах рынка система ценообразования, обеспечивающая децентрализацию связей и стимулов в процессе аккумулирования ресурсов) предполагает ряд иных принципов для закрепления такой экономической системы, где были бы лучше поняты суть человеческой природы и центральная роль сообщества. Поскольку наиболее важные стороны жизни связаны с развитием духовности, материальный прогресс и процветание (так высоко ценимые в настоящее время) необходимо рассматривать как средство для достижения высших целей.
Все наши действия, включая и те, которые лежат в основе индивидуального поведения в рыночных условиях, должны рассматриваться в моральном и этическом контекстах. Для того, чтобы эффективно работать, эти принципы не должны лишь просто использоваться, но должны быть органично встроены в создаваемую нами экономическую и социальную систему. Например, частная, ориентированная на получение прибыли компания должна быть организована таким образом, чтобы рабочие получали часть прибыли. В результате рабочие будут не бастовать, а искать способ решения возникающих проблем путем переговоров и через арбитраж. Рабочие и руководство компании должны осознать общность интересов и понять, что фирма будет процветать лишь в обстановке единства и сотрудничества. Логическое продолжение этой идеи заключается в том, что со временем различия между владельцами и рабочими будут менее ощутимыми, т.к. рабочие станут совладельцами предприятия. Если говорить более общо, сотрудничество становится центральной темой такого подхода, своего рода сердцем концепции эффективно действующей экономической системы; иными словами, системы, где законы и структуры, регулирующие жизнь общества, способствуют развитию духовности и возникновению духовно ориентированной мировой цивилизации.
“Двадцатый век подходит к концу, и более нет возможности поддерживать веру в то, что нынешний подход к экономическому и социальному развитию, где превалирует рост материально-вещественного начала, в состоянии удовлетворить человеческие потребности. Традиционные методы анализа свидетельствуют, что индустриализация и модернизация дают оптимистичные прогнозы об изменениях, которые они в перспективе обеспечат, прогнозы, которые, однако, затем трансформируются в показ углубляющейся пропасти между уровнями жизни небольшого и сокращающегося меньшинства и бедноты, составляющей громадное большинство на нашей планете. Этот беспрецедентный экономический кризис в совокупности с социальным распадом отражает глубокую концептуальную ошибку в анализе человеческой природы. В условиях происходящих в мире событий реакция людей на кризис не только неадекватна, но просто неуместна. Если развитие общества не найдет иную цель, нежели примитивное улучшение материальных условий, оно не сможет достичь даже этого.
До тех пор, пока религия задавлена сектантскими доктринами, ее потенции в переосмыслении и переориентации процесса развития будут крайне ограничены. Подобные доктрины не в состоянии провести разграничение между удовлетворенностью и элементарной бездеятельностью; более того, один из постулатов подобных доктрин заключается в том, что нищета является неотъемлемой чертой человеческой жизни и ликвидировать ее можно лишь в отдаленном будущем. Для активного участия в борьбе за благополучие человечества религия должна найти в Источнике вдохновений, где она зародилась, новые духовные концепции и принципы, способные установить единство и справедливость в этом мире”.27
Перевод с английского
Сергея Каменева
Аугусто Лопес-Кларос получил образование в Англии и Соединенных Штатах, где ему также была присуждена ученая степень кандидата экономических наук. В настоящее время он работает старшим экономистом в Международном валютном фонде (МВФ). В 1992—1995 гг. он был представителем МВФ в Российской Федерации.
1 New York: Macmillian, 1993.
2 Философ Бертран Рассел, много писавший о влиянии взаимозависимости, отметил, что “в новом мире доброжелательность по отношению к тем, чья религия требует защиты, будет не просто моральной обязанностью, но не допускающим исключения условием для выживания. Человеческое тело не может долго жить, если его руки находятся в конфликте с ногами, а желудок воюет с печенью. В целом человеческое общество приобретает черты единого человеческого организма, и если мы будем существовать и дальше, то должны обрести чувства, обращенные к повышению благополучия всех, при этом стремление к индивидуальному благополучию должно быть направлено на весь организм, а не ту или иную отдельную его часть”.
3 Richard N. Cooper, “International Cooperation: Is It Desirable? Is It Likely?” Harvard University, address given at the International Monetary Fund Visitors’ Center, 1988.
4 Это, например, “вылилось” в больший импорт японской электроники и автомобилей.
5 Cooper, “International Cooperation”.
6 Р. Купер в своей работе “Международное сотрудничество” отмечает, что “Соединенные Штаты время от времени реагировали на такого рода снижение эффективности деятельности правительств принятием мер к усилению своего влияния в остальной части мира, что вело к увеличению разногласий на международном уровне. Я считаю, что так называемая экстерриториальность является естественной, хотя и нежелательной реакцией на снижение способности контролировать наш собственный окружающий мир”.
7 G. Clark and L.B. Sohn, World Peace Through World Law (Cambridge: Harward UP, 1960).
8 В весьма интересной редакционной статье “Суверенитет против страданий” Б. Урквахарт (бывший сотрудник ООН по особым вопросам внешней политики) отметил, что многие процессы, происходящие в современном мире, подвергают сомнению принципы национальной суверенности. Технология развития средств связи, загрязнение окружающей среды, радиоактивные отходы, неоправданный рост денег в обращении, усиление влияния религиозных идей и секуляристских тенденций, СПИД, наркомания, терроризм — все это лишь малая толика того, чему в рамках национальных границ уделяется мало внимания” (New York Times, 17 Apr. 1991).
9 Для дальнейшей дискуссии по этому вопросу см. статью автора “Implications of European Integration” в работе World Order, 27.2 (Winter 1995/96), 35—48.
10 Albert Einstein, Out of My Later Years (New York: Philosophical Library, 1956), 138.
11 Bertrand Russell, Has Man a Future? (London: Penguin, 1961), 121.
12 Human Development Report представляет собой ежегодное издание, публикуемое в рамках ооновской Программы развития.
13 K. Chu et al., Unproductive Public Expenditures: A Pragmatic Approach to Policy Analysis (Washington, D.C., International Monetary Fund, 1995), 8.
14 В качестве примера см.: Brzezinski, Out of Control, в особенности главу под названием “The Century of Megadeath”.
15 The Universal House of Justice, The Promise of World Peace: To the Peoples of the World (Haifa, Israel, 1985), 16.
16 Наверное, можно выразить озабоченность по поводу того, что в течение нескольких последних десятилетий обострилась ситуация с охраной окружающей среды, которая привела, помимо всего прочего, к осознанию того, что важная составная часть общей стабильности — экологическая стабильность. Родители хотят, например, быть уверенными в том, что вода, которую пьют их дети, не нанесет в дальнейшем ущерба их умственной деятельности.
17 Bertrand Russel, Has Man a Future? 127.
18 J. Tyson, World Peace and World Government: From Vision to Reality (Oxford: George Ronald, 1986).
19 Albert Einstein, The World As I See It (New York: Quality Paperback Books, 1990), 44.
20 The Universal House of Justice, Promise of World Peace, 37.
21 Другие, с позволения сказать, “факторы роста ВНП” — это увеличение затрат граждан на системы охранной сигнализации для своих жилищ, что необходимо в условиях разгула преступности, переедание (результатом чего стало процветание отраслей промышленности по выпуску диетической пищи) и т.п. Наряду с этим существует масса областей, которые следовало бы считать способствующими повышению благосостояния, но которые на самом деле рассматриваются как “негативные” при расчетах ВНП. Например, когда мать остается на какое-то время дома, чтобы уделить больше внимания своему ребенку вместо того, чтобы пополнить собою экономически активное население; когда родители выключают телевизор, чтобы за ужином поговорить с детьми; когда страны в свете изменения взглядов на международные политические отношения принимают решение о закрытии предприятий по выпуску вооружений.
22 Нельзя сказать, что попытки создания альтернативной системы подсчетов не предпринимались. Прекрасный пример этого — разработка в рамках Программы развития ООН т.н. Индекса развития человека, базирующегося на данных о продолжительности жизни, грамотности среди взрослого населения и доходе на душу населения и способного охватить широкий круг вопросов социально-экономического развития. Естественно, важен уже сам факт того, что подобные попытки предпринимались, однако практического воплощения они не нашли, поскольку разработчики экономической политики предпочитали оперировать традиционными способами исчисления ВНП.
23 Vaclav Havel, “The Charms of NATO”, New York Review of Books, Vol. XLV, No.1, January 15, 1998, 24.
24 Подробнее см. издание “The Prosperity of Humankind”, подготовленное Международной религиозной общиной бахаи (неправительственная организация, имеющая консультативный статус в ООН) по случаю встречи на высшем уровне по социальным вопросам, организованной ООН в Копенгагене в 1995 г.
25 См., например, прекрасную работу двух авторов Herman Daly & John B. Cobb “For the Common Good”, Beacon Press, Boston, 1989.
26 См.: “The Prosperity of Humankind”.
27 Там же.
